Дети богини Кали

Рита хранила в тайне от сослуживиц свою дружбу, ей не хотелось, чтобы кто-нибудь начал зубоскалить на этот счёт, а желающие непременно нашлись бы… Во время коротких встреч на скамеечке в тенистом переулке они с Октавием начали постепенно открываться друг другу, говорить всё больше на разные темы, она узнала, что он попал в публичный дом в возрасте тринадцати лет, оставшись сиротой, сначала, как водится, убирал комнаты, стирал бельё, подносил гостям фрукты и вино, а когда ему исполнилось шестнадцать, круг его обязанностей несколько изменился… Семьи у Октавия не могло быть, живя в публичном доме он перенёс стандартную операцию, которой с легкостью подвергает себя значительная часть продажных мужчин, дабы совершенно избавить приходящих дам от биологической ответственности – эта жертва, кажущаяся по молодости пустяковой, приносит свои плоды – «безопасным» любовникам платят двойную цену…

Рита Шустова никогда особенно не задумывалась о собственной привлекательности – у неё было всё, что должно было быть у молодой девушки – рост, стать, большие серые глаза, густая травка прямых плотных каштановых волос, здоровый ровный тон кожи, длинные стройные руки и ноги – внешняя красота начинает волновать любого человека обычно тогда, когда он  испытывает острое желание нравиться кому-то определённому – а поскольку Рита ещё никогда не влюблялась, то и к зеркалу подходила только затем, чтобы проверить, хорошо ли смотрится капризный армейский воротничек. Ей удивительно шла военная форма, зеленоватая рубашка с коротким рукавом, фуражка, ремень с гербом Новой Атлантиды, туго затянутый на талии. Она убеждалась в том, что все пуговицы в порядке, пряжка начищена, стрелка на брюках остра, как нож, улыбалась своему отражению и отходила от зеркала вполне удовлетворенная и счастливая…

У Риты даже мыслей не возникало, что Октавию она может казаться очень красивой девушкой. Он встречал разных женщин. Юных и пожилых, эффектных и уродливых, жестоких и ласковых, пьяных и трезвых, распутных и единожды оступившихся, талантливых и безнадежных, удачливых и несчастных, увечных, безумных, любопытных… Причин, приводящих в дом терпимости великое множество. Но прежде не встречал Октавий никогда личности свободной, цельной, исполненной искреннего человеколюбия… Такие в публичных домах – редкие гостьи… Ибо телесные желания не существуют для них, как правило, отдельно от близости духовной, от понимания и уважения…

Сложное грустно-нежное чувство охватывало Риту каждый раз, когда она подмечала в Октавии какую-нибудь новую милую мелочь, направленную на привлечение её женского, именно женского, внимания, и она понимала: единственный способ не унижать его жалостью, принося еду, это воспользоваться в один прекрасный момент всем тем, что он ей так в высшей степени деликатно и ненавязчиво предлагал… Но она никак не могла решиться: в свои девятнадцать Рита имела познания о близких отношениях с мужчинами сугубо теоретические, ни в Норде, ни потом она не была особенно озабочена приобретением опыта такого рода, ей с лихвой хватало чужих историй, рассказанных шёпотом и с покрасневшими ушами… Она слегка стыдилась этого естественного и очаровательного невежества юности, как его стыдятся все, и старалась не выказывать его перед товарками. Октавий, скорее всего, догадывался о существе Ритиной маленькой тайны, но боялся уязвить её проявлением инициативы, ожидая, когда она примет решение сама.

Всё устроилось благодаря случаю.

В гарнизон пришел приказ о перебросе части живой силы и техники на действующий фронт в пятистах километрах западнее городка, и Рита оказалась в числе тех, кто должен был уехать.

Прощаться она пришла к Октавию прямо домой – это был первый раз, когда Рита не постеснялась посетить его скромное жилище, хотя адрес знала почти с самого начала – войдя, она сразу положила фуражку на пустой письменный стол в маленькой опрятной комнате и, решительно шагнув к нему, расстегнула верхнюю пуговицу гимнастерки.

Изобразившаяся на лице Октавия радость на несколько мгновений прогнала с него тени прожитых лет и испытанных страданий… Он поспешил ей навстречу, мужчина, привыкший дарить ласки, терпеливо и покорно даривший их всю жизнь, вне зависимости от погоды, настроения и своего отношения к тем, кому он их дарил – сейчас он, возможно, впервые, чувствовал искреннее воодушевление – именно этой девушке он хотел дать как можно больше…

Неумело, но крепко прильнув губами к губам Октавия, Рита увлеченно обоняла пленительный аромат его кожи, так усердно создаваемый ради неё; она старалась держаться как можно более уверенно и деловито, чтобы ненароком не обнаружить своей неопытности, а он из природного чувства такта и глубокой благодарности подыграл ей – сделал вид, что не заметил ни одной из её трогательных оплошностей, и будто бы не догадался о происхождении малюсенького темного пятнышка на его ветхой ситцевой тщательно выстиранной простыне.

–

– Ну как, попрощалась со своим старичком? – спросила Мэри вернувшуюся в расположение Риту. Та казалась немного задумчивее обычного, она лежала на застеленной койке, подложив под голову валик из свернутой гимнастерки.

– Святая ты душа, Ритка, – со вздохом продолжала монолог подруга, почувствовав, что отвечать ей не собираются, –  Большую половину своего пайка целый месяц отдавать, заведомо не надеясь получить ничего взамен, все знают, что уличные парни они почти все к тридцати, а кто и раньше, уже того… Не годятся никуда…

Рита привстала на локтях и смерила сослуживицу таким взглядом, что у той ухнуло под ложечкой.

– Кто отважится ещё хоть на одно подобное замечание в адрес Октавия, получит прикладом по хребту, – произнесла она чеканно и намеренно громко, – всё у него как надо.

– Неужто ты проверяла? – спросил кто-то с ехидцей. Из глубины казармы послышался дружный хохот – несколько заинтересованных повернули головы в сторону Ритиной койки.

– Да, – ответила она твердо, на щеки её набежала при этом лёгкая краска, но, несмотря на это, Рита смело встречалась блестящими глазами с каждой из глядящих на неё девчонок… – И осталась очень довольна.

Широко улыбнувшись, она выдержала театральную паузу, после чего окончательно добила всех присутствующих:

– Пусть у каждой из вас хотя бы раз в жизни будет такой секс… Рекомендую.

Этим маленьким замечанием Рите удалось произвести желаемый эффект – после её отъезда у Октавия появилось несколько поклонниц, они были с ним в должной мере почтительны, и, как некогда сама Рита, щедро одаривали его тушенкой, сахаром и армейскими сухарями.

–

В качестве особого поощрения за выдающиеся успехи в службе командование позволило Тати Казаровой снимать очаровательную дачу в горах; небольшой клочок живописного леса притаился среди утесов, словно птичье гнездо или виток виноградной лозы, обнявшей горячие желто-красные камни – здесь, в этой зеленой мягкой бархатной мгле, укрывалось тихое нетронутое войной поселение. Деревянные домики, сады с обильно плодоносящими фруктовыми деревьями, ветви которых под тяжестью плодов тенистыми арками склонялись над дорогой, влажный горячий воздух, напоенный ароматами молока и домашнего хлеба, овцы, пасущиеся вдоль изгородей – вся эта сельская простота, незатейливая красота, представали настоящим чудом утомленным боями глазам офицеров. Взор отдыхал, неспешно плавая в бескрайнем мареве сочной зелени; грудь расправлялась, вдыхая свежесть, не разбавленную пороховой гарью; в горной деревушке бывало тихо, даже когда в ущельях велись бои – даже когда метались среди камней жадными птицами штурмовые вертолеты, рвались, озаряя сумрак нависающих скал короткими вспышками, боевые снаряды, и падали подбитые, объятые пламенем военные роботы, сюда, на высоту, долетали лишь отголоски, отзвуки – басистый рык моторов превращался в едва слышимый стрекот, словно стрекоза пролетела мимо в стоячем летнем воздухе, взрывы – в легкие щелчки, будто бы просто камни, сброшенные вниз горными козами, упали на дно ущелья.