Страница 68 из 71
Тут они увидели тридцать или сорок ветряных мельниц, стоявших среди поля; заметив их, Дон Кихот сказал своему оруженосцу:
— Добрая судьба руководит нашими делами лучше, чем мы могли бы этого желать. Посмотри вон в ту сторону, друг Санчо, видишь там тридцать, а то и больше свирепейших великанов? Сейчас я вступлю с ними в бой и перебью всех до единого: эта добыча послужит началом нашего богатства, ибо такой бой праведен, и самому Богу угодно, чтобы сие злое семя было стерто с лица земли.
— Какие такие великаны? — спросил Санчо Панса.
— Да вот те, что перед тобой, — ответил Дон Кихот. — Видишь, какие у них огромные руки? У некоторых они длиной почти в две мили.
— Поверьте, ваша милость, то, что там виднеется, — вовсе не великаны, а ветряные мельницы, а то, что вы принимаете за руки, — это крылья, которые кружатся от ветра и вращают жернова.
— Сразу видно, — ответил Дон Кихот, — что в деле приключений ты еще новичок: это великаны; и если тебе страшно, так отойди в сторону и читай молитвы, а я тем временем вступлю с ними в жестокий неравный бой.
С этими словами он вонзил шпоры в бока Росинанта, не обращая внимания на крики Санчо, который уверял его, что он нападет не на великанов, а на ветряные мельницы. Дон Кихот, будучи твердо убежден, что перед ним великаны, не слышал криков своего оруженосца и не узнавал мельниц, хоть и были они совсем поблизости. Он мчался вперед, громко восклицая:
— Не бегите малодушные и подлые создания, ибо лишь один рыцарь нападет на вас всех!
В эту минуту поднялся легкий ветер, и огромные крылья начали вращаться. Заметив это, Дон Кихот продолжил: — Если бы у вас было больше рук, чем у самого титана Бриарея, вы бы замахали ими всеми, от расплаты вам все равно не уйти.
Сказав это и поручив свою душу Дульсинее с мольбой помочь ему в опасную минуту, он, прикрывшись щитом, с копьем наперевес, пустил Росинанта в галоп, и, ринувшись на ближайшую к нему мельницу, вонзил копье в ее крыло. В эту минуту сильный порыв ветра повернул крыло, и оно, разломав копье в щепки, потащило за собой и коня и всадника, которые прежалким образом отлетели на большое расстояние. Санчо во всю прыть своего осла поскакал на помощь своему господину и, подъехав, убедился, что тот не может шевельнуться: с такой силой он и Росинант грохнулись оземь.
— Господи помилуй! — воскликнул Санчо. — Не говорил ли я вам, ваша милость, чтобы вы были осторожнее и что это ветряные мельницы? Ведь только тому это не ясно, у кого самого мельницы в голове.
— Замолчи, друг Санчо, — ответил Дон Кихот. — Дела ратные больше всех других подвержены превратностям судьбы; тем более что мне думается — да так оно и есть на самом деле! — это колдун Фрестон, похитивший у меня книги и жилье, превратил и великанов в мельницы, дабы лишить меня славы победы: так сильна его вражда ко мне. Но рано или поздно его чары рассеются мощью моего меча.
— Все в воле Божьей, — отвечал Санчо.
В этой главе высветляется не только безумие Дон Кихота, но и его неумение смириться с поражением. На самом же деле, смысл ее гораздо шире. История Дон Кихота не сводится к борьбе с ветряными мельницами. Это эпопея редкой самоотверженности, апофеоз человеческого достоинства, летопись горестных заблуждений и пример величия духа.
Дон Кихот — не просто забавный чудак. Он живое воплощение веры в вечную и незыблемую истину, достойную преданного служения, вплоть до самопожертвования. Жизнь свою Дон Кихот ценит лишь потому, что она для него средство к утверждению идеала справедливости на земле.
И пусть говорят, что его идеал — это плод расстроенного воображения человека, свихнувшегося на почве рыцарских книг. Суть дела от этого не меняется. Более того, здесь-то и кроется комическая сторона великого романа, без которой он вообще немыслим.
Да и с ветряными мельницами не так все просто. Их соорудили в середине XVI века фламандские купцы в Ла-Манче, страдавшей от недостатка воды. Современники Сервантеса с изумлением взирали на эти странные сооружения. В испанском языке того времени термин molino de viento (ветряная мельница) приобрел значение чего-то угрожающего и фантастического. Именно поэтому распаленное рыцарскими романами воображение Дон Кихота, возбужденное к тому же ожиданием «доселе неслыханных приключений», с такой легкостью приняло гигантские мельницы за толпу грозных великанов.
Ошеломляющий триумф первого тома «Дон Кихота» оставил все же у Сервантеса чувство неудовлетворенности. С его точки зрения он не был полным, не стал проводником его идей, не выразил его отношения к жизни. Многого Сервантес не договорил, многое из того, что он все же сказал, не поняли. Публика до колик смеялась над сумасбродными поступками Рыцаря печального образа и совсем не обращала внимания на его «золотые» речи. А ведь Дон Кихот не только рыцарь и поэт, он, при всем своем сумасбродстве, еще и человек острого ума. По словам одного из персонажей романа, «добрый этот идальго говорит глупости, только если речь заходит о пункте его помешательства, но когда с ним заговорят о чем-нибудь другом, он рассуждает в высшей степени здраво и высказывает ум во всех отношения светлый и ясный».
Во втором томе тональность повествования меняется. Дон Кихот второй части — это уже не персонаж, созданный для насмешек и колотушек. Теперь он в гораздо в большей степени, чем раньше, alter ego автора. Кажется, что сам Сервантес кладет руку на плечо своего героя и говорит ласково: «Перестань дурачиться».
Дон Кихот второго тома хоть и не отрешился от своей мании, но теперь на первый план выступили его ум и благородство. Поразительны по своей глубине его проникновенные суждения о поэзии, любви, красоте, верности и многих других вещах.
Весьма любопытно, что Дон Кихота действительно начинают воспринимать как странствующего рыцаря люди полностью вменяемые. Дон Диего де Маранда, человек умный и образованный, бывший свидетелем сражения Дон Кихота со львом, без тени иронии представляет его своей жене как «странствующего рыцаря, самого отважного и самого просвещенного, какой только есть на свете».
Не менее важным персонажем романа является Санчо Панса. Он постоянно жалуется и всего боится. Ценит удобства и всегда хочет есть. Работать не любит, зато обожает отдых и сон. Мечтает о богатстве и страшится болезней и смерти.
Санчо Панса и Дон Кихот являют собой единство противоположностей. Оруженосец воплощает все земное и смертное в человеке, а Рыцарь печального образа — его величие и божественную суть. И вот что удивительно: Санчо Панса часто высмеивает своего господина, добродушно подшучивает над ним, отлично понимает, что он безумен. Но он трижды покидает родину, жену, дом и любимую дочь, чтобы безоглядно следовать за этим безумцем. Подвергает ради него свою жизнь опасностям. Предан ему до самой смерти, любит его, гордится им и, преклонив колени, рыдает у ложа своего господина, покидающего сей бренный мир. Никакой корыстью такой преданности объяснить нельзя. Санчо Панса, обладающий здравым смыслом, хорошо понимает, что оруженосцу такого рыцаря, как Дон Кихот, кроме колотушек ничего не достанется. Истинная причина его преданности кроется в воздействии высочайших нравственных качеств такой личности, как Дон Кихот, на его простую душу.
Особо следует отметить наставления, которые Дон Кихот дает Санчо Пансе, отправлявшемуся в качестве губернатора на остров Баратарию: «Гордись, Санчо, своим скромным происхождением и не стыдись говорить, что ты — сын крестьянина. Если ты сам не устыдишься его, тогда никто не пристыдит тебя им. Гордись лучше тем, что ты — незнатный праведник, чем тем, что знатный грешник.
Если ты изберешь добродетель своим руководителем и постановишь всю славу свою в добрых делах, тогда тебе нечего будет завидовать людям, считающим принцев и других знатных особ своими предками. Кровь наследуется, а добродетель приобретается и ценится так высоко, как не может цениться кровь.