Страница 45 из 62
— Я вынужден. Все равно это стало бы понятно после того, как я расскажу то, что должен.
— Сейчас я оденусь и через две минуты, самое большее, буду в передней. А вы тем временем выпейте виски. — Борода задрожала, и я предположил, что Хатчинсон ухмыльнулся. — Вы найдете его там в достаточном количестве.
Я вышел и выпил виски, после чего успел осмотреть картинную галерею острова Крейгмор. Я был занят этим делом, когда появился Тим Хатчинсон. Он был одет во все черное. Штаны, куртка, дождевик и высокие сапоги. Да, размер кровати ввел меня в заблуждение. Ему было, наверное, лет двенадцать, когда его рост достиг шести футов шести дюймов. Он взглянул на картины и ухмыльнулся.
— Кто бы мог подумать! — сказал он. — Гуггенхейм и Крейгмор — центры культуры. Вы не считаете, что вон та, с кольцами в ушах, имеет на себе до неприличия много одежды?
— Вы, без сомнения, разграбили крупнейшие картинные галереи мира, — сказал я покорно.
— Я не знаток. Ренуар и Матисс — эти люди мне нравятся. — Это было настолько невероятно, что, наверное, так и было… — Мне показалось, что вы спешили. Я предлагаю опустить в рассказе все несущественное.
Я опустил. Но, в отличие от Шарлотты и Макдональда, Хатчинсон узнал не просто правду, но полную правду.
— Черт возьми! Это — самая грязная история, которую я когда-либо слышал! И самое главное, все это происходит здесь, под нашим носом. — Временами было трудно определить — австралиец Хатчинсон или американец. Позднее я узнал, что он несколько лет охотился на тунца во Флориде. — Значит, это вы летали сегодня днем на «стрекозе». Должно быть, вы провели чертовски неприятный день. Прошу извинить меня за Сына Солнца. Это следствие моего плохого настроения. Чего вы хотите, Калверт?
Я сказал, что мне нужно: его личную поддержку этой ночью и команду и суда на ближайшие сутки. А также немедленно воспользоваться радиопередатчиком. Он кивнул.
— Можете на нас рассчитывать. Я скажу мальчикам, и вы можете сейчас же садиться за передатчик.
— Я бы предпочел в первую очередь отправиться на борт нашей яхты, — сказал я, — и оставить вас там. А потом я вернусь и воспользуюсь передатчиком.
— Кажется, вы не очень-то доверяете своей команде?
— Я каждую секунду жду, что в дверях вашего дома появится нос «Файркреста».
— У меня найдется вариант получше. Я подниму парочку моих ребят, мы сядем на «Фармейн» — это моторная лодка, которая ближе всего к сараю, — и направимся к «Файркресту». Я взойду на борт, а вы станете курсировать на «Фармейне» поблизости, пока не передадите сообщение в Лондон. Потом вернетесь на борт яхты, а мои мальчики отведут моторную лодку обратно.
Я вспомнил о бушующих белых бурунах за пределами так называемой гавани и сказал:
— А не опасно выходить в такую ночь на моторной лодке?
— А чем эта ночь хуже остальных? Хорошая, прохладная. Вам трудно было бы дождаться более подходящей. Все это пустяки. Я видел своих ребятишек, когда они выходили ночью в настоящую бурю, да еще в декабре.
— И что за несчастье заставило вас это сделать?
— Должен признаться, причина была веская. — Он ухмыльнулся. — Наши запасы подошли к концу, а ребята хотели успеть в Торбей до закрытия пивнушек. Ну, поехали, Калверт.
Я ничего не сказал. Но сознание того, что Хатчинсон будет рядом, очень успокаивало. Тим повернулся в сторону коридора, но тут же в нерешительности остановился.
— Двое из моих ребят женаты. И вот я спрашиваю себя…
— Им не грозит опасность. Кроме того, им хорошо заплатят.
— Только не надо портить с нами отношения, Калверт. — Его глубокий раскатистый голос мог звучать и очень мягко. — За такую работу мы денег не берем.
— А платить будем не мы, — сказал я устало. У меня и так было достаточно людей, с которыми мне приходилось тяжело, и я не хотел, чтобы к ним добавился Тим Хатчинсон. — Страховыми обществами за это дело назначена награда. И в моей компетенции предложить вам половину суммы.
— Ну, это совсем другое дело. Для меня всегда радостно получить деньги со страховых обществ. У них их куры не клюют. Но только не половину, Калверт. Не половину. Ведь вы уже сделали гораздо больше. Двадцать пять процентов!
— Половину. Другая половина пойдет на то, чтобы возместить ущерб и убытки людям, которые пострадали в этой истории. Например, на Ойлен Оран живут двое пожилых людей, которые после этого смогут провести остаток жизни более зажиточными, чем им когда-нибудь мечталось.
— А вы не получите ничего?
— Почему же? Свое жалованье, о размерах которого я бы предпочел не распространяться. Чиновникам не положено получать награды.
— Уж не хотите ли вы сказать, что за такую работу получаете жалкое жалованье? Ведь вам постоянно грозит опасность — вас бьют, в вас стреляют, вы каждую минуту рискуете утонуть в холодней воде, кроме того, на вашу жизнь наверняка не раз покушались и будут это делать впредь. Я начинаю сомневаться, нормальный ли вы человек, Калверт? И можно ли вас спасти? Ради чего, черт возьми, вы все это делаете?
— Вопрос не очень оригинальный. Я сам задаю его себе двадцать раз в день. А в последнее время даже больше. Пора отправляться.
— Я разбужу мальчиков. Они с ума сойдут от радости, когда узнают о золотых часах, которые их ждут, и вообще обо всем, что они смогут получить от страховых компаний. Часы обязательно должны быть с гравировкой, на этом мы настоим.
— Награда выдается наличными, а не ценными вещами и будет зависеть от того, сколько украденного золота будет найдено. Мы почти уверены, что груз «Нантсвилла» нам удастся вернуть целиком. Награда определена в десять процентов с похищенного и найденного. Значит, вы получите пять процентов. Минимум составит четыреста, максимум — восемьсот пятьдесят. Я имею в виду восемьсот пятьдесят тысяч фунтов.
— Повторите-ка, повторите-ка еще раз… — У Тима Хатчинсона был такой вид, словно на него упала лондонская телевизионная башня. Я повторил, и еще некоторое время казалось, будто ему на голову свалился телеграфный столб. Потом он осторожно сказал:
— При такой награде можно рассчитывать на какую угодно помощь. Не говорите больше ни слова и не вздумайте давать объявление об этом в газете. Вы нашли своего человека. Его зовут Тим Хатчинсон.
Без сомнения, Тим был именно тем человеком, в котором я нуждался. Да еще в темную ночь, когда идет проливной дождь, когда туман становится гуще и гуще и практически невозможно — по крайней мере для меня — отличить обычные буруны от волн, которые с пеной ударялись в рифы. Тим Хатчинсон был моим человеком, и награда в полмиллиона была не слишком большой за такую помощь.
Он был одним из тех немногих, которые родились на море и для которых оно стало родной стихией. А если добавить еще и двадцать лет практики — причем во всевозможных условиях, — то станет понятно, каким специалистом был Тим Хатчинсон. Его знания были неизмеримо выше знаний многих хороших специалистов. Даже среди профессиональных рыбаков немного нашлось бы таких.
Его огромные руки почти не прикасались к рулю! Он обладал зрением совы и ушами, которые безошибочно определяли, идут ли волны в открытое море, на рифы или на сушу. Он мог оценить величину и направление бурунов, которые появлялись из темноты и тумана, и соответственно им менять скорость судна. В него словно вмонтировали компьютер, который мгновенно учитывал силу ветра, прилив и отлив, течения, скорость яхты, и это позволяло ему в любой момент до точности знать, где мы находимся. Я был готов поклясться, что он чуял сушу носом, в то время как мы чувствовали лишь дым сигары, которая была его неотъемлемой частью. Достаточно было простоять с ним рядом минут десять, чтобы понять, что сам ты ни черта не понимаешь в навигации, и сознание этого факта было малоприятно.
Он провел «Фармейн» между Сциллой и Харибдой на полной скорости и вывел ее через опасный проход в открытое море. Рифы, вокруг которых пенилась и кипела вода, появлялись с обеих сторон в одном-двух ярдах от катера, но Тим, казалось, их не замечал. Во всяком случае, не провожал взглядом. Оба «мальчика», два широкоплечих великана, не менее шести футов каждый, всю дорогу усиленно зевали. Тим увидел «Файркрест» за сотню ярдов до того, как я начал смутно выделять его в ночной тьме, и подвел катер к яхте так аккуратно и осторожно, как я не смог бы среди бела дня остановить автомашину у тротуара. Даже в том случае, если бы был в форме. Я тихо взошел на борт «Файркреста», чем привел в ужас Дядюшку Артура и Шарлотту, которые не услышали при нашем прибытии ни малейшего шума. Я объяснил ситуацию, представил им Хатчинсона и отправился в обратный путь. Минут через пятнадцать после передачи сообщения в Лондон, я уже снова был на борту «Файркреста».