Страница 3 из 21
Иногда они с Юрой веселились и, смеясь, требовали поросячьей еды. В тарелку с молочной кашей они крошили хлеб. Так ели только они вдвоем.
Гораздо интереснее, чем откусывать хлеб от ломтя.
Голодное детство, говорила мама, улыбаясь папе. Но папа и арбуз ел с хлебом. Так ему вкуснее.
После еды мама всегда просила: не бегай, заворот кишок будет, нельзя, только поев, сразу скакать. Полежи, чтоб жирок завязался.
Непонятно, зачем ему жирок? Где? На животе? И как он завязывался, скорее всего, вокруг впадины пупка, где вкруговую сплеталась замятым узлом кожа?
С трудом сдерживая себя, он некоторое время, попадаясь маме на глаза, принимался неспешно расхаживать с серьезным видом озабоченного мыслителя, чтобы не огорчать ее…
И Юрий улыбнулся в ответ.
Исказив лицо гримасой отрицания, Михаил пробормотал:
«Не хочу я. Сколько говорить еще?.. Ладно, не прощаюсь. Во сколько поезд?»
И Михаил выдвинулся немного вперед, обозначая окончание процесса общения перед уходом.
«В шесть, – сухо сказал Юрий, – вечера».
Звонок в дверь прозвучал в повисшей паузе, потому неожиданно. Михаил вышел открыть.
Появился он с Инной, своей женой, возвышаясь позади нее, да так и остался в проеме у окрашенного белой краской косяка. Держа руки перед собой, принялся, скрывая за сосредоточенностью остальные чувства, колупать круглым ногтем большого пальца другой. В детстве он грыз ногти, буквально съедая до мяса. Тяжело отучался.
Инна же, зайдя в зал, сразу затараторила:
«Заскочила ненадолго, другого времени не будет. С работы ушла, товар сегодня получаем».
Работала она товароведом в галантерейном магазине. И сейчас, словно продолжала оценивать витринные полки, скользила быстрым и цепким дискретным взглядом по предметам, расположенным в комнате.
«Как вы, мама? Такая болезнь… Ужас… Вы ж там лечитесь… Правда, Миша? Я, мама, как узнала, прямо не сплю…»
«Пообедаете?» – вставил Павел Иосифович, зная всегдашнее нежелание жены обсуждать свои недуги.
«Ты поел, Миша?.. – Инна зыркнула на отстраненного мужа. – Дома нет ничего, ничего не успеваю… Покормили его?» – Она впервые оглянулась на свекровь.
И, не дожидаясь ответа, опять зашарила глазами. Присев, она в отражении стекол серванта мельком осмотрела свою фигуру, за которую боролась с неуступчивым возрастом, поправила аккуратно уложенную волнистую прическу, заведя виньетку тонкой, предусмотрительно выбившейся пряди за ухо с бриллиантовой сережкой: мелькнули пунцовые лепестки длинных выпуклых накладных ногтей с темными, витиевато выделенными гранями рельефного рисунка. Она поцокала ими по стеклу, отвела в сторону, полюбовалась, подвигав кистью со слегка распяленными пальцами, словно ловила освещение.
«Ехать надо, Миша. Мне еще на рынок, не успею… Вы, мама, звоните почаще из Москвы, держите нас в курсе. Не забывайте нас. Переживаем мы… Ты идешь?»
Она рассматривала сервиз и риторически обращалась к молчаливому отражению Михаила.
«Ну, до свиданья… Хорошей дороги вам, мама…»
«До свиданья, Инна, до свиданья», – быстро отозвался Павел Иосифович.
«Прощайте», – промолвила Агнесса Викторовна.
«Будем вас ждать, возвращайтесь скорее», – на ходу добавила Инна.
Сын с невесткой ушли, дверь хлопнула, щелкнув язычком замка. Агнесса Викторовна вздохнула.
«Болит?»
Павел Иосифович обратился к жене встревоженным взглядом.
«Ничего…»
«Голова?»
«Я привыкла».
«Ну что ты скажешь, Юра, медицина везде есть, а у нас помочь не могут. Как же так?»
«Специализированный центр, папа. Новый век, новая эра. Клиника, лучшие профессора. По медицине, не по твоей физике…»
«Все равно все их приборы на наших открытиях основаны…»
Павел Иосифович вскинул горделиво седую главу и расправил плечи; не вступая в спор, Юрий поднялся из кресла, подошел к расцветшей навстречу матери, немного помедлил, подбирая слова, и тихо произнес:
«Мама, ты не волнуйся, я все сделаю. Мы вылечим…»
«Жаль, ты в медицинский не пошел, ты бы вылечил. В каждом деле сердце необходимо, если оно не камень».
Юрий помнил давнишнюю мечту матери, вступившую в противоречие с его увлечением. Он отвел глаза.
Привезенная им равносторонняя пирамидка из пористого цеолита высотой сантиметров в пять, отблескивая перламутром, стояла на телевизоре.
Если проникнуть в камень, он раскрывает тайны.
Цеолиты – группа близких по составу и свойствам минералов, водные алюмосиликаты кальция и натрия из подкласса каркасных силикатов, вулканогенно-осадочного происхождения; известны способностью поглощать и вновь отдавать воду, выделять и вновь впитывать вещества; способны к ионному обмену, обмену катионов; встречаются в миндалинах вулканических пород, в песчаниках, аркозах и граувакках, в трещинах и пустотах гнейсов и кристаллических сланцев. Минерал-сорбент с порами молекулярного размера губкой впитывает и удерживает различные вредные примеси: тяжелые металлы, радионуклиды, нитраты, хлориды, аммиак и иные химикаты, – очищая, например, питьевую воду от загрязнений, воздух. А электропроводность тканей здорового человеческого тела равна электропроводности цеолитового камня. Это свойство легло в основу применения контактных методов лечения.
Что-то он может задержать, какое-то количество, но как обезопаситься от дурного влияния и худых мыслей?.. Зачастую своих.
Агнесса Викторовна провела сухой ладонью по предплечью сына, разглаживая свитер; Юрий поймал ее руку и задержал. Непривычный к открытому выражению чувств, вернее отвыкший, скорее, подростком отучивший себя от этого, Юрий опустил голову и боком прислонился к матери. Она тут же склонила голову ему на бедро, прижалась виском. Так они и замерли, перекрестив руки – все четыре нашли друг друга, – словно собирались танцевать замысловатый бальный танец, в прологе которого партнерша присела в поклоне.
«Мы с тобой по парку гулять будем. Дворцовый парк там у нас огромный недалеко, лес почти. Пешком пять минут… Пруды…»
«Ты с женой договорился, что мама у вас жить будет?» – осторожно спросил Павел Иосифович.
«О чем ты говоришь?» – неожиданно резко отреагировал Юрий.
Он, по обыкновению, боялся входившего неизменно в спираль (для него – в штопор) разговора о гражданской жене, с которой он обязательно должен расписаться, маленькой квартирке, отсутствующих своих детях, воспитании чужих, вечных командировках, мизерной зарплате, несбыточных мечтах, витании в облаках, неустроенности и неоформленности проживаемой начерно жизни, которая уходит безвозвратно.
От кого он бежал в экспедиции? От ответственности, от неспособности устроить свою жизнь и жизнь близких, от того, как требовалось, следуя досужему мнению, существовать? Бежал к романтике походов и мужского братства, взаимовыручке и грубоватых шуток, песен под гитару, где каждый ощущает локоть в трудную минуту и верит в друга, с которым у костра нечего делить, кроме самого необходимого для выживания, – бежал, понимая, что уже седеет до хруста в суставах, и только там, оставаясь в компании в одиночестве, тоскуя по прошлому и страшась настоящего, видел что-то еще впереди для себя… Оставляя все позади?..
«Ни о чем, Юра, ты в голову не бери… – И Павел Иосифович закрыл глаза и внезапно всхлипнул, вытянув лицо, в спазме пытаясь задержать звук. – А как же я? Я же останусь один».
Расстроенный Юрий отделился от матери, не расплетая рук.
«Ну что ты… Нам ведь надо ехать… Михаил будет тебе помогать. Если что, к нему переедешь, дом у них большой».
«У Инны дорого». – Голос Павла Иосифовича не дрогнул, но лишь благодаря приложенному старанию.
«Я не понял?» – раздельно и откуда-то из глубины с трудом выговорил сын.
Павел Иосифович не открывал лицо, спрятанное под ладонью, и речь его звучала глухо из-под нее:
«Платить надо… Если ей деньги давать, то, может, и можно у них жить».
«Не может же Юра нас обоих потащить к себе, Павел, – сжимая уголки губ, жестко проговорила Агнесса Викторовна, – ведь семья у него, дети. – Она тяжело вздохнула: – С невестками как-то у нас не складывается…»