Страница 22 из 27
Джеймс схватил девочку за руку. С губ ее сорвался слабый крик.
– Что случилось, Лео? – К его спине словно прикоснулись ледяные пальцы. – Что не так?
Она спрятала руки за спину. Он осторожно взял ее за правый локоть и потянул руку на себя. Леонора медленно разжала кулак.
Джеймсу потребовалась пара секунд, чтобы рассмотреть красные полосы на внутренней стороне ее ладони и пальцев. Сердце застучало тяжело и гулко, и он – еще осторожнее – потянулся за ее другой рукой. Здесь на костяшках пальцев был порез, а на ладони ссадины, как и на той руке.
Дикая злость, острая и холодная, заполнила его, когда он смотрел на эти израненные худенькие руки.
– Не нужно! – тихо попросила она.
Но он уже сорвался с места и, ослепленный яростью, помчался по коридору. Он искал не гувернантку, а направился туда, где в комнатке позади кабинета жил отец Макинтайр, и настойчиво постучал кулаком в деревянную дверь. Ответа не последовало. Джеймс постучал опять. Он услышал какой-то шорох за дверью, но ему снова не ответили. Тогда Джеймс надавил плечом, чтобы сорвать задвижку, но дверь легко подалась – она была не заперта.
Из спальни вышел отец Макинтайр; волосы его были примяты.
– Неужели необходимо так барабанить, Джеймс? – Он тяжело сел за письменный стол. – И почему ты не на занятиях?
Джеймс пропустил его вопрос мимо ушей:
– Почему вы не ответили, когда я стучал?
Отец Макинтайр принялся складывать лежавшие на столе бумаги в стопку:
– Я отдыхал.
– Только это вы и делаете! – вскипел Джеймс.
Отец Макинтайр бросил на него жесткий взгляд:
– Мне не нравится твой тон.
В приступе слепой ярости Джеймс так хлопнул ладонями по столу, что священник от неожиданности подскочил в кресле.
– Проснитесь! – крикнул мальчик.
Отец Макинтайр застыл на месте, потом медленно встал:
– Не смейте повышать на меня голос, юноша!
Джеймс с вызовом задрал подбородок, от злости практически ничего не видя перед собой, схватил лампу и с силой швырнул ее о стену. Стеклянный колпак разлетелся вдребезги, и густое масло залило пол.
– Как вы могли?! – Он часто и шумно втягивал воздух, содрогаясь от возмущения.
В голове отца Макинтайра царил такой же хаос, как на полу. Он молча смотрел на разбитую лампу, словно пытаясь разглядеть ответ в лужице масла.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – А затем потянулся к мальчику, как будто ему все стало ясно. – Прости меня, Джеймс. Прошу тебя, не нужно ненавидеть меня за это! – с кривой улыбкой произнес он. – Я всего лишь старался защитить тебя.
– Меня? – потрясенно вскричал Джеймс. – Ко мне это не имеет никакого отношения!
– Все это имеет к тебе самое непосредственное отношение, сын мой! Разве ты сам не видишь?
Непонимание продолжало расти. Слова его казались мальчику полной бессмыслицей.
– Я должен был подумать о твоем будущем, должен был защитить тебя. То письмо…
– Какое еще письмо? – Он лихорадочно замотал головой, отгоняя вопрос относительно себя. Отец Макинтайр говорил как ненормальный, и Джеймс с раздражением выкрикнул. – Вы должны были защитить ее, а не меня!
Отец Макинтайр закрыл рот, оборвав то, что уже готово было слететь с языка. Они встретились глазами, и его взгляд стал осмысленным.
– Расскажи, что ты имеешь в виду, Джеймс.
– Леонора… – с болью в голосе сказал тот. – Как вы могли допустить, чтобы ее били?
Сорвавшись с места, отец Макинтайр ринулся по коридору к бывшей кладовке, Джеймс старался не отставать от него. За стеной были слышны голоса. Отец Макинтайр распахнул двери с такой силой, что Леонора и гувернантка подскочили от неожиданности.
– Покажи мне свои руки! – приказал он.
Леонора от страха не могла пошевелиться.
Священник овладел собой и немного смягчил голос:
– Все хорошо, тебе ничего не будет. Пожалуйста, позволь мне взглянуть на твои руки.
Уставившись в пол, девочка подняла руки, все в порезах и ушибах. Отец Макинтайр осторожно взял их, как берут битое стекло. Верхняя губа его приподнялась, обнажив зубы, лицо стало красным.
– Убирайтесь отсюда немедленно! – приказал он.
– У меня н-не было в-выбора, – пробормотала гувернантка. – Леонора должна выучить очень много, времени крайне мало, а продвигается она мучительно медленно. Бывают дни, когда она вообще не говорит ни слова! – Она бросила на девочку укоризненный взгляд. – Миссис Файерфилд дала мне четкие инструкции.
– Вы уволены.
– Нанимала меня миссис Файерфилд, и только она может уволить. – Гувернантка старалась говорить авторитетно, но голос ее дрожал.
Отец Макинтайр отпустил руки Леоноры и повернулся к ней:
– Немедленно убирайтесь отсюда, мисс Эпплгейт, пока я не выгнал вас вот этим!
Он схватил стоявшую рядом со столом палку и взмахнул ею в опасной близости от ее лица.
Гувернантка побледнела как полотно, обеими руками прижала сумочку к животу и выскочила из комнаты. Громко цокая каблуками, она летела по коридору, как подхваченный порывом ветра мяч.
Казалось, отец Макинтайр забыл, что он здесь не один. Глаза его бегали по сторонам, он тяжело дышал и нервно постукивал палкой по ноге. Наконец он обернулся и, увидев мальчика, швырнул палку на пол.
– Джеймс, попроси сестру Луизу перебинтовать Леоноре руки.
– Я сам забинтую. – Голос Джеймса звучал твердо. Встав перед Леонорой, он загородил ее собой. – И сам позабочусь о ней.
Глава 21
– Я срочно еду в Нортгемптон.
Отец Макинтайр протолкался через собравшихся детей и прошел мимо сестры Маргарет. Он не паковал вещи, не брал с собой ни воды, ни пищи. Он даже не оседлал лошадь, а просто вскочил на нее, ударил каблуками в бока, и та понеслась, разбрасывая гравий из-под копыт.
Отец Макинтайр тонул в мутной воде, его затягивала трясина, с которой он не мог бороться, но сейчас пульсирующая ярость бросила в эту воду спасительную ветку, и он ухватился за нее обеими руками. Бурая кобыла пронеслась мимо церкви на дорогу вдоль скал. Голова сильно кружилась. Отец Макинтайр, закрыв глаза, отвернулся от бесконечной морской дали. Обхватив шею лошади, он держался за нее, как за последний уступ, и, несмотря на то что грива забивалась в нос и хлестала его по лицу, оставался в этой позе до тех пор, пока шум океанских волн не начал затихать.
Вспомнив о маленьких ручках Леоноры, покрасневших и опухших, он выпрямился и пришпорил лошадь. Полы его черной сутаны развевались на ветру, хлопая громко и решительно. Поводья сжимали стиснутые в кулаки руки – руки мужчины, не ребенка. Руки целые и гладкие, а не израненные и избитые. Он был не ребенком, а мужчиной, и задачей этого мужчины было защитить ребенка.
Ноги его, в течение нескольких часов сжимавшие круп лошади, стали тяжелыми, негнущимися и судорожно дрожали, как кожа коровы, пытающейся согнать овода. На мгновение решимость отца Макинтайра была поколеблена, но, входя в застеленный красными ковровыми дорожками холл отеля «Дакстон», он приказал себе представить руки Леоноры и, широким шагом поднимаясь через две ступеньки по лестнице, снова видел перед глазами ее сбитые в кровь пальцы. Чтобы оставаться сильным и решительным, ему нужна была злость. Тяжело дыша, он закрыл глаза, вспоминая детские раны, и три раза громко постучал в двойные сосновые двери люкса Файерфилдов.
– Вносите! – послышался голос Элеоноры Файерфилд.
Он постучал снова.
– Я же сказала, что можете вносить! – раздраженно бросила она, открывая дверь. Глаза ее округлились. – А-а, отец Макинтайр, какая неожиданность! А я думала, что это обслуживание номеров, принесли вещи после стирки. Проходите, прошу вас.
Роскошная гостиная была украшена восточными коврами и мебелью из полированного дуба. Половину стены занимало огромное зеркало в золоченой раме. Миссис Файерфилд опустилась в кресло с высокой спинкой, как королева на трон, и жестом указала на диван.
– Присаживайтесь, отец Макинтайр.