Сказания вьетнамских гор

«Ноги у Дам Шана были огромные, как стропила, бедра — как сваи. А сам он был словно могучий слон. Дышал он — будто гром гремел. Лег на помост — помост сломался, — вот какой он силой обладал, еще когда лежал во чреве матери».

Противоречиво и изменчиво отношение Дам Шана к женам. Если в начале сказания он выказывает к ним неприязнь, даже становится причиной их гибели, то потом, исполняя свой долг, вызволяет одну из жен из беды, бьется из-за нее с другим вождем и, наконец, оживляет обеих жен, когда они умирают.

Эта противоречивость никак не объясняется в сказании, что, впрочем, характерно для фольклора. Просто сказителю представлялись вполне естественными у героя чувства жалости, печали и гнева при горестной вести.

Богатырская «строптивость» Дам Шана, упрямство и своеволие приводят его к смертельной опасности. Ведь своеволие Дам Шана направлено в конечном итоге против обычаев материнского рода, матриархальных установлений, которые в сказании считаются единственно приемлемыми и освященными властью божеств.

Народ, творец сказания, восхищается волей, силой, богатырской удалью Дам Шана, однако не сочувствует его бунту против матриархальных обычаев, ибо патриархальные порядки создадут угрозу равенству членов рода. Эта двойственность отношения к герою создает своеобразный фон и подтекст в сказании. Дам Шан не желает подчиниться обычаю «бесконечной цепочки» и стать мужем «суженых» Хэни и Хэбхи, которые прислали к нему сватов, грозя за неповиновение карой.

Чтобы заставить Дам Шана жениться на его «суженых», в дело вмешивается само божество — Небо. Здесь это своеобразный художественный прием: средствами эпического фольклора нельзя реалистично изобразить борьбу рассудка и чувства в душе героя (ведь та самая женитьба, которой Дам Шан упорно противится, сулит ему богатство и могущество), сказитель не может также, не умаляя достоинства богатыря, объяснить, почему он в конце концов покорился обычаю. И в сказании конфликт психологический, внутренний разрешается весьма просто: божество избивает героя, наставляя его на истинный путь: «Семь раз ударяло Небо Дам Шана длинной бамбуковой трубкой, семь раз погружался Дам Шан в смертный сон, и семь раз Небо его оживляло».

Дам Шан не желает переезжать в дом своих жен. А переехав, проявляет полное равнодушие к хозяйственным делам и заботам, предается молодецким забавам и игрищам. Оно и понятно. Положение молодого мужа в доме жен еще непрочно, он не хочет трудиться ради приумножения чужих богатств. За пренебрежение к своему супружескому долгу богатыря ждет наказание: его жену похищает другой вождь.

Чтобы вызволить похищенную жену, Дам Шан собирает войско из всех племен, но оно не воюет, а служит лишь фоном, на котором особенно ярко проявляется богатырская сила героя (все это огромное войско не может, например, сломать ограду возле дома врага, что легко удается Дам Шану). Это типичный эпический поединок, когда схватка враждующих вождей один на один решала исход сражения. Столь же типична и взаимная перебранка врагов перед боем. И все же описание поединка и сами слова, с которыми враги обращаются друг к другу перед боем, не лишены своеобразия.

Враги, противостоящие героям сказаний эдэ, не принимают вида фантастических чудовищ, как, например, в русских былинах. Внешность врага изображается весьма скудно, несколькими штрихами. Зато подробно рассказывается о том, как вероломный враг попирает родовые обычаи, показано его моральное уродство, а гиперболизация силы и воинского уменья врага, его устрашающее обличье, подчеркивают отвагу и мощь героя, величие его победы.

Отомстив похитителю, Дам Шан более не вспоминает о жене. Теперь для него главное — трофеи: захваченное добро и рабы. Весьма характерна «шутка» Дам Шана, с которой он обращается к захваченным рабам, призывая их «потрудиться для собственного блага» и приготовить колодки из бамбука и дерева. Звериная жестокость в обращении с рабами, унижение человеческого достоинства становятся нормой при рабовладении.

В одном из эпизодов Дам Шан выступает в качестве первоучителя людей, мифологического персонажа, добывающего различные блага для своих соплеменников. Он отправляется в Небесное селение, получает от божества семена злаков и выращивает небывалый урожай. Эпизоды, в которых Дам Шан водил своих соплеменников ловить рыбу, крабов и креветок, воспроизводят с известной долей эпической гиперболизации реальные картины труда народа эдэ.

Каждый последующий подвиг Дам Шана труднее предыдущего и требует еще большего мужества. Напряжение в повествовании все нарастает и достигает своей кульминации, когда богатырь Дам Шан устремляется в Небесное селение, чтобы взять в жены женщину Солнце. Здесь, видимо, нашли свое отражение зачатки нового обычая (точнее — возвращение к древнему обычаю, приобретающему новый смысл), согласно которому мужчины похищали невест из другого рода.

Гибель Дам Шана говорит о том, что матриархальные обычаи, против которых он выступал, еще прочны. В этом смысле сказание является своего рода предупреждением тем, кто захотел бы последовать примеру Дам Шана.

Народный оптимизм, однако, не хочет смириться с гибелью героя. Душа Дам Шана переселяется (это представление восходит к ранним религиозным верованиям, а не к буддизму) в его племянника, сына старшей сестры. Младенца нарекают Дам Шаном и отдают, согласно обычаю «бесконечной цепочки», в мужья вдовам погибшего героя, закрепляя тем самым за родом Дам Шана имущественные и другие права. Не сын продолжает дело отца (это было бы проявлением патриархальных порядков), а представитель его материнского рода, сын старшей сестры.

Центральному героическому образу Дам Шана в сказаниях эдэ противостоит другой персонаж — Дам Зи из одноименного сказания, где нашло своеобразное отражение усугубление неравенства между членами рода.

Дам Зи — вождь, как и Дам Шан, но он не стремится к подвигу. «Сказание о Дам Зи» названо, как велит традиция, по имени старшего из трех братьев, хотя подлинным героем сказания является младший брат, Син Мэнга. Он оказывается сильнее, мужественнее и предприимчивее старших братьев и совершает подвиг за подвигом, однако все плоды этих подвигов пожинает старший брат — Дам Зи, что тоже обусловлено традицией.

В фольклоре доклассового общества конфликты, происходящие в роде и племени, переосмысливались, как распри в семье, между ближайшими родственниками. Это характерно прежде всего для сказки. В «Сказании о Дам Зи», как и в сказке, идет спор между братьями, симпатии сказителя явно на стороне младшего брата, но спор этот здесь не приводит к открытой вражде между ними, не приводит к разрыву, потому что для младшего брата, Син Мэнги, превыше всего защита родовой чести. Именно он, а не старшие братья, становится ее защитником.

Недовольство простых общинников выделением родовой верхушки, стремящейся встать над ними, проявляется в обрисовке старших братьев; насмешливо и с иронией говорится об их никчемности, беспомощности, даже о неказистой внешности. Однако именно они, старшие, ведут караван, с важностью восседая на слонах, а рабы обмахивают их веерами.

Само по себе величие власти не имеет ценности в глазах сказителя. Однако сказитель пока не обличает, он лишь ставит под сомнение власть старших, старейшин, не подкрепленную авторитетом, завоеванным личными качествами и заслугами, но и это уже накладывает своеобразный отпечаток на все сказание. Скрытая вражда между младшими и старшими ощущается почти в каждом эпизоде.

При обрисовке образа Син Мэнги подчеркивается цельность его натуры, в нем много черт народного героя не совсем эпического плана. От Син Мэнги веет обаянием молодости, силы, ума, находчивости, и недаром именно ему готова была отдать предпочтение красавица Хэбиа Плао, которую Син Мэнга, согласно обычаю, отдает в невесты старшему брату.

Интересно, что, став невестой Дам Зи, Хэбиа Плао мгновенно начинает испытывать чувство привязанности к своему жениху, которого она совсем недавно оскорбила, назвав старым и безобразным. Эта перемена представляется сказителю само собой разумеющейся, и он не ищет каких-либо психологических или иных объяснений для столь резкого поворота в настроении девушки. Син Мэнга удачлив в любви, и в сказании живописуются сцены его любовных свиданий с красавицами (у эдэ, как у многих народов, стоящих на ранних ступенях общественного развития, существовала свобода добрачных отношений юношей и девушек). Весельчак и балагур, Син Мэнга легко привлекает внимание обитательниц селения, где живут одни девушки. Селение это действительно существовало некогда, поскольку был обычай поселять отдельно взрослых девушек и вдов.