Страница 24 из 27
– Да как вы смеете! – Он пытался подобрать какие-то возражения, но мысли путались. – Дети… – заикаясь, продолжил он. – Я только старался помочь…
Миссис Файерфилд оборвала его, сразив наповал ядом своих слов:
– Вы учите и готовите их, а потом продаете людям, которые слишком бедны, чтобы предоставить им должную помощь. – Она снова толкнула его в мутную воду. – Ваши намерения могут быть благородными и праведными, однако результат именно такой. – В довершение она вырвала у него из рук спасительную ветку. – Вы бросаете их на съедение волкам и удовлетворенно похлопываете себя по плечу, когда те терзают их! – Он ушел с головой под воду, и миссис Файерфилд удерживала его там.
Отец Макинтайр отступил назад. Ему было тесно в этой комнате, но он не мог вспомнить, где выход.
– За что? – в отчаянии воскликнул он. – Почему вы говорите мне такие вещи?
Она медленно двинулась на него.
– А потому, что под своими черными одеждами вы остаетесь человеком – плохим или хорошим, мне это, по большому счету, безразлично. Но когда вы надеваете это облачение, когда цепляете стоячий воротничок, вы становитесь чем-то большим, чем просто человеком, верно? Вы становитесь человеком Господним, драгоценным сыном Небес. Человеком счастливым и уважаемым. Какое лицемерие! Подумайте сами: голый вы такой же слабый и испорченный, как и все остальные. А одежды делают вас священником! – В нарочитой грубости ее тона угадывались шрамы от старых жизненных ран. – Терпеть не могу лицемерие и ненавижу священников!
Вода залила ему глаза и проникла в легкие, пульс постепенно затих, и он пошел ко дну. В своих мыслях отец Макинтайр в ярости выскочил из ее номера, но самом деле он вышел оттуда – медленно и как трус! – и дверь у него за спиной захлопнулась громко и презрительно.
Глава 22
Отец Макинтайр проспал первый колокол, а затем и второй. Солнце уже стояло высоко, когда колокол пробил в третий раз, но он лишь глубже зарылся головой в подушку – вставать не было ни малейшего желания. На встречу с диаконом Джонсоном он все равно опоздал.
Брюки его после сна помялись, но он не стал их переодевать, а просто поднял с пола сутану из тонкой жесткой ткани и продел руки в рукава. Затем принялся медленно застегивать длинный ряд пуговиц, пока пальцы его не натолкнулись на пустое место: две пуговицы отсутствовали. Он задумчиво разгладил прореху, рассеянно размышляя, как долго их тут нет и были ли они вообще.
В кабинете диакон Джонсон сидел за его письменным столом, водрузив на нос очки. Лицо его было хмурым, и на священника он даже не взглянул.
– Вы встречались с миссис Файерфилд?
– Да.
– Как справляется новая гувернантка?
– По крайней мере, она не бьет ребенка в кровь, – ответил он. – И это все, что меня заботит.
– Вам понятны условия контракта?
Диакон указал на стопку бумаг, толстую, как книга.
– Файерфилды очень щедро пожертвовали церкви тридцать тысяч.
Отец Макинтайр с отвращением кивнул.
Диакон Джонсон замолчал, шея его покрылась розовыми пятнами. Он придвинул контракт священнику. Подпись у епископа была наклонной и округлой, а у диакона – приземистой и неразборчивой. Отец Макинтайр обмакнул перо в чернильницу. На пустой строчке он нацарапал свое имя и отодвинул бумагу.
– Где ее дело?
– В первом ящике.
Отец Макинтайр не помогал диакону, просто наблюдал, как тот копается в его бумагах.
Джонсон, перебрав корешки, вынул серую папку, просмотрел несколько лежавших внутри страничек, закрыл ее и бросил в металлическую корзину для мусора. Потом зажег спичку из небольшой картонной коробочки и осторожно, словно запечатлевая поцелуй, поднес ее к бумаге, которая начала чернеть и скручиваться. Имя «Леонора» на обложке на миг выгнулось, но голубоватый огонь тут же поглотил его, превратив короткую биографию девочки в груду пепла.
Тело отца Макинтайра напряглось, зубы сжались.
– Немного театрально, вам не кажется?
От корзинки поднимался белый дым, но и тот в итоге рассеялся сам собой. Остался лишь запах гари. Отец Макинтайр вдруг вспомнил слова Элеоноры Файерфилд: «Как будто ее никогда и не существовало». Пуф – и нет больше!
Диакон Джонсон перевел взгляд с пепла на свои руки. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Колин, ситуация должна измениться. Эта страна требует наших ресурсов. Если мы хотим оказывать здесь влияние, настоящее духовное влияние, необходимы миссии и священники. Для вас не должно стать неожиданностью, что епископ планирует устроить на месте вашего приюта семинарию. – Диакон устало потер виски. – Деньги Файерфилдов будут использованы как раз на эти цели. Будут построены два новых здания, а приходские помещения увеличены. Мы также расширим дорогу отсюда до Джералдтона.
Воздух в комнате внезапно стал удушливым и сухим. В горле у отца Макинтайра запершило:
– А как же дети?
– Некоторые из них останутся здесь, других поместим куда-то еще.
Слова эти словно зависли… Отец Макинтайр никак не мог понять их, ни умом, ни сердцем.
– Зачем же оставлять кого-то из детей здесь? – с горечью спросил он. – Почему не вывезти всех? Почему не послать их таскать рыбацкие сети или закладывать динамит на рудниках?
– Это было одним из условий миссис Файерфилд. – Диакон вздохнул, и лицо его стало пунцовым. – До тех пор, пока анонимность Леоноры будет соблюдаться, приют в определенной степени продолжит свое существование.
Отец Макинтайр рассмеялся нездоровым сдавленным смехом, который вырвался сам собой и от которого на глазах его появились слезы.
– Блестяще. Просто блестяще!
От столь неожиданного веселья диакон Джонсон сжался – так реагируют на умалишенных.
– Она проворачивает вонзенный нож и при этом заставляет быть благодарным за то, что не ударила им в сердце. Блестяще! – Отец Макинтайр понял задумку своей противницы и теперь испытывал перед ней благоговейный страх, который и вызвал этот странный смех. – Видите ли, – продолжил он, – у нее не было гарантий, что я буду молчать насчет Леоноры. Она знала, что я подпишу контракт, знала, что мы можем уничтожить все ее физические следы, но все равно остается слишком много возможностей, что кто-то сболтнет лишнее. Так почему бы не обрезать этот язык? Вы понимаете? Ее блестящий ум напоминает раскаленные вилы, не правда ли? Если она пригрозит мне судьбами детей, одного этого будет достаточно, чтобы гарантировать мое молчание.
– Вы злоупотребляете анализом, Колин. А она всего лишь хочет, чтобы было как можно лучше и для церкви, и для ее новой дочери.
– Ее племянницы, – с кислой ухмылкой поправил его священник. – Ее дорогой надолго потерянной племянницы.
Дряблые щеки диакона Джонсона совсем обвисли.
– Вы неважно выглядите, Колин.
– Так и есть. – Выбившийся из сил и истощенный, отец Макинтайр встал, чтобы уйти. – Просто я неважно себя чувствую.
– Колин, – повысил голос диакон, – сядьте. Это еще не все.
Отец Макинтайр устало прислонился к двери, но затем развернулся и снова опустился на стул.
– Ну разумеется! Это еще не все, – с иронией бросил он.
Лицо диакона смягчилось, и щеки его, казалось, опустились еще ниже к подбородку.
– Вы знаете отца Бреннана? – спросил он.
– Нет. А что, должен?
– Это служитель римской католической церкви, один из пасторов монастыря Святой Розы. Он хороший человек и очень много делает для этих бедняг иммигрантов.
Отец Макинтайр рассеянно ждал, не понимая, к чему клонит диакон.
– К нему пришла супружеская пара, – продолжал Джонсон. – Они только что приехали из Ирландии. Они знают ваше имя. – Наступила короткая пауза. – Они сказали, что писали вам, но ответа так и не получили… Это насчет Джеймса.
Тело отца Макинтайра вдруг стало хрупким, как стекло: сейчас он мог бы рассыпаться от малейшего прикосновения.
Диакон осторожно продолжил:
– Их фамилия О’Рейли. А девичья фамилия супруги – О’Коннел. Как у Джеймса. – Диакон сложил руки перед собой и пошевелил большими пальцами. – Я знаю, как вы относитесь к этому мальчику.