Дети богини Кали

– И ты не пойдешь к врачу?! – удивился юноша.

– С такой-то царапиной? – отмахнулась девушка, – Нет, конечно. Сам видел, пуля прошла по касательной, лишь слегка надорвав кожу, продезинфицирую хорошенько и готово.  Если бы каждое такое ранение выбивало меня из колеи, то для обеспечения безопасности нужно было бы держать целый полк таких как я.

Малколм заметил, что пошёл дождь. На боковом стекле появилось несколько тонких прямых похожих на трещинки линий.

Его спутница озабоченно глядела на дорогу:

– Интересно, кто приедет раньше, такси или какие-нибудь очередные клоуны с пистолетами?

–

В недорогой гостинице на окраине Атлантсбурга сняли номер на четвертом этаже. Тут была двуспальная кровать, телевизор, бар и небольшой балкон.

– Помоги мне промыть рану, – сказала она, – если крови не боишься, – открыв аптечку, захваченную из машины, девушка вынула оттуда стерильные бинты, пакетики с кровоостанавливающим порошком и большую матовую белую бутылку с голубоватой жидкостью.

Расширенными от ужаса глазами Малколм наблюдал за нею. Ему не то что помогать – в обморок бы не хлопнуться… Когда в Норде девчонки дрались, разбивали друг другу носы, расквашивали губы, сидели, прижимая к лицу окровавленные платки, он всегда ахал, отворачивался, бледнел – ему становилось дурно – а многочисленные поклонницы каждый раз умилялись тому, какой он трепетный и нежный…

– Ну вот и всё, – сказала девушка, – стирая ватой с неповрежденной кожи плеча подтеки голубоватой жидкости, которая, попав в рану, обильно пенилась и грозно шипела. Это самый надежный в мире антисептик. Говорят, что именно он спасает раненых в перестрелках гангстерш. Афина заказывает его через каких-то своих знакомых за границей. Подойди сюда и обмотай мне руку бинтом.

Мужчина не должен возражать женщине. Что бы он ни чувствовал, придётся подчиниться.

Преодолевая свой страх, Малколм делал то, о чем она просила: аккуратно раскручивая, обводил вокруг её крепкого стройного плеча рулон белоснежного бинта; боковым зрением он видел её строгий профиль на фоне простых гостиничных обоев, тонкую шею, маленькое ухо с круглой как монетка мочкой – если бы кто-то третий смотрел на них со стороны, ему бы, наверное, так не удалось понять, кто из них принадлежит к мужскому полу, а к то – к женскому, до того они были похожи, оба хрупкие, юные, с гладкими нежными лицами – мутация половых хромосом удивительным образом сблизила два биологических пола, девушки стали чуть более резкими, угловатыми, а юноши, напротив, смягчились в своих чертах… Это была общая тенденция. Как известно из биологии, в первые мгновения своей жизни всякий зародыш – женский; человечество в своей эволюции стремилось к утраченному единообразию.

Малколм закончил накладывать повязку.

– Спасибо. Ложись теперь спать.

– Я не хочу.

– Почему?

– Не знаю… Мне страшно.

– Тебе совершенно нечего бояться. Афина дала мне инструкцию оберегать тебя, и пока я рядом никто тебя не обидит, спи…

Малколм не раздеваясь прилег на гостиничную кровать. Некоторое время он тихо полежал с закрытыми глазами, но сон не шел, слишком много всего произошло, столько мыслей роилось у него в голове…

– Ты так метко стреляешь, – сказал он, повернувшись на постели, – попала им в колесо с одного выстрела…

– Хочешь повеселиться? – спросила она, – иди сюда.

С этими словами она вышла на балкон номера и достала из-за пояса пистолет. Привинтив к нему глушитель, она кивнула Малколму:

– Ну, смелее… Иди.

Малколм подошел, с опаской косясь на тонкий длинный ствол.

– Видишь вон те глупые гирлянды, ко дню Освобождения, – она указала взглядом на ряд мелких разноцветных лампочек, висящих над оживленной улицей чуть ниже балкона, на котором они стояли.

Он кивнул.

Она потерла плечо.

– Болит? – сочувственно спросил Малколм.

– Немного, – ответила она небрежно и, сняв пистолет с предохранителя, скомандовала, – называй мне цвета.

– Красный, – тихо сказал он.

Раздался уже знакомый ему тихий и зловещий хлопок – одна из красных лампочек, ярко мигнув, погасла.

– Зеленый.

То же самое произошло и со второй лампочкой из гирлянды.

– Желтый.

Ни разу не промахнувшись, она выбивала лампочки по цветам до тех пор, пока у нее не кончилась обойма.

– Ух ты…  – потрясенно пошептал Малколм.

– Я была снайпером, – пояснила она, – пока меня не демобилизовали после тяжелого ранения. А теперь работаю у Афины, ей очень нужны надежные люди. Как ты уже имел возможность убедиться, врагов у неё – до черта…

– А я сначала думал, что ты просто водишь личный автомобиль.

– Нет, я телохранительница.

Постояв немного на прохладном ветру, они вернулись в номер.

– И она…госпожа Тьюри, наверное, хорошо тебе платит?

Девушка усмехнулась.

– Всяко больше, чем пенсия по инвалидности.

Малколм непонимающе взглянул на неё. В ассоциативный ряд, возникающий у него в сознании при произнесении слова «инвалид», эта девушка не вписывалась совершенно… Крепкие руки, меткий глаз, мускулистая спина под тонкой спортивной маечкой. Рядом с нею, теперь, после представления на балконе, он чувствовал себя в абсолютной безопасности…

– У меня только одна почка, нет селезенки и полимерный протез вместо нижнего ребра, – с шокирующей откровенностью пояснила она, – а всё, что я умею в жизни – это попадать с полукилометра в некрупную дыню, так что…

Она замолчала, протирая корпус пистолета. Гладкие бугорки мышц перекатывались у нее на спине. Малколм был потрясен, сначала он не мог вымолвить ни слова, потом спросил осторожно:

– И тебе не тяжело … работать у Афины?

– Стрелять по живым, знаешь ли, всегда тяжело, хоть с одной почкой, хоть с двумя. Но, что поделаешь, работа такая, – признала она со вздохом, и добавила сердито:

– Хватит болтать. Тебе давно спать пора. Давай не выдумывай, разбирай постель и ложись по нормальному. В одежде, по себе знаю, как следует не выспаться.

– А как же ты? – спросил он и почему-то заволновался.

– Я отдохну в кресле.

Она сдернула с кровати большое покрывало и, усевшись поудобнее, использовала его в качестве пледа, расслабленно откинула голову и прикрыла глаза.

Малколм был почти обижен тем, что эта суровая незнакомка до сих пор никак не проявила симпатии по отношению к нему. Разбалованный ухаживаниями с тринадцати лет, он успел привыкнуть к тому, что его ангельское личико и покорный взгляд огромных сапфировых глаз неизменно вызывают у девушек желание залезть к нему в штаны; он воспринимал как должное туманные намёки и даже откровенные домогательства, в то время как нормальное человеческое отношение уже казалось ему неестественным…