Страница 20 из 100
В один из дней Малколм сам подошёл к Онки в столовой.
– Это правда, что у тебя уровень А по точным наукам?
– Вечно ты мешаешь мне есть, – буркнула Онки недовольно, отодвигая миску с салатом, – у меня, вообще говоря, уровень А по всем предметам, а почему ты спрашиваешь?
– Я… – Малколм покаянно понурил свою стильно убранную голову, – у меня… короче… проблемы… я по математике едва дотягиваю до уровня G, меня перевели в группу для малышей, сижу там, как дурак, с двенадцатилетними, да и то ни черта не понимаю… Мне нужна твоя помощь, Онки. Позанимайся со мной, пожалуйста…
– С какой радости? – осведомилась она пренебрежительно, – в Норде как в джунглях, естественный отбор, здесь каждый сам за себя, не можешь – иди мести улицы или торговать в супермаркет.
Её слова прозвучали жёстко – словно прокатилась по асфальту пустая жестяная банка.
– Но …ведь Рите же ты помогаешь? – робко заметил Малколм.
Онки подняла на него непонимающий взгляд.
– Рита – моя лучшая подруга. Кроме того, помощь я ей оказываю относительную, так, отвечу на пару вопросов, в репетиторы к ней я не нанималась.
Малколм так и стоял потупившись. Он молчал, но не уходил, Онки выжидающе барабанила по столу пальцами – говори, дескать, уже что-нибудь, или вали, чего встал?
– Рита подруга… Ну а я?
Он взглянул на неё как-то по-особенному, просительно и в тоже время многообещающе; в этом взгляде соединились его подкупающая, тешущая самолюбие слабость перед нею, потребность в помощи, и тайная власть, о которой он, вероятно, мог догадываться; должно быть, это было излюбленным его оружием – так смотреть, и, скорее всего, мало кому удавалось перед ним устоять…
Онки удивилась.
– Ты? Не знаю… Мы слишком мало знакомы, – она сохранила безразличный тон, но взгляд Малколма взволновал её – выстрел Амура, невидимая стрела, пущенная точно в цель. Он не мог быть уверен в том, что попал, но природная интуиция подсказывала: если повторить попытку, это вполне может произойти…
Малколм опустил свои длинные ресницы и снова поднял их; в его взгляде, будто в некой мифической субстанции перемешанной этим движением, что-то неуловимо переменилось; да, такие глаза как у него, загадочные, большие, аквамариновые, воистину могут стать оружием пострашнее термоядерной бомбы: одним взглядом способны они хоть разрушить, хоть воссоздать великую империю, хоть начать, хоть остановить войну – стоит только взглянуть в глаза нужному человеку, с этой опиумной нежностью, с этим лукавым обещанием всех земных блаженств за проданную душу…
Онки почувствовала себя не в своей тарелке; она отвела взгляд, но он как назло тут же уперся в узелок сиреневого галстука, потом скользнул по стройной шейке Малколма с едва заметным бугорком кадыка, по его точеному подбородку, скуле, остановился и чуточку задержался возле губ.
– Ладно, хрен с тобой, – грубовато подытожила Онки, – только у меня есть несколько условий.
– Как скажешь, так и будет.
– Так вот… Первое – заниматься мы будем по вечерам, больше времени у меня нет, потому придется немного потеснить разного рода потехи, – она красноречиво взглянула на него, – ты меня понял, я надеюсь, второе – мы будем говорить только о математике, и больше ни о чём, ни одного лишнего слова, ясно?
Малколм кивнул.
– И, наконец, последнее, но самое главное условие: не предлагать мне никакой награды. Я всё равно ничего не возьму. Мы договорились? Если да, то жди меня сегодня около семи в детском кафе, заказ оплачиваем пополам.
В это время к столику приблизился Саймон Сайгон. Ни Онки, ни Малколм прежде не замечали его – вполне возможно, что он давно уже стоял в стороне и наблюдал за ними – тихо, вдумчиво – и они оба – два силуэта – жили какой-то отдельной жизнью в непостижимом мире его воображения, двигались, отражаясь, словно в стеклянном ёлочном украшении, в глянцевой поверхности его крупных зрачков.
– Идем уже, а то ты опять опоздаешь на занятия… Горе мне с тобой, – посетовал Саймон с забавной в его лета важностью.
– Ой, да, совсем забыл. У меня же семинар по отечественной литературе… – с очаровательным удивлением спохватился Малколм, так, будто бы он никогда прежде ни о чем подобном не слыхивал, и оно его настолько мало волнует, что вообще не понятно, зачем при нём это упоминают.
– И ты ничего не прочитал, – немилосердно констатировал Саймон, – у него одни девчонки на уме, – пояснил он, обращаясь уже к Онки, – а ты что, тоже записалась в отряд его почитательниц? Поздравляю! Ты тысяча там… какая-то в списке, то есть первая от конца.
Онки немало удивило, что даже давешняя оплеуха не смогла отбить у этого странного мальчишки охоту говорит ей колкости. Но, надо отдать должное, меткие, поразительно точно ведь формулирует, гад, и не по годам много видит.
Демонстративно проигнорировав нелестное замечание, и намеренно глядя поверх русой головки Саймона, она обратилась к Малколму:
– С таким отношением к учебе далеко не уедешь.
Затем она, по-прежнему избегая смотреть в сторону Саймона, взглянула на часы и произнесла подчеркнуто деловито:
– Мне пора. Моё время, прошу заметить, дорого стоит.
И пошла прочь, чувствуя на своей спине неотрывные взгляды: недоуменный – Малколма, и спокойный, немного насмешливый – она была в этом абсолютно уверена – Сайгона…
И почему только её так и подмывает в его присутствии вести себя порой до смешного неестественно, что-то изображать, кидать понты, лезть вон из кожи? Кто он вообще? Что он такое?
ГЛАВА 5
К началу весны всеми доступными средствами: подтягиваниями на перекладине, употреблением минерального комплекса, украденного в кабинете медицинского сопровождения, и – да, да! – каждодневными утренними молитвами: просыпаясь заранее Онки вставала на колени возле кровати и шепотом обращалась неведомо к кому – ей удалось-таки выжать из своего организма ещё два несчастных сантиметра.
«Ну, пожалуйста, ну чего вам стоит, не знаю уж, кто вы там, феи, которые по ночам прилетают к детям и прикасаются к ним, чтобы они росли, росто-боги, осыпающие малышей невидимой волшебной пыльцой, или просто бездушные гормоны у меня в крови, я вас очень прошу, помогите мне, я так хочу вырасти…»
Холодный пол хищно вонзался в острые коленки Онки, она стояла так до боли, до ощущения покалывания в затекших членах, сложив ладони перед грудью в трогательном молитвенном жесте. В высокое окно заглядывала луна, поворачивая то одной, то другой щекой свое меланхолично-бледное лицо, но она, к сожалению, ничем не могла помочь босой девчонке в длинной ночнушке в мелкий голубой горошек.
– Сакайо, сто семьдесят ровно, – спортивная руководительница по своему обыкновению подтрунивала над воспитанницами, – не кисни, – она грубовато хлопнула девчонку по плечу, – армейские штаны всегда закатать можно, беда если коротки – враг сразу узнает нашу стратегическую тайну – носки в вооруженных силах белые… Ха-ха-ха!