Страница 59 из 217
В вышине наравне с чайками и сизыми голубями мерили пространство маленькие кары. Где-то в стратосфере визжал планетарный двигатель космического корабля. Лениво плыли белые изорванные облака, подгоняемые тихим ветром. Неслись красные огненные буква: «ВЕРНИСЬ МИЛАЯ». Отец шел и спотыкался о неровности дорожки, о кусты полыни. На плитах огнем горели красные буквы: «ВЕРНИСЬ РОДНАЯ». Темный ряд многоэтажек вперемешку с дворцами культуры и дворовыми парками полыхали огненными словами: «ВЕРНИСЬ, ВЕРНИСЬ», озаряя своим светом все вокруг.
Урал. Редкий Чапай доплывет хотя бы до середины Урала. Длинная широкая река. Она течет здесь уже давно. Никто не помнит уже, как давно здесь течет река. Она здесь течет много лет, веков, тысячелетий. Отец с грустным голосом в ушах уныло провожал беспрестанный бег вечной влаги. Прошло уже достаточно времени со дня их расставания с Рыжей. По статистике разлуку остро женщины переживают год, мужчины– полтора. Отец шел и думал, когда же, наконец, он сможет забыть свою Рыжую? Похоже, что никогда.
Отец подошел к стойке органического синтезатора, заказал себе бутылку грузинского Сараджишвили. Стеклянная бутылка коричневого коньяка упала ему в руку. Она была холодная. На блюдце лежали несколько долек лимона, которые он не заказывал. Видимо какой-то компьютерный глюк, а может, кто-то лишенный вкуса составлял алгоритм синтеза коньяка. По глубокому убеждению Отца, коньяк с лимоном пьют исключительно одни ублюдки, потерявшие всякое уважение к благородному напитку. А холодный коньяк с лимоном пьют конченые ублюдки, которые даже на органы продать– лучший исход их никчемной жизни. Хуже холодного коньяка может быть только холодный коньяк с лимоном. А хуже этого только начальник– баба. Отец сунул бутылку Сараджишвили в синтезатор, заказал подогреть его до двадцати пяти градусов. Когда коньяк согрелся, Отец взял бутылку, проигнорировав лимон. Стоило ему отойти от стойки синтезатора, дольки цитруса исчезли.
Отец плюхнулся на зеленую молодую травку на берегу в своих белоснежных брюках. На них наверное останутся зеленые несмываемые пятна, но Отцу на это наплевать. Раскинув руки в стороны Отец жадно вздохнул полной грудью. Хотелось курить. Органический синтезатор отказывался синтезировать табачные палочки. Эта чертова программа по борьбе с курением! Отец отпил из горла большой глоток крепкого напитка. По телу пробежала теплая волна блаженства. Такой напиток не нужно ни закусывать, ни запивать. Ароматом хорошего грузинского коньяка наполнилось все вокруг. Немного отпустила проблема Рыжей. Только вдруг, индуцированный алкоголем импульс, прилетел к слезным железам. Соленая жидкость потекла по щекам. Нос заполнился вязкой слизью.
Отец снова и снова переживал самые лучшие моменты, прожитые с любимой. Он приподнялся на локтях, взглянул на широкую гладь реки, надеясь, что предательские слезы перестанут течь по его щекам. Они на самом деле перестали. Только стоило Отцу подняться на ноги, как они с удвоенной силой хлынули на кожу. Отец вспомнил маленькую, как жизнь, комнатку отеля в Армстронге, скрипучую кровать дома у Рыжей. Вспомнил маман Рыжей, эту древнюю каргу, страшную, как немытый слесарь. Вспомнил ее мину, когда она застала врасплох молодых. Вспомнил их прогулки по старому родному городу в конверте.
Отец встал с травы, взял Сараджишвили в одну руку, стаканчик с пивом в другую и пошел дальше по набережной. Предательские слезы валились из глаз крупными как гора кусками. Он только и успевал тыльной стороной ладони смахивать соленый раствор. Отпив еще один порядочный глоток коньяка, Отец свернул вправо. Пройдя мимо старого дворца культуры, вышел на детскую площадку. Усевшись на качели и тихонько раскачиваясь, Отец попивал Сараджишвили, запивал пивом и упивался своим горем.
Так он просидел достаточно времени, чтобы опустела бутылка старого коньяка и стаканчик с пивом. Мимо проходил люд. Отец думал, какие они низменные, как у них все здорово и прекрасно. Никаких вам потрясений, никаких треволнений, все ровно и тихо. Только у него в жизни все не так. Только у Отца тяжелые проблемы, что даже Титану не под силу тащить на себе такой воз проблем, с которыми он живет. Он ненавидел этих людей, которые, радуясь весеннему солнцу, прогуливались рядом или исчезали в черных окнах выхода. Ему стало себя жаль. Слезы уже давно перестали душить Отца. Он нарочито громко высморкался прямо себе под ноги, в ответ на что несколько прохожих неодобрительно смерили его гневными взорами. Отец подошел к стойке компьютера.
–Дай мне Рыжую.– Простонал Отец. Язык уже не так четко слушался его, как в начале прогулки.
Засветился синий экран. Рыжая подошла немедля. Она очень изумилась, увидев Отца. Они стояли молча, рассматривая друг друга. Никто не произносил ни слова.
–Привет.– Сказал, наконец, Отец.
–Привет,– кивнула Рыжая,– как жизнь молодая?
–На букву «Х»… – Ответил Отец.
–В смысле хорошо?– Язвила Рыжая, хотя тон ее не был груб, она старалась не обидеть собеседника.
–В смысле на оборот. Хорошо, да не очень. Что мы с тобой дальше делать будем?– Спросил Отец.
Рыжая пожала плечами и опустила очи долу. Затем она посмотрела на Отца.
–Что молчишь?
–А что говорить?– Опять глупо пожала плечами Рыжая.
–Я спросил, как мы дальше с тобой жить будем?– Отец повысил тон.
–Слушай, ты же пьяный. Даже через очки твои видно, что налакался с самого утра.– Бросила Рыжая гневно.
–А я бы трезвый тебе не позвонил.– Парировал Отец.
–Вот будешь трезвый, позвони.
–То есть не звонить тебе никогда?– Спросил Отец.
Рыжая снова пожала плечами:
–Если тебе водка так дорога…
–Сараджишвили.– Бросил Отец.
–Что?
–Я говорю, Сараджишвили. Коньяк.
–Какая разница.
–Вот тебе и раз. Не знаешь чем водка от коньяка отличается? Ты думай, что ты несешь.
–Короче так. С пьяным я с тобой разговаривать не стану. Вернешься в нашу реальность, поговорим. Компьютер…– Рыжая хотела уже разъединится.
–Подожди. Ты резкая, как фотография. Я люблю тебя. Мне плохо без тебя. Я так не могу.– Заскулил Отец.
Рыжая вздохнула и снова опустила глаза. Она приготовилась слушать. Отец нес всякую чушь про тоску, про недуги, про то, что все ему надоело…
–Ну что ты предлагаешь?– Спросила, наконец, она.
–Давай жить будем отдельно. Ото всех.– Добавил он, а хотел сказать от маман от твоей несносной, от этой ведьмы ужасной.
–В общаге твоей что ли?
–Да хоть бы и там. Клопов там нет.– И маман твоей нет, подумал он.
–В общагу я не поеду.
–Там здорово. Сделаем все, как ты захочешь.
–В общагу я не поеду.– Повторила она железным тоном.
Отец чуть не подпрыгнул от восторга. Рыжая согласилась вместе жить. Жизнь налаживается. Отец приподнял очки, которые уже давно мешали ему. Рыжая посмотрела на его хмельные глаза. Это обстоятельство не пошло на пользу Отцу.
–О-о-о.– Протянула она.– Как ты на ногах то стоишь? Не слабо ты себе глаз налил.
–Да есть причины.– Отец снова натянул на нос очки.
–Ох как интересно.– Ехидно добавила Рыжая.– Какие же у такого гения могут быть причины?
–Не язви. И так жизни нет без тебя, еще и сыплешь сахар на… Давай снимем квартиру. Деньги вроде есть. Немного, но нам хватит.
–Ладно. Давай проспись, потом поговорим. Сейчас дуй к себе, приведи себя в порядок, душ прими, отмойся. Там посмотрим…– Рыжая махнула рукой и предательский синий логотип оператора засветился нелепым оскалом.
Прекрасно, великолепно, жизнь налаживается!!! Рыжая согласна встретиться, значит, будем жить вместе. Плевать на все Басмачевские алгоритмы, плевать на всё. Они будут вместе. Рыжая, видно, тоже переживала, коль стала разговаривать с несвежим Отцом. Она тоже не одну подушку намочила своими слезами. Будет с нее. Она тоже кровушки попила. Но он то, Отец, в чем виноват? Рыжая чертовка. Но как хороша!!!
Отец прошел к черной пасти выхода. Очутился он у Мормона в комнате. Мормон не лгал. Он себе в конверт скопировал Отцовский османский зал. Даже мавры с золотыми обручами на икрах были те же. Приятно. Мормона не было. Отец плюхнулся на подушки возле стола, заказал себе красного полусладкого и принялся потягивать из кубка.