Страница 72 из 198
Плясуны закружились снова. Теперь остановилась девушка; стояла на носках, подняв руки, распрямив ладони... Она была из Аравии. Цвета темного меда, с длинными черными волосами, стройная как копье, - с осанкой тех женщин, что с детства носят всё на голове, - в ушах большие золотые диски... Иногда в Бычьем Дворе я замечал ее: уж очень она сверкала белозубой улыбкой своей. Вообще-то надменная была особа - поиздеваться любила, подразнить, но сейчас выглядела серьезно и гордо.
Она схватилась за рога и пошла вверх, в стойку... Но то ли бык что-то сообразил своим медленным умом, то ли равновесие у нее было не такое четкое, как у Коринфянина, - бык не подбросил голову вверх, а мотнул в сторону.
Девушка упала ему на лоб, поперек. Она каким-то чудом не отпустила рога и теперь висела, как обезьяна, изо всех сил держась за них, скрестив ноги у подгрудка зверя. А тот понесся по арене, круг за кругом, мотая головой, стараясь ее стряхнуть. На мужских скамьях раздался глухой ропот, на женских - затараторили взахлеб... Я посмотрел на ложу с колоннами. Золотая богиня не шелохнулась, и раскрашенное лицо ее было неподвижно.
Плясуны порхали вокруг, хлопали в ладоши, щелкали пальцами, чтобы отвлечь быка, - я был уверен, что это показуха, что они могли бы сделать больше. Я колотил кулаком и приговаривал: "Ближе! Ближе!.."
- Придержи руки, эллин! - это мой сосед; я, оказывается, бил его по колену...
- Он ее прикончит, - говорю. - Он собьет ее о барьер!
- Да, - парень не сводил глаз с арены. - Да, они за ней не полезут. Она тут многих оскорбила и нажила себе врагов.
Бык старался найти барьер, но волосы девушки закрывали ему глаза, и она все время дергала плечом, чтобы слепить его.
Я едва дышал.
- А Коринфянин, он не может помочь? - спрашиваю.
Мой новый знакомый наклонился вперед и не смотрел на меня, но ответил:
- А с какой стати? Это работа для ловцов, а не для прыгунов. И он первый раз с этой командой, ему на них наплевать.
И тут как раз Коринфянин рванулся вперед. Он подбежал к быку слева, схватился за левый рог и повис на нем. Девушка обессилела - упала с быка, но кое-как поднялась на ноги и бросилась бежать.
Я видел - Коринфянин, прежде чем кинуться к быку, быстро оглянулся и поманил рукой своих ребят...
Парень, мой сосед, вскочил на ноги и дико кричал что-то на своем языке, на родосском, что ли?.. Я точно знал, что он ругается, проклинает тех на чем свет стоит! Я сам тоже кричал, тоже ругался... Никто не может долго протянуть в том положении, в каком был Коринфянин, если кто-то не возьмется за другой рог. Он на это и рассчитывал - но никого не было.
Один из парней наконец побежал туда, сделал вид, что прыгает, хочет поймать рог... Но я бы сказал - он это делал без души, без охоты, от стыда только. И конечно же опоздал. Бык увернулся от него, мотнул головой вниз в сторону и сбил Коринфянина копытом. И вот тот снова поднялся на воздух, только теперь уже не парил: рог прошил его насквозь, словно копье, прямо под поясом, в живот. Не знаю, кричал он или нет, - в том шуме не слышно было. Бык швырнул его через себя, он упал на песок с громадной красной дырой в животе - кровь еще не успела пойти, - бык бросился топтать его, потом ушел прочь. Музыка смолкла, плясуны стояли неподвижно. По трибунам прошелся глубокий вздох, пробежал ропот...
Чтобы добивать жертвы, они пользуются небольшим двойным топориком, такой же формы, как священная секира. Когда этот топор подняли над его шеей - я видел, - рука его пошла навстречу, вроде он хотел загородиться, отвести ее... но он перевел этот невольный жест в салют и повернул голову, чтобы чище принять удар. Он был настоящий человек и умер как подобает. Я вдруг заметил, что плачу, будто мы с ним так уж друг друга любили... Собственно, я и на самом деле его любил, хоть не в том смысле, как это понимают на Крите. Никто не обратил внимания на мои слезы; в Бычьем Дворе считалось, что заплакать - это к удаче. Кроме того, на другой стороне с воплем упала какая-то дама, вокруг нее собралась толпа с веерами, с эссенциями... - дули на нее, давали нюхать, ловили ее обезьяну... - на меня никто не смотрел.
Быка взяли на веревку и увели. Видно было, что он устал; еще бы немножечко - и ему бы хватило. Плясуны строем ушли с арены. Родосец, мой сосед, говорил:
- Почему он это сделал? Почему?.. Зачем ему это было нужно? - Потом добавил: - Наверно, его позвали. Наверно, пришел его час...
Я промолчал. Слезы мои высохли, я думал.
Жрец Посейдона наполнил кровью Коринфянина плоскую жертвенную чашу, вылил эту кровь на землю перед ложей и сказал что-то по-критски. Владычица встала, подняла ладони - жест, который обозначал "все кончено", - и вышла в маленькую дверь в ложе. Я вспомнил маленькие розовые ступни на ступенях, нежную грудь с локоном на ней... По телу прошла дрожь.
Когда мы вернулись в Бычий Двор, я сказал Аминтору: "Собери Журавлей".
Я ждал возле Быка Дедала. Никому сейчас не хотелось играть возле него, потому там было место для нас, только для нас. Подошли наши. Формион был бледен, Аминтор до сих пор трясся от ярости... Из девушек успели поплакать Хриза и Феба, у Нефелы глаза были сухие, Гелика замкнулась в одном из своих припадков молчания.
- Ну, - говорю. - Вот мы и увидели Бычью Пляску.
Аминтор взорвался, осыпал проклятиями команду, что дала Коринфянину умереть... Он был аристократ - и относился к ним, как к царской гвардии, нарушившей присягу. Я сначала его не перебивал: это была хорошая мысль.
- Но послушай, - говорю, - ведь он не из их народа, они ему ничего не должны. Они ни в чем ему не клялись, никакой присяги не было - с какой стати он должен им быть дороже их собственной жизни?
Все смотрели на меня, удивляясь, что я такой бездушный... А я продолжал:
- На корабле, когда я взял со всех вас клятву, это было лишь затем, чтобы удержать нас вместе. Я ведь ничего не знал тогда, как и вы; но, наверно, бог подсказал мне, раз я в руке его. Теперь вам понятно, почему мы должны быть - как родня?
Они кивнули. В этот момент они были мягким металлом - и я ковал; я хорошо сделал, что не стал откладывать этот разговор.
- Коринфянин умер, - говорю, - но вся его команда тоже мертва. Как раз в тот миг, когда им захотелось жить подольше, они обрекли себя на смерть. И они сами это знают. Посмотрите на них: от стыда они бы так не сникли, они боятся.