В Каталонию

Стояла ночь.

Весь день мальчик просидел в яме.

Температура опустилась до пятнадцати градусов, но холодно не было. Страшно – да. Холодно – нет.

Сердце колотилось.

Зацепившись за сорняк в основании ямы, Никитка потянул его, чтобы опереться правой ногой о какой-нибудь выступ, но сорняк вместе с корнем остался в его руке. Тогда он на ощупь и боясь наступить на невидимого владельца ямы – он подумал, что наверняка это должен быть медведь – попробовал найти что-нибудь выпирающее. Пройдя почти полный круг или квадрат непонятного размера ямы, он почувствовал торчащие корни дерева. Те явно принадлежали достаточно крупной сосне. Оттолкнувшись ногами о рассыпчатую землю, мальчик вылез по ним на поверхность.

И побежал.

Побежал, что есть сил. Потом останавливался и пробирался под колючими кустами шиповника и можжевельника. В руках оставались колкие, незаметные остринки, что торчали в шероховатых стебельках.

Руки машинально брал в рот. Когда появлялась заноза, её можно было высосать или поддеть зубами.

Неожиданно врезался в столб дерева. Голова закружилась так, что не сдержался от боли и взвыл. Потом отошёл и побежал дальше.

Возможно, он бегал кругами. Возможно, он терялся, и его бы никогда не нашли. Но слишком силён был страх перед той гладкошёрстной и изящной собакой с заостренными ушами и оскалом, с пеной у рта, когда она скалилась или рычала.

У Никитки пробудилась жалость к той собаке с его рост. Она не могла быть злая, думалось ему. Её просто так выдрессировали, её заставили.

Наконец, мальчик обессилел. Остановился и прислушался к собственному дыханию. Сложил вместе ладошки и начал дуть на них тёплым воздухом. Мизинец на правой руке совсем замёрз. Его он засунул под щёку. Пальцы на ногах терпимо зудели, но по большей части не из-за холода – ребёнок то и дело спотыкался о торчащие корни и валяющиеся ветки.

Страх темноты вернулся с успокоением от того, что за ним больше никто не следил, никто не бежал. Стоять и прислушиваться к шорохам стало невыносимо страшно. Плакать было нельзя, поэтому мальчик всхлипывал и шмыгал носом.

Очередное дерево с достаточно широким и крупным стволом встретилось на пути. Никитка попытался на него залезть, но из-за отсутствия сучьев у подножия, он быстро скатился к земле.

Вторая попытка была более удачной, когда он с небольшого разбега запрыгнул на ствол и зацепился зыбкими пальчиками за выпуклую и грубую кору. Задержавшись в таком положении несколько секунд, Никитка подпрыгнул всем телом выше и впился ладонью в острый торчащий сук. Превозмогая боль, он обхватил его и ещё долго держался, чтобы не упасть. Далее его правая ножка уже стояла на суку, а руки на ощупь искали другие выступы.

И нашли.

Очень скоро мальчик сидел на толстом суку, оперевшись спиною на ствол массивного и пахнущего смолой и хвоей дерева. Облегчение настигло вновь, и ребёнок закрыл глаза, стараясь задремать.

Было страшно упасть.

Но с правой стороны торчала огромная игольчатая ветвь и, оперевшись на неё боком, Никитка задремал.

Сон перенёс его в наполненный солнцем лес.

Окаймлённые золотом верхушки деревьев покачивались с направлением ветра. Который совсем не ощущался в низине, где стоял человек в тёмно-серых штанах с большими карманами, служившими ему, видимо, для хранения большущего количества инструментов. Вот он засунул руку в один карман и достал оттуда синюю зажигалку и пачку сигарет. Прикурил одну. Вдохнул и выпустил лёгкий дымок в сторону ежевичного куста. Из другого кармана он достал маленький ножичек с чёрной рукояткой и наклонился куда-то. Оказалось, что он срезает гриб с масляной коричневой макушкой, с прилипшим к ней берёзовым листочком.

Кто был этот человек?

Никитка не знал.

Просто верил, что человек хороший.

Потому что у него была борода, как у папы. А бородатые дядьки не могут быть злыми, думалось ему.

Мужчина поднял взор к крадущемуся сквозь кроны деревьев солнышку и зажмурил один глаз от летнего луча. Сигарета по-прежнему оставалась во рту.

Птицы щебетали разными голосами и порхали с ветку на ветку.

А мужичок тем временем шёл вдоль канавы с сухим дном и бугорками возле берёзовых деревьев. Он вышел к камышовым зарослям и услышал плеск прибрежной рыбы. Слева от него открылся небольшой, покрытый травой пляж. Бархатно-зелёная блестящая и пушистая трава пахла летней свежестью. И мужичок поддался маленькому искушению отдохнуть после прохладного леса, присев на краешек зелёного островка, перед которым серебрилось и покрывалось рябью от легкого ветра озеро. Широкое и глубокое, названое не то в честь очередного греческого Бога, не то по названию прибрежной деревушки Пирусс от повелительного наклонения «Пируй, Русь», это озеро манило своей романтикой и суровостью. Ведь не всегда оно было такое спокойное. Иногда оно буйствовало. Тогда ураган накрывал лесные массивы и деревушки поблизости, сносил крыши домов и навесов, оставлял после себя столько разрухи.

Откуда эта информация засела в голове у мальчика? Не покорёженное ли от ржавчины название села он увидел недалеко от просёлочной дороги, прежде чем картинка сна сменилась на кроны деревьев и доброго мужичка?

Или ему об этом кто-то рассказал?

Никитка подошел к курящему мужчине и сел рядом, предварительно спросив об этом разрешения. А мужичок улыбнулся и ничего не ответил. Тогда Никитка ещё долго сидел и смотрел на еле виднеющийся на противоположном берегу такой же поросший травой островок.

Потом он подошёл к воде и, пытаясь на весу дотронуться до ровной глади тёмного с песочным дном озера, вдруг полетел вниз с обрыва…

Было очень страшно.

Настолько, что мальчик закричал и закрыл глаза.

Правда, тут же открыл. Ведь с закрытыми глазами он не понимал, куда летит…

Он проснулся.

Озноб вернулся, и Никитка всеми силами вцепился в ствол дерева, чтобы не упасть. Ведь он проснулся от того, что вот-вот упадёт.

Сердце заколотилось.

Он сидел на такой большой высоте, что, когда он посмотрел вниз, к маленькому горлу подступила тошнота , а шум налетевшего ветра пронзил острым холодом и будто подтолкнул его к пропасти. Будто захотел, чтобы мальчик упал сейчас вниз навстречу грубой и влажной земле.

Как же он смог сюда залезть?

Внизу практически не было сучков. Лишь один острый край торчал небрежно снизу, в двух метрах от него. Он вспомнил, как ночью схватился за него, и посмотрел на ладонь – на ней остался сине-бордовый отпечаток синяка. Превозмогая ужас, ребёнок развернулся передней частью тела к стволу сосны и, обняв его как можно крепче, начал медленно, но верно спускаться к земле. Несколько раз он думал, что вот-вот упадет. Но он превозмог. Он справился. До земли оставалось ещё метра полтора, когда он ослабил руки и ноги и, не желая больше бояться, спрыгнул.

В ногах отозвалась протяжная боль.

Но спустя несколько секунд она прошла.

Теперь мальчик стоял посреди деревьев, окруженный упавшими стволами и кустами. Суматошно и резво озирался по сторонам.

«Куда идти?

Есть ли здесь волки?

Как найти дорогу?»

41.

Поистине душное утро выдалось на севере Подмосковья. С туманом и с запахом гари от выжженной травы на близлежащих полях. В майскую пору шло массовое приготовление к новым посевам, и накануне дым стоял тёмно-серым столбом пыли, возвышаясь над верхушками совсем позеленевших деревьев.

Антон стоял на деревянном крыльце мотеля и вдыхал отравляющий дым, в который раз обещая себе бросить это дело.

Он видел две основополагающие причины курения.

Первая его, безусловно, убивала, но чертовски успокаивала нервные клетки.