Страница 5 из 6
Я пытался успокоить своего друга, как только мог, но после нескольких часов тщетных усилий все же вынужден был покинуть его до следующего посещения. К сожалению, в этот день Сондквиста не было в клинике и мне не удалось побеседовать с ним, хотя он, вероятно, смог бы убедить меня в возможности благоприятного исхода всей этой истории.
Но так или иначе, со временем я стал замечать, что постепенно и сам склоняюсь к тому же заключению, которое повергло Фарлоу в состояние крайней меланхолии, а именно: что развитие его снов — процесс совершенно неизбежный, и как-либо изменить или остановить его, а значит, и предотвратить наступление вполне определенного исхода, абсолют-
но невозможно. Но что это был за исход, никто из нас, кроме разве что самого Фарлоу, не мог даже предположить. О последующих событиях я узнал из дневника моего друга, который он вел последние месяцы. Приведенный ниже отрывок, сложенный мною из отдельных кусочков, относится ко времени, следующему как раз за моим посещением. В этот период Фарлоу пытались лечить шоковой терапией, причем довольно интенсивно, и в результате днем он становился замкнутым и отрешенным, каким раньше бывал лишь по ночам, когда ему не удавалось заснуть. Сондквист был сильно обеспокоен его состоянием, но продолжал держаться учтиво и не подавал никакого вида, что существует серьезная опасность. Курс лечения должен был прервать навязчивое повторение снов и впоследствии рассеять их совсем. По крайней мере так я, не будучи специалистом, понял это из дневника Фарлоу. Помимо всего прочего в его записях было много размышлений о разного рода метафизических проблемах, которые для меня оказались непонятными, и поэтому я пропускал те страницы, на которых он предавался рассуждениям о законах природы и строении вселенной.
В результате лечения развитие снов удалось несколько приостановить. Во всяком случае, если раньше Фарлоу видел свои кошмары по три раза в неделю, то теперь они стали являться не чаше одного раза. Таким образом, исход этой странной «болезни» был несколько оттянут по времени, но ни разрушить, ни как-либо изменить по содержанию сны, столь сильно омрачавшие сознание моего приятеля, никакое лечение не было в силах.
Большую часть времени Фарлоу был свободен от медицинских процедур. В такие часы сон валялся полностью одетый на маленькой железной кровати и смотрел в потолок, прислушиваясь к голосам птиц, доносившимся из сада. День за днем он слушал, как течет кровь в его жилах, и уже мог даже различать оттенки пульса В разных частях тела. Каждой клеточкой своего организма Фарлоу сознавал, что живет, он почти что чувствовал, как растут ногти на его ногах под носками. Хорошо знал он также, сколь много еще может дать миру в области научных исследований. И с этим полным ощущением кипевших в нем жизненных сил в свои сорок девять лет он ясно понимал, что его страстная жажда жизни и дальнейшего творчества на поприще науки едва ли будет утолена. Эти тяжкие мысли не оставляли его ни на минуту, и с ними смешивалось жгучее желание стряхнуть с себя черное облако неизбежной судьбы, полностью заслонившее горизонт уже не только в снах, но и в реальной жизни.
В одной из последних дневниковых записей Фарлоу я нашел следующие слова, подчеркивающие его трагическое знание предстоящего: «Эти лица, эти страшные, жестокие лица! И эти глаза! Если Сондквист ничего не сделает, они
скоро настигнут меня. И это будет конец…»
Конец наступил раньше, чем можно было предположить. Во всяком случае, даже для меня случившееся явилось большой неожиданностью. Уехав на время по служебным делам, я не мог навещать Фарлоу целую неделю. Когда же я, наконец, позвонил в Гринмэншен, чтобы справиться о своем друге, старшая сестра отвечала как-то уклончиво и односложно и в конце концов посоветовала переговорить с дежурным врачом. Тот, в свою очередь, тоже отказался от разговора и попросил меня перезвонить Сондквисту. Но Сондквист был очень занят и не смог подойти к телефону. Поэтому в конечном итоге я так ничего и не узнал. Тогда я решил поехать в клинику лично.
Стоял жаркий июльский день, и густой переливающийся воздух, радостные песни птиц и тепло, поднимающееся о земли, говорили о том, что жара будет и дальше усиливаться. Пока я ехал в Гринмэншен, красота летнего пейзажа немного отвлекала меня от невеселых мыслей о том тяжком положении, в котором оказался несчастный Фарлоу. Но как только я подъехал к клинике, так сразу же понял, что здесь что-то произошло. Главные ворота госпиталя были заперты
и мне пришлось звонить в будку привратника.
Он почему-то начал перезванивать в основное здание, чтобы мне разрешили пройти вовнутрь. Пока он звонил, я вышел из машины, незаметно открыл оказавшуюся незапертой дверь рядом с будкой и проник во двор, услышав за спиной запоздалые крики привратника. Подойдя к корпусу больницы, по царившей вокруг суете я сразу понял, что уже ничем не смогу помочь своему бедному другу. Рядом с газоном стояла городская скорая помощь, а неподалеку припарковались две полицейские машины с лондонскими номерами. Встретившая меня старшая сестра выглядела бледной и испуганной и стала пытаться отговорить меня от встречи с доктором Сондквистом.
— Позвоните, пожалуйста, директору вечером, — сказала она. — Это будет самое лучшее.
Покачав головой, я твердо сказал ей, что хочу видеть Сондквиста немедленно. Она немного поколебалась, а затем нехотя прошла к телефону в свой кабинет. Я прождал в холле почти десять минут, прежде чем услышал ровные шаги доктора по коридору. Он выглядел крайне встревоженным и измученным.
— Мне хотелось бы повидать Фарлоу, — начал я безо всяких предисловий. В ответ Сондквист грустно покачал головой, и по лицу его пробежала мрачная тень.
— У меня плохие новости для вас, — сказал он. — Минувшей ночью Фарлоу умер.
Несколько мгновений я не мог прийти в себя, а потом вдруг как бы со стороны увидел, что доктор подвел меня к стулу. Старшая сестра стояла наготове неподалеку. Сондквист протянул мне стакан брэнди, и я машинально опорожнил его
— Что случилось? — заикаясь произнес я, как только чувства вернулись ко мне.
Скорбное выражение опять скользнуло по лицу Сондквиста, и после минутной паузы он нерешительно ответил:
— Ночью у него был сердечный приступ. К сожалению, мы ничего не смогли сделать…
Я просто не поверил ему, и, возможно, это стало заметно из моих слов:
— Тогда зачем здесь полиция? — спросил я, пристально глядя ему в глаза.
Сондквист резко замотал головой.
— Они приехали совсем по другому делу, — быстро ответил он, но при этом на его скулах проступили красные пятна. Затем он дружески положил руку мне на плечо.
— Видите ли, — начал он ласковым тоном, — сейчас у меня крайне много неотложных дел, и вы меня очень обяжете, если позвоните немного попозже. Мы договоримся о встрече на завтра, когда у меня появится время, и тогда я с радостью отвечу на все ваши вопросы.
Я угрюмо согласился и через несколько минут был уже на пути в город. Но встреча с доктором, состоявшаяся на следующий день, ничем меня не порадовала, так как всяческих неясностей и вопросов после нее стало даже больше, чем было вначале. Похороны прошли тихо, и через несколько месяцев о бедном Фарлоу с его проблемами почти все позабыли. Но только не я! Я продолжал поддерживать связь с Сондквистом, часто бывал у него, и когда он начал доверять мне и убедился, что в моих вопросах лежит нечто большее, чем праздное любопытство, он открылся мне во всем, что касается истинных обстоятельств смерти Фарлоу. Но иногда я думаю, что лучше бы он этого не делал. По крайней мере тогда бы я крепче спал по ночам.
Прошло более года, прежде чем Сондквист решился мне обо всем рассказать. Был сентябрь, хворост трещал в камине его кабинета в Гринмэншен, распространяя по комнате волны сухого тепла. Мы засиделись допоздна, и хотя днем было еще тепло, вечера уже несли с собой прохладу. Он достал кое-какие записи о лечении Фарлоу и разрешил мне просмотреть дневник моего друга.