Delirium?

– Только не это!

– Тогда ты никогда никуда не попадешь, – жестко отрезал нищий. – Вот, обживайся, – он подвинулся на край покрытой ковром копошащихся паразитов рогожи.

– Ну, хорошо, – сдался я, – что мне придется сделать?

– Сломай машину. Внутри ты найдешь ружье Париса.

При этих словах автомат попятился, на мятых его боках выступил конденсат.

– Нет! – отрезал я. – Я не могу.

Нищий зло усмехнулся.

– Ну, ты же смог убить его? А меня? Что я тебе сделал, что ты оставил умирать меня от брюшного кровотечения? Между прочим, довольно болезненная процедура, и спасти практически невозможно. Кстати, нас сожгли вместе.

От содеянного не убежишь, от совести не скроешься, и от кары не отвертишься. Я шагнул к автомату.

– Ты же не собираешься действительно это сделать? – озабоченно спросил тот, пятясь.

– Собираюсь.

В отличие от остальных, мне было жаль его, несовершенное творение несовершенных творцов. Я наблюдал, как нищий алчно подбирает рассыпавшиеся средь обломков сверкающие монеты, и меня тошнило от этого зрелища.

– Готов? – спросил нищий, бывший Майклом.

Я передернул затвор.

– Тогда поехали, – и выпустил колечко дыма.

* * *

Ставшее дворцом.

Который возвышался среди запущенного парка, где буйная зелень скрывала вяло текущие целебные минеральные источники и коварные ямы-ловушки. Вход сторожила пара гранитных коней, один из которых развернут не в ту сторону.

Угрюмые привратники в ливреях, чьи отрезанные языки висят на серебряных цепочках на жилистых шеях, распахнули стеклянные двери, сверля крохотными, глубоко посаженными глазками. Мой затылок буквально горел, пока я ступал по широкой полосе побитого молью ковра; и вот, не доходя до лестницы, не выдерживаю напряжения, бросаюсь на пол и, перекатившись на спину, двумя точными выстрелами укладываю вытаскивающих спрятанные пистолеты убийц. Краем глаза улавливаю движение с боку – нацеленный за стойкой гардероба обрез. Выстрел – и еще один, выронив оружие, падает на дверцу стойки, и, распахивая ее, валится на ковер.

Слишком легко, неправдоподобно легко, словно тир, или душа профессионального убийцы.

Вверх по лестнице, что уперлась в деревянную дверь, украшенную рельефными сценами изуверских пыток.

– … работал, на кого не следовало бы. Как-то пошел открывать дверь почтальону, а когда вернулся досматривать телевизор, оказалось, что минул ровно день, минута в минуту. Поганцы все правильно рассчитали – даже куда я с перепугу рвану. Накачали психотропными средствами, имплантировали миниатюрный ядерный заряд, да и взорвали его и меня вместе с ним в определенном месте.

– Да ну тебя, все, кончаем трепаться. Лично я иду, проверю, что там был за шум.

– Да брось, какая уже разница! Тут постоянно что-то происходит, да хрень всякая случается.

Шаги.

Я ногой распахиваю дверь. В сторону отлетает сбитый с ног охранник, вслед ему летит заряд дроби. Еще двое – за низким столиком, где карты и выпивка, влажные пуповины протянуты от основания лысых черепов прямо в стены, руки, проворно метнувшиеся за оружием… Но было слишком поздно, оба последовали следом за своим товарищем.

Прорвался. Что дальше?

А дальше начиналась узкая кромка, змеящаяся над пропастями, полными разнообразнейших орудий, так или иначе осквернивших себя убийством живых существ. А на горизонте маячила апокалипсическая шевелящаяся пирамида голов, которую венчает одна единственная. Величайшего негодяя в истории. А может, праведника.

Возвращаюсь, а холл встречает недружелюбным кирпичным тупиком, закрывшим выход. Какие-то маленькие пушистые зверьки уже подбираются к телам привратников.

Испустив смрадный ветер, распахнулась пасть бокового туннеля, и я с опаской прошел меж оскаленных клыков-сталактитов, терять-то мне в сущности нечего.

Эхо перестрелки, и я убыстряю шаг.

И едва не сталкиваюсь со спешащей троицей: облаченный в начищенные металлические доспехи рыцарь, а по бокам – слепцы с бензопилами.

Первый на полном ходу так и пронесся мимо, едва не задев кошмарным лезвием, и я, не поскупившись, от всего сердца врезал ему прикладом по голове. Следующего встретил свинец, и, отброшенный, он рухнул, распластавшись, словно морская звезда.

Остановившись, рыцарь выволок из ножен огромный двуручный меч и сделал выпад. Неловко отпрянув, мне к счастью удалось сохранить равновесие, а клинок, промелькнув над головой, врезался в подбиравшегося сзади слепца. Пока рыцарь, упершись тому в грудь коленом, освобождал глубоко засевший клинок, я метнулся мимо них и дальше по коридору.

Развернувшись, рыцарь сорвал с пояса булаву и кинул мне, а сам, насколько это позволяла неповоротливая скорлупа доспех, шустро зашагал в атаку. Я покачал головой, и, не удостоив вниманием предложение честного боя, подло и не по-джентельменски всадил последний заряд в инкрустированную замысловатой геральдикой кирасу.

Поверженный, супостат тяжело опустился на колени.

По панцирю зазмеились, разливаясь, ручейки огня, внезапной вспышкой разорвав покореженные доспехи.

Под ними ничего не было. Лишь слабый силуэт, нанесенный копотью на гранитных плитах.

Обессиленный, я опустился рядом. И тут я увидал Его.

* * *

Одинокий зритель во втором ряду.

По рельсам, проложенным на стропилах, скользит тележка. На ней возлежит некая субстанция, свесившая кишки-ложноножки, на которых болтаются нагие трупы женщин. Вещает скрытый источник звука:

– А вот, обратите, пожалуйста, внимание – потрясающая модель! Совсем свеженькая. Карие глаза, тонкие щиколотки, лебединый изгиб шеи. Груди разворочены прямым попаданием, но этот незначительный, поверьте, дефект, хорошо скрасит нежно-розовый шелковый бюстгальтер, который мы предлагаем совершенно бесплатно, вместе с маникюрным набором. Обратите внимание на чисто, со знанием дела, выбритые ноги, заняться любовью с такой особью – истинное наслаждение.

Амеба дергает нити, заставляя трупы плясать, рывками выпячивать наиболее выгодные места, принимать соблазнительные позы, стараясь попасть в такт голосу.

– Следующий лот.

И тележка уноситься за занавес, чтобы вернуться с горбатой старухой, из тела которой неприлично торчит банан.

Мохнатый силуэт, для которого разворачивается все это шоу, сдержанно хлопает. «Да, сие будет поинтереснее тамагочи», – думает Ник, ибо сказать он уже не в силах – речевой аппарат чудовищно изуродован. Распухший язык свисает меж потрескавшихся губ. Его охватывает сладострастный азарт, и он начинает копошиться под заляпанным кожаным фартуком.

Воспользовавшись тем, что зритель отвлекся, амеба проворно втягивает ложноножки, с чавканьем засасывая труп. Полумрак зала наполняют влажный хруст и стоны.

* * *

Синг работал устроителем парков у влиятельного советника, пока тот не взошел на аутодафе. Как и многих видных людей эпохи, лояльного советника погубило собственное богатство – источник неиссякаемой жадности теократии. Уютные беседки, горбатые мостики над утиными прудами, обвитые плющом колонны летних домиков, неожиданные полянки, пенные струи фонтанов, омывающие аллегорические скульптуры из зеленого нефрита – все осталось за захлопнувшимися вратами инквизиторской тюрьмы.

Это было вторжение. Почва – давно подготовлена, и насильственное подчинение вызвало лишь вздох облегчения да восторг в серых массах, а когда началась придирчивая чистка покоренного запаршивевшего стада, сопротивляться стало слишком поздно. И бесполезно.

Синг очнулся от скрипа ржавых цепей. По подземельям загулял сквозняк, в тесной каморке на противоположной стене закачался скелет, изводя вновь и вновь постоянным напоминанием о незавидной участи заключенного. Несчастный поднялся с отсыревшего сена, пропахшего крысиным пометом, и заходил из угла в угол – его бил озноб.