Привет эпохе

– Может, и правда соединить его с папой, глядишь, Вольфовичу приятно будет.

И через несколько мгновений я услышал в трубке: «Слушаю, Жириновский».

– Здравствуйте, Владимир Вольфович, – заговорил я, обдумывая каждое слово, чтобы разговор не прервался сразу. – Моя фамилия Якубов. Я израильский журналист, нахожусь в Москве в составе группы сопровождения премьер-министра Ицхака Рабина. Звоню вам с единственной целью6 поздравить с днем рождения.

– Да-да, я слышал о приезде израильского премьера, – заговорил Жириновский. Ну что ж, спасибо, мне очень приятно ваше поздравление. Желтая пресса клеймит меня антисемитом, и я очень жалею, что вас сейчас нет рядом, я бы рассказал вам, какой я антисемит.

– А вы позовите, Владимир Вольфович, я мигом приеду, – вкрадчиво сообщил я.

– Понимаете, мы тут сейчас отмечаем день рождения в очень узком семейном кругу, заранее договорились с соратниками, что посторонних не будет, – Жириновский замялся, умолк на несколько секунд, потом решительно сказал. – Вечером у меня банкет в ресторане «Будапешт», я распоряжусь, вам привезут приглашение. Вы в какой гостинице остановились?

Вскоре зазвонил телефон. Предельно вежливый голос сообщил, что пригласительного билета не понадобится, моя фамилия включена в узкий список гостей, которых Владимир Вольфович пригласил лично. Мне лишь надо подъехать к ресторану «Будапешт», наличие паспорта обязательно.

В назначенное время я уже входил в ресторан под завистливые взгляды своих коллег из израильского телевидения, которые вынуждены были отступить, когда им объяснили, что эксклюзивное право съемок на банкете Жириновского выкупила на корню телекомпания CNN.

Меня провели к юбиляру, он выслушал мои поздравления, на просьбу уделить хоть несколько минут для беседы, благосклонно кивнул, заметив: «Понятно, не сейчас, попозже. Вам сообщат».

Банкет набирал обороты, Уже плясал на сцене, расчетливо сбросив пиджак на руки помощнику, Жириновский, ревели, как слоны, свое традиционное «Любо!» казаки, охотно фотографировались со всеми желающими длинноногие юные красавицы, накачивались специально изготовленной водкой «Жириновка» партийные массы. Прошло уже часа четыре и я решил, что обо мне попросту забыли в угаре веселья. Несколько предпринятых попыток самому протолкнуться к имениннику закончились неудачей – охрана была бдительной и непреклонной. Я уж было решил покинуть это шумное сборище, но интуиция подсказывала – жди. И мое терпение было вознаграждено. Кто-то легонько тронул меня за плечо: «Идемте быстрее, Владимир Вольфович ждет вас. Только имейте в виду – всего несколько минут».

Жириновский стоял в кольце плотного окружения, вокруг грохотала музыка и я с досадой подумал, что на диктофон ничего записать не удастся. Но едва, мы заговорили, в зале волшебным образом воцарилась тишина. Жириновский был деловит, собран, фразы формулировал четко, я с удивлением отметил, что либо на него хмель не действует, либо он не пил вовсе.

В баре «Метрополя», ожидавшие, как выяснилось, именно моего появления, израильские коллеги, встретили меня чуть ли не овациями и потребовали подробностей. Но какой же репортер поделится с таким трудом добытой информацией? Я ссылался на усталость, рассказывал о каких-то ничего не значащий деталях. Потом под предлогом, что нужно срочно расшифровать диктофонную запись интервью, улизнул в номер. И все коллеги меня, хотя и своеобразно, но все же опередили. Мое интервью вышло в Израиле лишь через день, а уже на следующий день все крупнейшие газеты страны опубликовали на своих первых полосах практически один и тот же заголовок: «Израильский журналист на дне рождения у Жириновского». Словно, я в клетке со львом побывал.

НА ЯЗЫКЕ РОДНЫХ ОСИН

Все официальные делегации, приезжающие в Израиль, непременно посещают в Иерусалиме музей Катастрофы еврейского народа «Яд ваш ем». Собственно говоря, это музей-парк и территория его огромна. Поэтому для официальных лиц, в зависимости от плотности программы их пребывания, экскурсии делают либо полные, либо «усеченные». Но при любых обстоятельствах обязательно в программу посещений входит так называемый детский зал музея. Это совершенно необычное место, где любой нормальный человек не может не испытать сильнейшего эмоционального напряжения.

На самом деле в детском зале нет ничего, казалось бы, особенного. Да и самого зала как такового никто не видел – он полностью затемнен. И когда после яркого солнечного света попадаешь в зал, то сразу тонешь в этой густой темноте. Потом начинаешь различать какое-то мерцание. Поднимаешься по лестнице и оказываешься на довольно большой высоте. А внизу – свечи, море свечей. Каждая свеча зажжена в память о погибшем в годы Второй мировой войны еврейском ребенке. В зале полнейшая тишина и только монотонный голос диктора произносит детские имена, имена погибших…

Израильские репортеры в музее «Яд ва шем» иногда попросту дежурят, особенно в дни приезда каких-либо известных политических деятелей. Вместо того, чтобы гоняться за ними по всей стране, проще приехать в музей, дождаться посещения и спокойненько взять интервью. Но бывало, что и в музее гости не задерживались и тогда интервью срывалось. Именно поэтому для себя самого я систему получения интервью, можно сказать, усовершенствовал. В конце экскурсии любого высокого гостя непременно подводили к небольшой трибунке, где уже загодя была приготовлена книга отзывов почетных гостей. Эта трибуна установлена прямо у выхода из детского зала и огорожена густым кустарником. Я обычно выжидал, когда на трибуну положат книгу отзывов – это был сигнал, что через пару минут делегация из зала выйдет – тут же подходил и устраивал возле книги включенный диктофон. Гость делал запись, я стоя поодаль, просил, чтобы запись прочитали вслух, а уж задать после этого еще несколько вопросов особого труда не составляло. Схема действовала безотказно, но нет такого механизма, который бы не давал сбой. Так случилось и у меня во время визита министра иностранных дел России Андрея Козырева.

Поначалу все шло как по маслу, то бишь, по давно отлаженной схеме. Служители музея вынесли книгу, я установил диктофон, отошел в сторонку и спокойно ждал нужного момента. Козырев сделал в книге запись, я выкрикнул привычное6 «Андрей Владимирович, прочтите, пожалуйста, вслух, какую запись вы сделали музею». Но именно в этот момент кто-то из сопровождавших российскую делегацию, обратился к министру с вопросом. Он отвлекся, клича моего не услышал и я стал продираться вперед, что вопрос повторить. И вот это была моя главная ошибка. Схема не давала сбоев до тех пор, пока я смирно стоял за обозначенной охраной чертой и не нарушал демаркационной, так сказать, линии. Как только я сделал шаг вперед, как меня тут же стала оттискивать охрана. Интервью было под угрозой, что может быть для репортера страшнее, и я ломился вперед, не видя преград. Тут же охрана взялась за меня основательно. При этом свое профессиональное мастерство и особую рьяность демонстрировали, в основном, охранники, приехавшие вместе с министром иностранных дел России. Ну, а поскольку говорили мы на одном языке, то я постарался им объяснить, насколько они не правы. Вероятно, в пылу дискуссии несколько увлекся, так как применял слова, которые в программе спецкурса факультета русской филологии обозначены, как «жаргонная и бранная лексика деклассированного элемента». Я энергично рекомендовал охранникам отправиться по короткому и очень четкому адресу, высказывал готовность немедленно вступить в половую связь с мамой каждого из них, обвинял их в пристрастии к содомии, ну и так далее. Министр сначала обернулся на возникший шум, потом стал совершенно явно прислушиваться к столь непротокольным высказываниям и, наконец, от всей души рассмеялся.

– Что там у вас случилось? – спросил Козырев в итоге.

Охранники не успели и ртов раскрыть, как я уже встрял: «Да вот они, Андрей Владимирович, не разрешают мне задать вам вопрос…»