Несущий свет

— А мы чё? Мы друзья же — и ругаемся по-дружески. — Сделал серьёзное лицо Шекспир.

— Исключительно! — Поддержала его Зверь.

— Дак с едой-то что? — Через смех спросил Вихрь. Молчавшая Марла переводила взгляд то на одного, то на другого, то на третьего друга — на Анхеля почти не глядя. Благо тот, в основном, молчал.

Повисла тишина. Вопрос, конечно, острый в свете всего вышесказанного.

— Думаю, что Я смогу всё это сделать. Я наверняка не должен быть заражён до вызова, который по их Закону обязательно случится. Знать бы его получше…

— А разве тогда этот с крыльями нам не пояснил, что до результата боя с Мессией остальных узурпировать не должны? — Припомнила Марла.

— Да, что-то такое говорил. Только вот бёвульсов это не остановило.

— Не, Шекс, погоди. Там как было-то — люди не усидели дома и пошли на берсерков, те имели право убивать только при нападении на них, а так как они сильнее, то людей-то убили, в основном, они, а бёвульсы уже на них напали — старые тёрки у них. А Аградон со своими зверями Закона, практически, не нарушал. Если припомнить, то они и на нас-то не нападали, пока мы их крошить не начинали активно — больше толкались.

— Зверь дело говорит. — Подняла указательный палец Марла.

— Я, в общем, согласен, что-то в поведении бёвульсов было мне непонятно — теперь сообразил что. — Покачал головой Вихрь. — Получается, если бы мы с Деппом первые огрызаться не начали… — Он замолк, дело и так было ясное.

— Людей снова сгубил их любимый грешок — нападать на всё, что им не нравится и представляет опасность. Последнее не факт, кстати, порой. — Патетически заключил Шекспир. Анхель на это лишь ухмыльнулся и кивнул — это точно.

— Вывод — можем ничего не бояться, пока Анхелю не будет предъявлен очередной, последний, надеюсь, ультиматум. — Чуть привстав с кресла, заключила Марла.

— Значит ждём. — Ткнув указательным пальцем в стол, проговорил Анхель. — Но запасы сделать надо.

Рождественская служба скоро начнётся и продлится полночи. А затем для тех, кто пришёл на службу, будет ровно день, чтобы отоспаться и восьмого января вновь вернуться на работу. При ОРД количество выходных дней немного сократили, убрали некоторые праздники, которые посчитали ненужными или пережитками ещё советской эпохи. Все религиозные праздники, какая бы религия не подразумевалась, были лишены места на телевидении и радио. По мнению власти предержащей, те, кто ту или иную религию исповедуют и сами должны знать, когда у них какие праздники, а агитировать исподвыподверта в СМИ не нужно.

Вообще при ОРД позиции церкви были заметно отодвинуты от политической составляющей, да и вообще, любой другой. Христиане, католики или мусульмане теперь сами по себе, никакого голоса в делах государства они иметь не могут.

Ночь стояла морозная, по ощущениям было примерно градусов пятнадцать ниже нуля, ветра не было, падал редкий снежок. Под ногами людей поскрипывал утоптанный и посыпанный песком снег. Около Казанского Кафедрального Собора собралась уже изрядная толпа верующих. Переминаясь с ноги на ногу, они ждали, когда откроются врата, и все смогут войти внутрь. В виду последних событий людей стало в разы меньше, зато верующих обратно пропорционально. «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» — гласит старая поговорка. Правильно гласит. Пусть народу меньше, чем обычно, но многие пришли на службу впервые. Да что там на службу — впервые подошли к храму с целью войти внутрь. Некоторые даже не знали, в какую сторону креститься по православному канону.

Атмосфера царила доброжелательная. Люди, улыбаясь, рассказывали друг другу разные истории. Между взрослых сновали дети, бросаясь рассыпающимися снежками. Машины по Невскому практически не ездили. Среди облаков нет-нет, но показывалось тёмное небо, усыпанное звёздами.

Со стороны Банковского моста шла женщина. Она была одета достаточно легко. На ней была довольно строгая чёрная юбка, скрывающая ноги полностью. Из-под неё лишь изредка промелькивают носы сапог чёрной кожи, явно сделанных на заказ и вручную. Также на ней было прекрасно подогнанное короткое пальто багряного цвета. Оно было расстёгнуто настежь, под ним на женщине был чёрный свитер, который тоже не казался очень уж толстым. Голову женщины покрывал сетчатый шерстяной платок. Руки её были ничем не укрыты от холода, длинные чёрные ногти смотрелись вызывающе.

Лицом женщина была весьма привлекательна. Особо, что бросалось в глаза, так это то, что совершенно невозможно было определить возраст дамы. Она казалась одновременно молодой и весьма опытной в жизни. Идеальные черты лица не нуждались ни в каком макияже, были лишь слегка подведены глаза.

Глаза женщины были весьма странного желтоватого оттенка, который, контрастируя с чёрными прямыми волосами, придавал ей прямо-таки демонический образ. Губы её застыли в мимолётной улыбке, чуть надменной, чуть похотливой. На ней не было никаких украшений, даже серёжек. Больше того, даже следов от них не присутствовало, что крайне редко теперь можно увидеть.

Она двигалась по набережной лёгкой, почти плывущей походкой. Подойдя к Казанскому собору, она отошла от гранита набережной и направилась к асфальтовой дорожке вдоль колонн. Оглядывая их величие надменным взглядом, она свернула налево, туда, где собирались люди, ожидающие начала. Время было около одиннадцати вечера.

Женщина замедлила шаг. Текучесть её походки ещё более усилилась. Порой она ступала так плавно, что даже снег под строгим каблуком не поскрипывал. Она осматривала каждого, мимо кого проходила. Она привлекала внимание. Женщины смотрели на неё с равным мужчинам восхищением. И тем, и другим она казалась идеалом. Недостижимым, прекрасным, божественным…

Некоторые мужчины, не стесняясь, смотрели на неё — на превосходное лицо, точёные формы, следили, как легко она идёт мимо. Вслед ей смотрели почти все, кто собрался в Казанском сквере. Даже дети, ещё не обременённые похотливыми мыслями, и те неотрывно глядели ей вслед.

Кто она?

Этот вопрос сейчас не волновал только того, кто не видел её. Остальные же забыли про всё на свете. Рождество Христово? К чёрту!

На лице женщины расплылась улыбка — она услышала, как кто-то первый сделал шаг ей вслед. Сначала робко и неуверенно дёрнувшись, но опомнившись. Однако что-то неведомое потянуло-таки вслед за ней невидимой нитью, и снег скрипнул под дрожащей ногой. Затем ещё шаг — более уверенный. За ним ещё один, но это уже другой человек.

Выйдя из толпы, она легко обернулась и, сделав несколько шагов спиной вперёд, развернулась обратно. Затем она элегантно подняла правую руку, и тонкая ладонь поманила за собой.

Мужчины, женщины, дети. Стар и млад двинулись вслед за ней.

Через несколько минут двери храма открылись, но никто в них не вошёл…

— … да он же вечно сам с собой болтал! Заходишь, бывает, в зал, а он там один сам с собой выясняет, почему он такой дурак, что припёрся раньше всех. Уши заткнуты, никого не вижу и не слышу. — Марла засмеялась. — Депп, если шизофреником не был, то точно бы им стал.

— Что есть, то есть. Я тоже как-то у Анхеля с ним ночь коротал. Учитель спал, а мы на кухне телек смотрели. Я по нужде вышел, возвращаюсь, а он держит в руках вилку и нож и сражается ими. Когда нож вилку победил, то он, придерживая его одним пальцем, двумя другими «подошёл» ко второй ладони и, поставив на неё один палец, поднял нож и добил. При этом он сказал побеждённой ладони: «Ничего личного, подружка». — И Вихрь начал смеяться.

— Я помню эту ночь. — Подключился Анхель. — Я проснулся от того, что Вихрь катался по коридору в истерическом смехе. — Сам он начал, похохатывая, закрывать рот ладонью. Вихрь же ушёл на кухню и там, стуча по столу кулаком, пытался унять смех. Стол не помог, послышался звук льющейся из-под крана воды.

— В этом был весь Депп. — Улыбаясь, сказала Зверь. — Да и остальные комедить могли только в путь. Ну, кроме Света — вечный «господин Чернее Тучи».