Земля обетованная

— Тут вы меня обскакали, Дуглас. Все продумали. Правильно. Права закреплены. Сейчас предлагается очень мало стоящего материала, годного для коммерческого использования. Мне это известно. Я думаю, что ваш я мог бы продать задорого. И в хорошие руки.

— А затем явлюсь я, начисто переделаю повесть и напишу сценарий.

— Вместе с режиссером, — сказал Элфи таким тоном, будто сделка от этого становится еще заманчивей. — Будем надеяться, что с очень хорошим. И он будет все время рядом, под боком.

Дуглас набрался духу.

— Вспомните, Элфи, когда я писал для вас в последний раз сценарий, довольно давно. Со мной тогда полностью не расплатились.

— Вам остались должны?

— Да.

— Не может быть. Я всегда рассчитываюсь сразу. — Элфи скинул ноги со стола и встал с видом человека, уверенного в своей правоте, явно глубоко озабоченный. — Тут какая-то ошибка.

— Две с половиной тысячи.

— Ошибка! Совершенно точно, ошибка. Я доберусь до своих бухгалтеров. — Он грустно покачал моложавой головой. — Хороши гуси! Ничего сами не могут. Простой платеж. И сумма мизерная. Так, на орешки. Но я понимаю, вопрос принципа. — Дуглас подумал, что две с половинок тысячи позволят ему снять квартиру получше: орешки иногда бывают весьма недурны.

— Так что вы скажете? — спросил Элфи.

— Насчет денег?

— Это будет улажено через пару дней. Поверьте мне. Моя ошибка. Насчет материала?

— Я к этой повести отношусь очень ревниво.

— Разумеется. В этом ее сила. Именно в этом! Вы относитесь к ней ревниво. Это очень английская вещь. Я понимаю. Это ощущается.

Дуглас с удовольствием продолжал перебрасываться фразами с Элфи; он уже полностью овладел собой и понимал, что, хотя тот не имеет пока никаких соблазнительных предложений, в его плане покружить по Голливуду, помахивая рукописью, возможно, содержится зерно, которое со временем принесет плоды в виде реальной возможности поставить картину. Повестью может заинтересоваться какой-нибудь умный актер или режиссер. Так или иначе повесть будет напечатана своим чередом и обретет собственную жизнь. Сама по себе. Какое-то время поработать в Голливуде будет интересно, ну и деньжата, конечно, не лишнее. Можно рассчитывать прожить на них месяцев шесть, может, год. Артачиться было бы ханжеством. Можно считать, что фильм и повесть — две разные вещи. И все же, прежде чем кивнуть в знак согласия, он испытал минутную грусть. Смерть Элана Джексона, окрылив кого-то из пробивных американских актеров, принесет ему впоследствии Оскара. Сам сознавая сентиментальность своего жеста, он тем не менее сделал его.

— Мне нужно время, чтобы обдумать ваше предложение.

— Даю два дня.

— Ладно.

8

Майк понимал, что ему понадобится немало времени, чтобы осознать все значение новости, сообщенной ему Мэри. Он был рад, что остаток дня и вечер целиком заняты работой.

Майк был членом жюри, присуждавшего ежегодные премии за лучшие телевизионные передачи года по разным категориям: документальному экрану, драматическим постановкам, развлекательным программам, многосерийным фильмам, отражающим жизнь страны, а также лучшему актеру и лучшей актрисе. Его втягивали в это дело постепенно, он заинтересовывался им все больше и больше, пока наконец не понял, что увяз прочно. Просмотр отобранных программ, большинство из которых было сделано на очень высоком профессиональном уровне, доставлял ему истинное удовольствие и приводил в волнение. Именно высокое качество работы было для него, после того как он вернулся на британское телевидение, источником неожиданной радости. Просматривая фильмы и программы, на создание которых было положено столько сил и ума, и сознавая, что их же будут смотреть почти в каждом английском доме, он испытывал двойное удовольствие.

Но сегодня он радовался просто тому, что находится здесь, что занят.

Показывали пьесы. Большинство из них Майк видел раньше по телевизору, поэтому ему не нужно было внимательно смотреть, что происходит на экране, и он мог не спеша обдумать, что сказала ему Мэри, а вернее, ее ультиматум — хотя это слово звучало как-то очень уж устрашающе. Мэри просто сообщила ему свое решение. В некотором смысле несправедливое и нелепое — поскольку следовало бы помнить, что именно благодаря Майку она смогла восстановить силы, уверенность в себе и самообладание настолько, что оказалась способной принять такое решение. Но это в расчет, по-видимому, не шло.

Пьесы следовали одна за другой: драма-мюзикл Денниса Поттера, малоприличный сумбур Говарда Шумана под рок-музыку, комедия из провинциальной жизни Элана Беннетта; эти и другие — сплошь сверстники Дугласа, думал Майк… Интересно, какое представление о стране складывается из всех этих произведений? Если справедливо утверждение, что многие лучшие пьесы многих лучших драматургов написаны специально для телевидения, и если писали они об обществе, в котором живут, эти магнитные ленты и кинопленки должны быть неплохой лакмусовой бумажкой. Какое же представление? Пристрастие к прошлому, особенно не очень отдаленному, навязчивое желание как-то переосмыслить недавнюю историю, подвести итоги, словно в попытке выяснить, нельзя ли что-то исправить, переделать, лишь бы высвободить настоящее из тисков этого прошлого. События последних пятидесяти лет вновь и вновь возникали на экране: война и мир, ярость и довольство, отчаяние и бездумное потакательство, политические события и анекдотические случаи, нужда и изобилие, словно писатели хотели сказать: «Мы — это они. Посмотрите! Видите? Они — это мы, разве не так? Ведь так? Так ведь?» Приходилось признать также, что в картинах продолжает преобладать неистребимое — хоть и несколько странное — чувство юмора, помогающее режиссерам видеть смешное в иных более непристойных местах, в сексуальной неразберихе и светских условностях, вне зависимости от того, какой слой общества затрагивает пьеса и каков интеллектуальный уровень людей, в ней представленных, в тех работах даже, где они старались избежать этого. Впечатление было, что общество, которое могло вложить столько таланта в этот вид искусства, было то ли очень богато, то ли склонно к донкихотству. Недоставало пьесам чувства, хотя в мелодрамах не скупились на чувствительность. Увлечение «типажем» было заметно даже в тех вещах, которые затрагивали самые животрепещущие вопросы. Но при этом прекрасное владение языком, безошибочное чувство времени и места, неисчерпаемый запас прекрасных актеров, добросовестно работающих, чтобы мастерски создать перед камерой нужный образ. Общее впечатление хорошо организованной и хорошо выполненной работы. Никакого повода для стенаний, для скрежета зубовного. В худшем случае — смутный страх.

Члены жюри обменялись записочками. Окончательные решения будут вынесены на специальном заседании через две недели. Майк отклонил приглашение двух коллег поужинать где-нибудь на скорую руку.

Он пошел домой пешком — по Пиккадилли и затем по улицам Сохо, все еще запруженным народом, — в свой пока еще мало кому известный район Лондона. Говорили, что он начинает входить в моду. (А о каком районе этого не говорили?) Лишь бы квартирная плата оставалась в пределах разумного.

В квартире было зверски холодно. Уходя, он забыл включить отопление. А теперь было уже слишком поздно и не стоило беспокоиться. Майк подобрал с пола почту — ее всегда приносили уже после его ухода на работу — и пошел с ней в гостиную. Там стоял маленький электрический камин. Он включил его и налил себе виски. Но уютней ему не стало. Он критическим взглядом обвел комнату: мебели не так много, но и голой ее не назовешь. Повсюду лежали и стояли книги, журналы, газеты. На стенах несколько окантованных плакатов и эстампов. Он редко задумывался над тем, как выглядит его квартира; снимал ее с услугами, уборщица приходила два раза в неделю. В комнате было чисто и прибрано, Майк любил порядок. И все же… она давала ощущение пустоты. Почти такой же, если не сильнее, как когда он въехал сюда, расставшись с семьей.