Хроники времен Сервантеса

В Вальядолид он привез лишь жалкие нищенские пожитки: вытертый плащ, камзол, в котором не хватало пуговиц, заплатанные башмаки, дырявые черные чулки, заштопанные зелеными нитками, и вещь, не имеющую цены: почти готовый первый том бессмертного романа.

Хроника семнадцатая,

в которой рассказывается о переезде семьи Сервантеса в Вальядолид и об ошеломляющем успехе первого тома «Дон Кихота»

Пришла весна. Деревья в Вальядолиде и окрестностях покрылись зелеными почками, дожди прекратились, и пастухи начали выгонять в поле стада. Сервантес каждое утро после завтрака отправлялся в часовую прогулку по городу. Доходил до королевского дворца и возвращался обратно, наслаждаясь звонким весенним воздухом. Он давно устал от скитальческой жизни, полной тревог, стремлений и борьбы. Уже появились признаки наступающей старости. Все чаще давали о себе знать старые раны. Тем не менее он по-прежнему был устремлен в будущее и не сомневался, что займет причитающееся ему по праву место на литературном Олимпе.

Город, несмотря на то что в нем обосновался королевский двор, поражал грязью и запущенностью. Квартал, куда судьба загнала Сервантеса, добросовестно поддерживал свою худую славу. Вот как описывает жилище Сервантеса в новой испанской столице один из его лучших биографов Эмиль Шаль: «В Вальядолиде можно видеть маленький, низенький, невзрачный домик, затерянный в предместье среди постоялых дворов у глубокого оврага, на дне которого когда-то протекал ручей, называемый Эгева. Здесь в 1603 году поселился пятидесятисемилетний Сервантес. С волнением, которое передать не в силах, я посетил это жилище на выезде из города. У входа в него нет ни камня, ни надписи. Ветхая лестница ведет к двум скромным комнатам, где жил Сервантес: одна из них, без сомнения служившая ему спальней, представляет собой квадратное помещение с низким потолком и выступающими наружу стропилами. Другая комната — нечто вроде темной кухни — выходит окнами на крыши соседних пристроек. В ней сохранился еще cantarelo тех времен, то есть камень с круглыми отверстиями, в которые ставились кувшины с водой (cantaros)».

При Сервантесе жили его жена Каталина, дочь Изабелла, которой было уже двадцать пять лет, сестра Андреа, племянница Констанца и дальняя родственница Магдалена, а кроме того, еще и служанка. Где они все помещались? Как бы то ни было, работали все сообща. Женщины открыли маленькую швейную мастерскую и добывали средства к существованию, вышивая придворные костюмы.

Иногда случались выгодные заказы. Вернувшийся к королевскому двору из Алжира маркиз Вильяфранк поручил семье Сервантеса, с которой был знаком, шить ему парадный мундир. Но такое везение бывало редко. Сам Сервантес вел счета семейной швейной мастерской, выполнял поручения какого-нибудь магната и не чуждался никакой работы. Тем не менее семья с трудом сводила концы с концами. По вечерам, когда женщины вышивали, склонившись над кусками материи, Сервантес дописывал свой роман. Вся его жизнь была заключена теперь в этой книге. Днем он занимался разными делами, а вечером, поднимаясь по шатким ступеням в свою жалкую комнату, чтобы приступить к работе над текстом, каждый раз волновался так, словно спешил на первое свидание.

Его труд близился к концу: осталось только написать пролог. Сервантес сделал это быстро, в один присест, но шлифовал его долго и тщательно, стараясь обойти цензурные рогатки и донести до читателя свои сокровенные мысли. Он не мог прямо сказать все, что думал о своем времени, ибо прекрасно знал, что такое инквизиция: малейшая оплошность — и всему конец. Но он ясно дал понять, что выступает против литературы, культивируемой инквизицией и придворной камарильей, — фальшивой литературы, воспевающей фальшивые ценности.

Но вот первая часть «Дон Кихота» завершена, и начались проблемы. Где книгу издать? Где раздобыть на это средства? Сервантес пошел проторенным путем. В его время писатели обычно обзаводились покровителями, и он сделал то же самое. Его выбор остановился на герцоге Бехарском, потому, вероятно, что герцог был знатен и богат. Правда, особым умом он не отличался. Поэтов и вообще литераторов не очень жаловал. В жилах герцога текла кровь одного из знатнейших родов Испании, но у него была внешность кабатчика. Это был толстый, смуглолицый, начинающий лысеть человек с заметным брюшком и косматыми бровями. Подобно многим знатным грандам, он был честолюбив и перед всеми задирал свой нос. Уж не уподобился ли Сервантес своему герою, принявшему постоялый двор за зачарованный замок, когда он писал герцогу: «Я направляю ее (книгу) вашему превосходительству, потому что вы не покровительствуете вещам, написанным в угоду толпе».

Герцог Бехарский отнюдь не пришел в восторг от оказанной ему чести, но поручил своему секретарю разузнать поподробней, кто же он такой этот Сервантес. Секретарь выполнил поручение и доложил, что автор — бедняк, сатирик, сочинитель комических пьес и фарсов. И герцог решил, что высокий сан не позволяет ему принять посвящение от такого человека. Но у него была одна слабость. Он души не чаял в своей молодой, обаятельной и красивой жене — женщине экзальтированной и порывистой, с характером мягким и легким. Герцогине стало жаль бедного литератора, и она попросила мужа дать ему шанс. Супруг не мог ей отказать и разрешил Сервантесу прочесть в его салоне одну главу из книги. Чтение состоялось в большой комнате, обшитой сосновыми панелями. Несколько десятков свечей в двух люстрах заливали ее ярким светом. Здесь собралась высшая знать. Дамы были в нарядных платьях. Мужчины в расшитых золотом и серебром костюмах.

Сервантес прочел главу о сражении Дон Кихота с ветряными мельницами. Восторг знатной публики был таким же бурным, как и тогда в тюрьме. Благодаря столь ошеломляющему успеху все устроилось наилучшим образом. Герцог милостиво согласился принять посвящение, не подозревая, что тем самым он обессмертил свое имя.

В 1605 году первая часть романа вышла в свет в Мадриде. Издание книги взял на себя книготорговец Франсиско де Роблес. По всей вероятности не слишком веря в успех романа, де Роблес не вложил в издание больших средств. Великий роман явился миру на бумаге весьма невысокого качества, набранный старым сбитым шрифтом, со множеством типографских ошибок и опечаток. До наших дней дошло только восемь экземпляров этого первого издания.

Сервантес брел по улицам, прижимая к груди книгу, еще пахнувшую типографской краской. Шел наугад, без цели, и очутился у старого собора, напоминающего дряхлого, но мудрого и приветливого старика. Резные позеленевшие от старости двери были гостеприимно распахнуты.

Сервантес вошел внутрь и ощутил приятный запах ладана. Умиротворяющий ровный свет лился из мозаичных окон. Людей было немного. Они молились, преклонив колени. Тихо шевелились их губы, и слышен был только непрерывный таинственный шепот. На улице пылало солнце и томила жара, но здесь было прохладно. В каждом углу собора находились исповедальни, где можно было получить отпущение грехов. У одной из них на молитвенной скамеечке сидела дама, желавшая освободиться от бремени грехов. Лицо ее было скрыто под черной вуалью, монах, которому она исповедовалась, был невидим из-за перегородки, на которую дама положила свою руку.

Сервантес залюбовался перламутровой белизной этой дивной ручки с голубоватыми прожилками и длинными изящными пальцами. Было в ней что-то невинное и трогательно-нежное. Этой ручке не в чем было каяться, и она спокойно ждала, пока ее владелица закончит исповедь. Но дело затянулось. Видно, у дамы скопилось немало грехов. Сервантес вздохнул и вышел, мысленно запечатлев жаркий поцелуй на прелестной ручке. И в это мгновение ручка дрогнула, дама повернула к нему свою голову, и Сервантес увидел сияющие глаза. «Это хорошее предзнаменование, — подумал он, — мою книгу ждет успех».

На сей раз Сервантес не ошибся. Это был не просто успех, а вихрь, сметавший его роман с книжных прилавков. Книга оказалась такой восхитительно забавной, что общий взрыв хохота встретил Рыцаря печального образа, въехавшего в мировую литературу на своей тощей кляче. Вскоре роман Сервантеса читала уже вся Европа. В одном только 1605 году он был переиздан пять раз.