Страница 7 из 10
– Так позовите, – начал раздражаться директор, – скажите, что Литвиненко пришел. По делу.
– Не могу, – отказалась женщина, явственно из-за закрытой занавески разглядывая стоящего.
– Почему не можете? – вздохнул Юлий Иванович, начиная помаленьку привыкать к причудам усть-куломского жизнеустройства.
– Голая я, – честно признались из-за занавески, – батько одежду забрал.
– Зачем? – изумился директор.
На этот раз на его вопрос ответил сам бригадир, появляясь на пороге с тяпкой в руках: – Зачем, зачем?! Чтобы не занашивать. Чего даром трепать?!
– Удивительные нравы у вас тут, Николай Анатольевич, – покачал головой Литвиненко. – Пьяные бригадиры без точных фамилий с ружьями чудят, главные инженеры в трубах торчат, женщины по домам голые заперты.
– Нравы как нравы! – буркнул Прокопенчук, пропуская директора в дом. – Это дочка моя старшая. К электрику таскается, дура. Думает – женится.
– Вы сомневаетесь?! – полюбопытствовал Юлий Иванович, невольно оглядываясь на занавеску.
– А на хрен он нужен! Он на «блэк джеке» на аппаратах в мини-маркете всю получку спускает, – объяснил Прокопенчук и добавил: – А главный инженер уже вылез.
– Как вылез? – не поверил Литвиненко. – Почему Рюриков не сказал?
– Темная история получилась, – замялся бригадир.
– То есть?! – сосредоточился директор.
– Ну, Санька Манукян говорит, что видел, как Жора в полночь из клуба выходил, Любка-секретарша слышала, что главный инженер кричал, а утром главный инженер уже без трубы к доктору ходил, – конфузясь, рассказал Николай Анатольевич.
– Не может быть! – покачал головой Юлий Иванович. – Жора со мной в Белоборске был.
– Оно понятно, что молдаванин ни при чем, – пожал плечами бригадир, – только люди говорят…
– Заяц-оборотень?! – догадался Литвиненко.
– Даже не в этом дело… – еще больше засмущался Прокопенчук и махнул рукой. – Хрен с ним! Я свечку не держал. Хотите побачить мою мечту?
– Был бы весьма признателен, – деликатно согласился директор, судорожно размышляя над словами бригадира.
– Здесь она! – сообщил Николай Анатольевич, заводя гостя в большую оранжерею.
– Красота! – восхитился Юлий Иванович, рассматривая растущие в несколько рядов розовые кусты, унизанные налитыми бутонами.
– Красота, – скромно согласился бригадир, вытирая перепачканные землей руки о тряпку. – Тут вся жизнь моя. Двадцать лет, со времен освобождения, на них положил.
– Ваши цветы на выставку надо! – посоветовал директор.
– Успеем еще на выставку, – вздохнул Прокопенчук и подвел гостя к чахлому кусту без бутона: – Вот чего я на выставку повезу.
– А это чего? – спросил тот.
– Куломская звезда! – торжественно объявил бригадир. – Слава нашего родного края. Гибрид-повиток. Семь лет в ее корнях оставил. Сначала латинца с крымчанином вил. Теперь жду, как с японцем свяжется. Тонкое это существо – Куломская звезда!
– Понимаю ваш энтузиазм, – поддержал бригадира Литвиненко. – Я сам в детстве марки собирал. У меня даже филиппинская марка была. С принцем. Мордастый такой принц. Но я к вам за консультацией.
– Ну?! – коротко уточнил Николай Анатольевич, крайне недовольный сравнением розы с мордастым принцем.
– Есть предложение проложить в полтора месяца пять километров пути сквозь лес, к Белоборску. Твои ребята справятся? – озвучил задачу директор.
– Условия будут – сробим, – поразмыслив, отозвался бригадир.
– Тогда собирайтесь через час в клуб, на планерку. Поддержишь инициативу, – распорядился Литвиненко.
Обсудив посетившую его идею с Прокопенчуком, директор вернулся в офис и начал дозваниваться до управления Гослесхоза. Заботливая Любочка выставила перед ним на стол стакан молока и краюху хлеба. Но Литвиненко молоко после желудочного конфликта с хашем пить остерегся, подержал в руках холодный граненый стакан и отставил в сторону.
В центральном офисе не брали трубку. Юлий Иванович еще раз набрал нужный номер и пока на другом конце провода шли длинные гудки, наблюдал через окно, как авраамической внешности старик в телогрейке на соседнем дворе о чем-то спорил с коровой. Старик настаивал, разводя руками, загибая пальцы, изображая какую-то важную бумагу, но корова, видимо, не соглашалась. Наконец старик, в состоянии крайнего отчаяния, бухнулся перед коровой на колени. Только тогда упрямое животное мотнуло рогатой башкой и зашло в сарай. Старик быстро поднялся с коленей, закрыл за коровой дверь на сверкнувшую на солнце щеколду и перекрестился.
– Люба, – продолжая слушать длинные гудки, позвал директор.
– Да?! – впорхнула в его кабинет секретарша, наполняя пространство кабинета и сознание начальства ощущением зрелой свежести.
– Это… потрогать, – кивком головы, изо всех сил пытаясь избавиться от наваждения, произнес Юлий Иванович.
– Где потрогать? – не поняла девушка.
– Нет, я про вон того деда, – ткнул в окно пальцем директор, – он с коровой только что спорил.
– А! – поняла Любочка, – это Метелица.
– В каком смысле – метелица?
– Фамилия у него – Метелица. Он раньше советский генерал был. Артиллерист.
– Да ты что?!
– Чтоб я сдохла, – поклялась девушка, хлопая огромными ресницами. – Он в девяносто третьем против демократии боролся. Сейчас успокоился. Правда, в том году продавца в супермаркете резинками накормил.
– Какими резинками?
– Интимными, – засмущалась девушка. – Генерал думал, что это конфетки. Купил, а разжевать не смог. Так проглотил. Потом ему объяснили, что это в рот генералам класть неудобно. Он рассердился очень, продавца заставил все съесть. Чтобы дети такие гадости не видели.
– С резинками – это правильно, сам не раз попадался, – кивнул Литвиненко. – Но почему он с коровой спорил?
– Агроном из соседнего совхоза говорит, что в корову душа его покойной жены переселилась. С характером женщина была.
– Вы что тут все – тю-тю?! – раздраженно покрутил у виска Юлий Иванович. – Какая жена? Какая душа?
– Поди знай?! – с обидой в голосе ответила секретарша. – Вы спрашиваете, я отвечаю. Чего, врать, что ли?
– Нет, врать не надо. Извини, – успокоился директор. – И чего жена?
– Верующая она была, – продолжила рассказ Любочка. – Они с Георгием Александровичем…
– Кто такой Георгий Алесандрович?
– Метелица.
– А! Продолжай.
– Ну вот – они с Георгием Александровичем каждое воскресенье в церковь за семь километров ходили. Молились там и всякое.
– Что значит – всякое?
– Георгий Александрович с попом в монополию играл.
– Смешно. И?..
– Умерла жена, Георгий Александрович похоронил ее, первое время в церковь походил, а потом дела закрутили. Пасечник он. Вот жена и сердится.
– Какая жена, если она умерла, и на что сердится?
– Так я говорю: агроном из соседнего колхоза говорит, что душа его жены в корову переселилась, а сердится, что Георгий Александрович в церковь редко ходит.
– Боже! – схватился за голову Литвиненко.
– Вот и я говорю! – согласилась с ним девушка и протянула стакан молока.
Юлий Иванович, не глядя, схватил его и выпил в один глоток.
Тут телефонная трубка отозвалась басом:
– Слушаю вас! Алло?!
– Да?
– Что – «да»? Вы мне звоните?!
– Да, господин Фролов! Я! Литвиненко. Из Усть-Куломского леспромхоза.
– По какому вопросу?
– Мной изысканы необходимые резервы для многократного повышения производительности.
– Молодец! Откуда? Интересно, – подобрел голос.
– После тщательного изучения вопроса и произведенных расчетов я пришел к выводу о необходимости строительства сквозной транспортной линии от Усть-Куломска к Белоборску.
– Но это огромные затраты! – опять посуровел голос.
– Совсем не огромные, – стараясь быть как можно убедительнее, затараторил Литвиненко. – Силами леспромхоза, без дополнительных инвестиций, в полтора месяца проложим линию и уже через месяц на двойную выработку выйдем.