Страница 50 из 100
– Здравствуйте, Ванда, – выпалила она решительно, спрыгнув с плотного сугроба прямо перед гуляющими, – меня зовут Онки Сакайо. Я из Норда. Заранее прошу прощения за свою наглость, но моя подруга, Корнелла Маггвайер, очень просила меня об одном одолжении. Её призвали в армию, и уезжая, она оставила мне вот это, – Онки быстро, пока ей не успели возразить, точно фокусник, извлекла из-под куртки плотный сверток, – она хотела, чтобы я передала Максу лично в руки.
– Что это? – спросил он и покраснел.
– Там стихи, – сказала Онки, держа увесистый сверток в вытянутой руке.
– Стихи? – переспросил Макс. Не принадлежащий ни к одному из признанных типов красоты, скорее даже страшненький, чего таится, он, однако, бывал очень мил, особенно когда конфузился, и сейчас большие уши его, как будто немного прозрачные на свету, нежно порозовели. Загнутые наверх кончики опущенных золотистых ресниц блестели в солнечном свете. Тонкая светлая кожа почти очистилась от прыщей – правду, должно быть, говорят, что этот недуг исцеляют супружеские объятия, – Стихи? Мне?
– Да.
– Можно… я возьму? – робко спросил Макс, взглянув на Ванду почтительно и будто бы чуть виновато.
– Ну конечно, – спокойно ответила профессор Анбрук, – почему я должна быть против?
– Спасибо, – поблагодарил Макс, бережно принимая послание из рук Онки Сакайо.
В этот момент из коляски раздался звук, похожий на скрип дверных петель. Молодой отец тут же метнулся к люльке и, склонившись над нею, нежно забормотал:
– Тихо-тихо, маленькая, спи радость моя… Всё в порядке. Я здесь.
– Извините, – сказала Онки поспешно, происходящее показалось ей чем-то очень интимным, неким таинством, присутствовать при котором посторонним явно не стоило…
Макс плавно покачивал люльку и напевал тихим голосом, пытливо заглядывая в занавешенное прозрачной сеткой окошечко коляски. Онки почувствовала себя лишней.
– Ничего страшного, – снисходительно сказала Ванда.
Перевалив через высокий сугроб, Онки помчалась по нехоженому снегу на другую сторону парка. Её отпустили из Норда всего на два часа, и нужно было спешить.
–
Так вышло, что вскоре и сама Онки уехала из Норда. По результатам тестов, которые она отыскала на просторах информационной паутины и (просто из любопытства, играючи) прошла её приняли сразу в несколько университетов невзирая на то, что она ещё не достигла абитуриентского возраста.
– Мы гордимся тобой, Онки, – казенно и пафосно, как водится, произнесла Аманда Крис перед тем как вручить бывшей воспитаннице свидетельство об уровне полученного образования, – теперь нам есть что возразить противникам альтернативной репродукции человека – и в пробирке может быть зачат гений!
Онки выслушивала директриссу со скучающим лицом.
– Спасибо, – сухо поблагодарила она, приняв из рук Аманды пакет документов.
Покончив с бюрократией, девушка поднялась в свою комнату. Вещей у неё почти не было: узелок с одеждой, несколько книг да маленький личный компьютер с серебристым тисненым узором на корпусе. Ну вот и всё. Пятнадцать минут на сборы. Прощаться тоже вроде почти не с кем. Разве только Ритка, но она всё умеет превращать в хохму, даже серьезное и грустное. Вот влетит сейчас в комнату, как ураган, обнимет своими длиннущими ручищами и начнет голосить:
– Аааа! На кого ты меня тут, несчастную, покинулааааа…
Уткнется головой в плечо, как будто рыдает, а потом вдруг как засмеётся! Резко вскинет лицо, сверкнет глазюками и давай ржать… Такая уж она, Ритка…
Онки задумчиво перебирала на столе книги. Брать их собой? Не хочется. Они тяжелые, да к тому же она их все уже прочитала. Выбросить тоже жалко. Оставить? Только вот кому? Книгу, которую ты любил, как домашнее животное, можно отдать без сожаления только в очень хорошие руки, бережные – доверить её стоит только чуткому восприимчивому уму…
На лице Онки мелькнула быстрая лукавая улыбка. Она придумала.
–
Мальчики сидели на скамье возле спортивной площадки. Саймон что-то терпеливо растолковывал Фичу (странно, что не наоборот), водя тонким пальчиком по странице учебника, а добродушный толстяк сидел рядом, ерзая, надув от натуги щеки и наморщив лоб; смысл, по-видимому, ускользал от него и приходилось стараться изо из всех сил, чтобы ухватить его хотя бы за хвост.
– Ты объясняешь ему геометрию? – не скрывая удивления воскликнула Онки.
– Это теорема Пифагора, – небрежно пояснил Саймон, не поднимая глаз,– я её и в семь лет прекрасно знал.
– Я к тебе, – сказала Онки.
– Зачем? – Саймон так и не оторвал глаз от учебника, было заметно, что он нарочно так ведет себя с нею.
Фич вежливо поздоровался, он помнил, сколько раз эта странная очкастая девочка спасала его, разгоняя хулиганов.
– У тебя скоро день Рождения, – не сдавалась Онки, – я приготовила тебе подарок.
– Я тебя не приглашал и не собираюсь, – заявил Саймон, и, обращаясь уже к Фичу, как будто бы Онки вдруг испарилась, а не продолжала стоять над ним, он продолжил объяснение, – вот эта сторона прямоугольного треугольника называется катет…
– Да перестань ты кривляться! – не выдержала девушка, от злости она слегка притопнула ногой, – а то опять дождешься, что я тебе врежу!
Саймон якобы неохотно поднял на неё глаза – невероятно зеленые, как будто бы светящиеся изнутри – точно молодая листва, сквозь которую глядишь на солнце. И ничего не сказал.
Просто обдал Онки как ведром холодной воды этим взглядом. Презрительным, но где-то в глубине – или показалось? – чуть нежным…
– Фич, на, возьми, почитаешь на досуге, – быстро пробормотала она, положив стопку книг на скамейку рядом с толстяком, – мне просто они не нужны больше. Я уезжаю.
Онки развернулась, собираясь уходить, но чья-то маленькая рука удержала её.
– Как уезжаешь? Куда?
Снова разверзлась зеленая бездна подсвеченной солнцем сочной листвы. Шаг навстречу – риск безнадежно заплутать в этом колдовском лесу… Теперь в глазах Саймона не было и тени напускного безразличия – в них бушевала ласковая тревога… «Ты уезжаешь? – говорили его глаза, – От меня?»
– Да иди ты к чертям! – воскликнула Онки, вдруг испугавшись его порыва, и вырвав руку, побежала прочь.
ГЛАВА 11
Два года спустя.
Проходящие службу в государственном суррогатном резерве проживали в специальных общежитиях, где над ними осуществлялось постоянное медицинское наблюдение. По ночам в каждом корпусе обязательно присутствовали дежурный врач и медсестра, с которыми, в случае возникновения экстренной ситуации, всегда можно было связаться по системе внутреннего оповещения, сигнальные кнопки которой имелись во всех комнатах.