Страница 2 из 6
– Я все еще девственница. Ты же знаешь, что я бы тебе рассказала. Боже. Но я в курсе, как занимаются оральным сексом с девушкой. Я же не дура.
– И с тобой это делали?
Я затаила дыхание, не будучи уверена, что хочу услышать правду.
Мэдди покачала головой и прикусила губу, после чего отвернулась к окну.
– Нет, но иногда меня бесит, что ты относишься ко мне как к ребенку. А я уже взрослая, сестренка. Тебе придется с этим смириться. И если мне захочется, чтобы парень опустился на колени и кое-где меня поцеловал, я так ему и скажу.
– Поцеловал тебя кое-где? – передразнила ее Джин. – В смысле, твою пи…
Я ущипнула ее за ногу прежде, чем она успела брякнуть что-нибудь, что еще больше разозлит Мэдди.
– Ни слова больше, – приглушенно рявкнула я.
Округлив глаза, Джинель отбросила мою руку.
– Мэдс, ты же знаешь, что я рядом, да? Если захочешь о чем-то таком поговорить.
Я протянула руку поверх спинки сиденья, и она сжала мою ладонь.
– Даже если я не в Вегасе, ты всегда можешь мне позвонить. Днем или ночью. Ладно?
Наклонившись, Мэдди прижалась лбом к моей руке.
– Мне так тебя не хватало, – шепнула она.
В ответ я сжала ее пальцы.
– Мне тебя не хватало еще сильнее.
Это гарантировало мне ее фирменную ангельскую улыбку. Господь воистину улыбнулся мне, когда подарил такую младшую сестренку, как Мэдди. Я сама не смогла бы выбрать никого лучше.
– Ну что, едем в санаторий для выздоравливающих? – спросила Джин, разрушив очарование.
– Да. Мне нужно повидать папу.
Санаторий располагался на высоком холме, откуда открывался вид на пустыню. Это было странно. Его как будто построили для того, чтобы держать больных и выздоравливающих подальше от центра Вегаса и не омрачить блеска и гламура развлекательных заведений.
Я невольно замедлила шаги, проходя по коридорам санатория. Стены здесь были окрашены в светло-желтый. Тут и там на них попадались мозаики, изображавшие пустыню.
Мы дошли до конца коридора, и Мэдди остановилась у открытой двери.
– Он здесь. Хочешь войти одна?
– Если ты не против.
Она в ответ мягко улыбнулась. Пусть моя сестра и была очень юной, в ней жила старая душа. Она легко умела считывать чувства людей – таков был ее природный дар. Дар, которым я уж точно не обладала. Может, будь во мне побольше от ее характера и этих нежных глаз, я сумела бы держаться подальше от мужчин, причинивших мне столько боли. И, вероятно, поэтому Мэдди все еще оставалась девственницей. Она за пару километров чуяла негодяя.
– Пойдем, Джин, навестим кафетерий и посмотрим, испекла ли миссис Хэтауэй свои знаменитые печеньки.
Глаза Джинель загорелись так, словно ей предложили бриллиант чистейшей воды.
– Мы пошли.
Она взяла Мэдди под локоть, и обе устремились прочь в поисках вкусняшек.
Я глубоко вздохнула и сжала дрожащие руки в кулаки.
Я могу это сделать. Там отец. Мой папаня.
Осторожными шагами я вошла в комнату, обошла задернутую занавеску, охранявшую покой пациентов, и увидела своего папу. Он выглядел так, словно спал, хоть я и знала настоящее положение дел. В глазах помутнело от слез. Я подошла ближе и уселась на стул рядом с кроватью.
Он лежал, вытянув руку вдоль тела. Я взяла его ладонь в свои руки, нагнулась и поцеловала тыльную часть кисти.
– Папа… – сказала я, едва слыша собственный голос.
Прочистив горло, я попробовала еще раз, шепотом.
– Папа, это я, Миа. Я здесь.
Прижав его руку к груди, я наклонилась как можно ближе к нему. Отец выглядел в миллион раз лучше по сравнению с тем, что я увидела два месяца назад, когда нашла папу после того, как над ним поработал Блейн и его свора. Синяки сошли с лица. Щеку и висок пересекало несколько розовых, тонких, как карандашные линии, шрамов. Может, они останутся навсегда, а может, сойдут. Время покажет.
Все остальное выглядело неплохо, но он сильно исхудал. Настолько, что почти утратил сходство с моим большим милым папаней – передо мной была лишь безжизненная оболочка, некогда вмещавшая в себя замечательного мужчину. По крайней мере до тех пор, как ушла мать. Я подавила всхлип, но слезы все равно катились по щекам.
– Зачем ты так спутался с Блейном? Зачем?
Я потерлась подбородком об его руку, а затем прижалась лицом к его груди и выплеснула из себя все. Мой гнев на него за то, что он позволил так сильно избить себя, за то, что влез в такие большие долги, за то, что был игроком и пьяницей, за то, что мне пришлось все за ним подтирать. Опять. Как всегда.
– Папа, на этот раз ты действительно облажался. То, что мне приходится ради тебя делать…
Я замолчала, не желая признаваться в том, что я работаю в сопровождении. Независимо от того, спала я или нет со своими клиентами, это все равно плохо пахло. У слова «сопровождение» в любом случае был сильный негативный оттенок.
– Я делаю все, что могу. Оберегаю Мэдди. Стараюсь, чтобы она осталась в колледже. Она очень хорошо учится. Даже повстречала парня… может, тебе придется очнуться, чтобы хорошенько его отпинать.
Я неотрывно глядела в его лицо, надеясь, молясь о том, чтобы он пришел в себя. Ничего не произошло.
Взяв бумажную салфетку с тумбочки рядом с его кроватью, я высморкалась.
– За последние месяцы я познакомилась с несколькими замечательными людьми. Поначалу я думала, что работа на тетушку Милли будет кошмарной, но, знаешь, пока что все довольно здорово. Моим первым клиентом был Уэстон Ченнинг Третий. Да, третий. Из-за этого я все время прикалывалась над ним.
Улыбнувшись, я вспомнила Уэса и нашу с ним встречу. Вспомнила, как с первой же секунды, когда увидела его поднимающимся по лестнице на пляже, поняла, что буду околдована его обаянием.
– Уэс научил меня серфингу. А еще тому, что не все мужчины одинаковы.
Хмыкнув, я откинулась на спинку стула, положила ноги на край папиной кровати и рассказала ему о двух моих любимых парнях. О том, что Уэс пишет сценарии и происходит из прекрасной семьи. Обещала папе, что, если он очнется, я отведу его на один из фильмов Уэса и куплю ему большущее ведро попкорна.
– А потом у меня был Алек. Он француз, папа. Самый настоящий, натуральный француз. Он называл меня «ma jolie». По-французски это означает «моя прелесть». Должна признать, мне это нравилось.
Я смахнула с лица прядь волос и откинула голову, глядя в потолок. На плитке над папиной головой были отпечатаны пляжные сцены. Мне это пришлось по душе. От мысли, что, придя в себя, папа в первую очередь увидит пляж, а не голый белый потолок, становилось чуть легче.
– И вот, Алек нарисовал меня, папа. Некоторые из этих картин тебе бы не особо понравились, потому что на мне не было одежды, но он этим не воспользовался. Ну то есть не совсем. Мы с ним развлекались, и он любил меня. Только это отличалось от той любви, которую я испытывала раньше, и от тех глубоких и сильных чувств, что я до сих пор испытываю к Уэсу. Я бы сравнила это со своей любовью к Джинель, только это была мальчиковая версия и содержала чуть большую дозу физического контакта.
Гораздо большей, если говорить откровенно. Я ухмыльнулась и бросила взгляд на папу. Нет, его глаза по-прежнему были закрыты.
– Алек научил меня тому, что нормально любить других людей, не только тебя, Мэдс и Джин. Что можно привязаться к человеку, даже полюбить его, не оставаясь с ним навсегда. Это было так мило. Время, проведенное с Алеком, позволил мне открыть кое-что в себе. Жаль, что я больше их не увижу. Хотя, может, Уэса это и не касается. Я все еще не разобралась с моими чувствами к нему, папа.
Я поглядела на его лицо, такое мирное и спокойное, и поняла, что наконец-то мне выпал случай признаться в том, что беспокоило меня целый месяц. Облечь в слова те мысли, что толпились у меня в подсознании.
Покосившись на дверь, я никого не увидела. Убедившись, что берег чист и никто не подслушивает, я выложила все как на духу.