Страница 189 из 198
- Он сказал мне, - голос мальчика окреп, - мы с тобой уедем вместе и будем гостями Аполлона. Всякое зло - это болезнь, а Его музыка излечивает... В Эпидавре всё будет хорошо.
Я встал. Голова у меня кружилась, ноги дрожали... От гладкого маслянистого моря мутило страшнее, чем от любого шторма... И вдоль берега этого кошмарного моря шла дорога: дорога в Эпидавр.
- Отец, это правда, я клянусь!.. Клянусь, если я лгу - пусть Аполлон убьет меня своей стрелой! Это правда!.. Скорее, отец, останови землетрясение!
Ужас охватил меня.
- Я не бог!!! - кричу.
Но его темные глаза не отрывались от меня, и это были не только его глаза: он бросил вызов смерти, он принес в жертву свой страх, - и эта святость еще жила в нем, бог в нем взывал к богу во мне... Но в душе моей больше не было бога, который мог бы ответить, - лишь боль земли я чувствовал...
- Оставайся тут, где лежишь, - сказал я. - Я найду его.
Побежал вниз по склону через оливы, скликая на ходу своих людей; они топали следом с лицами, перекошенными страхом... Через плечо я успел увидеть, что старый борец поднимается к мальчику. Тот сидел спокойно. Не знаю, какие внутренние путы порвались в нем в тот день, но с тех пор приступы становились всё короче и слабее, а теперь - когда он повзрослел прошли совсем...
Внизу в загоне лошадей привязывали к кольям, чтоб они не разбежались, когда задрожит земля. Большинство из них ржали и бились на привязях, но я выбрал спокойную пару и крикнул, чтобы подали гоночную колесницу. Впервые, сколько себя помню, я перед землетрясением повысил голос.
Когда я погнал их вниз к берегу, то не чувствовал ни страха, ни трепета - только что-то странное, вроде сильной лихорадки. И кони тоже чуяли это во мне, они рвались вперед без кнута, словно хотели убежать от меня... Я и сам хотел.
Еще есть время, я думал, все-таки еще есть. Он уехал - как давно?.. За это время можно натянуть струны и настроить лиру, или вывести корабль из бухты, или проехать несколько поворотов вдоль дороги... А скоро начнется?..
С трудом пробираясь по мокрой грязной равнине, я вспомнил, как он прислал мне девушку-рабыню; иначе, поссорившись с Федрой, я мог узнать правду... Он боялся за меня и за своего брата, - а опасность для себя самого разглядел слишком поздно, таких вещей он не умел предвидеть...
Дорога снова поднялась, и далеко впереди, в кипарисах, я вновь увидел его колесницу. Его кони двигались шагом. Я подумал - он увидел меня, он ждет, всё спасено... Помахал рукой, чтоб привлечь его внимание... Но он просто давал отдышаться своей упряжке и теперь погнал снова. У него были все три его лошади - ведь он уезжал навсегда... Когда они тронулись, стало видно, что кони начинают беспокоиться; но в следующий миг он скрылся из виду.
Наверху дорога была хороша: дождей не было уже дня три. Я взялся за хлыст, - но упряжка была уже не та: в загоне лошади еще не знали, а теперь почуяли; они то осаживали, то рвались вперед, одна с визгом поднялась на дыбы... Я удерживал их из последних сил... И - повиснув на вожжах, откинувшись назад, - поверх задранных голов лошадей я вдруг увидел залив под собой. Он уходил. Вода на глазах откатывалась от берега, обнажая морское дно, которого не видел ни один из смертных, - груды водорослей, гниющие обломки затонувших кораблей... И уходила всё дальше и дальше, словно ее засасывала гигантская глотка.
Я знал не меньше своих коней. Колесница развернулась, и мы рванулись прочь от моря, - один трехголовый зверь, наполненный общим ужасом, вверх от дороги через земли какого-то хутора, - по полям, через арыки, сквозь виноградники... Жена того крестьянина и все его детишки с криком выбежали из дома...
Бог был их другом: благословил их и спас моим появлением. Кто может проследить пути Бессмертных?
Кони мчались через виноградники в дикую чащу; колесница раскачивалась и прыгала на кочках и камнях... Я обмотал вожжи вокруг себя, но только один раз, - боялся, что опрокинусь. Когда чаща замедлила их бег - я освободился и прыгнул. Упал, покатился, поднялся на ноги весь избитый и ободранный, содрогаясь от прикосновения к земле... Весь скот в хлевах мычал и ревел; снаружи козел с ошалевшими глазами разразился диким криком... И в этот момент земля содрогнулась.
Под ногами загрохотало и заходило ходуном, с треском рассыпались каменные стены дома... Я слышал, как завопила женщина и охрипшим от страха голосом ей ответил с поля ее муж; слышал, как заплакали детишки и завыли собаки... И чувствовал, что болезнь землетрясения ушла из головы моей и из живота. И не мог понять: ведь все уже позади, так почему же этот страх?
Мимо пробежал заяц... Почти коснувшись моих ног, он огромными прыжками промчался вверх по склону, - и тогда я глянул на море.
Залив наполнялся снова, - вода возвращалась, - но не потихоньку, как уходила, а громадной стремительной волной, захлестывая берега. Рыбачьи лодки перелетели на ней Псифийский мол, словно детские игрушки на веревочке; прямо подо мной соленое море залило дорогу и поднялось вверх на распаханные склоны, потом замерло - и откатилось назад, смывая и унося с собой всё подряд... Настала мертвая тишина; и пока еще не начался снова гвалт вокруг с севера, вдоль дороги, донесся истошный крик взбесившихся лошадей и свирепый рев быка.
Я не удивился, что там такое, - это был голос моего страха... Из этого шума, словно царский боевой клич из шума битвы, вырвался крик - голос, который я бы узнал из тысяч... И оборвался. Снова раздалось дикое ржание, опять стихло, опять началось... Моя пара, запутавшись в постромках опрокинутой колесницы, тоже вопила от ужаса...
Я подбежал к своим коням, продираясь через кустарник, крича, чтоб кто-нибудь помог... Но крестьянская семья продолжала ковыряться в своих руинах; только что они слышали бога и не могли пока услышать царя... Я обрезал кинжалом постромки и вожжи охромевшей лошади; сколько осталось я мог проехать и на одной.
Дороги больше не было: грязь и слизь, груды плавника, рытвины от камней и сами камни... Конь скользил и спотыкался, и я не мог подгонять его; будь то несколько лет назад - я сам бежал бы быстрее.
В грязи корчилась умирающая рыба... Возле дороги раздался свист, - конь шарахнулся и едва не сбросил меня, - это дельфин, сопя своей ноздрей, пытался добраться до воды... В том месте склоны круче, дорога поднималась и должна была вот-вот выйти за линию потопа, а лошади всё кричали на том же месте, где я их услышал сначала, замолкая иногда, как умолкают от усталости звери в западне... Еще раз проревел бык, с яростью или с болью, мой конь снова забился от страха; усмиряя его, я всё время ждал, что прозвучит еще один голос... Не было.