Страница 22 из 71
— Вы очень добры. Но у меня ведь нет опыта преподавания. Боюсь, что его преосвященство будет разочарован.
— Не говори ерунды, Мигель. Ты отлично справишься. Завтра ровно в десять утра кардинал примет тебя.
— Вы его хорошо знаете, учитель? Он хороший человек?
— Очень хороший. Беда лишь в том, что он неизлечимо болен чахоткой и дни его сочтены.
— Так зачем ему потребовался испанский язык? — спросил пораженный Мигель.
— Я расскажу тебе одну историю. За день до казни Сократа его навестил один из друзей. Он очень удивился, застав в тюрьме учителя музыки, который принес с собой лиру и обучал Сократа новой песне.
«Как, — воскликнул потрясенный друг, — ты завтра умрешь, а сегодня тратишь время на какую-то песню?»
«Дорогой мой, — сказал Сократ, — когда же я выучил бы ее, если не сегодня?»
На следующий день ровно в десять секретарь в черной сутане пригласил Мигеля в кабинет кардинала Аквавивы. Это было просторное помещение, расположенное на верхнем ярусе небольшой виллы, стены которого были украшены гобеленами. В промежутках между ними в стены были вделаны полки с книгами и рукописными свитками. Напротив просторного окна находился письменный стол с мраморной чернильницей, перьями и бумагой.
Кардинал полулежал в удобном кресле с высокой спинкой. Колени его были прикрыты пледом. Изможденное болезнью худое лицо старило Аквавиву, но изумительной ясности и выразительности глаза заставляли забыть о его немощи.
— Приблизьтесь же, — сказал кардинал, с любопытством разглядывая юношу. — Ваш ректор, почтеннейший маэстро Ойос о вас самого лестного мнения.
— Дон Ойос очень добр ко мне, ваше преосвященство, и склонен преувеличивать мои скромные способности.
— Он сказал, что вы пишите и стихи, и прозу, и что лучшего учителя испанского языка мне не найти.
— Я ужасно боюсь разочаровать вас, ваше преосвященство.
— Если я приму вас на службу, то вам придется покинуть Испанию. Хочу также предупредить, что ваше место в моей канцелярии будет более чем скромным. Ну, что-то вроде пажа при королевском дворе. Вас это устроит?
У Мигеля радостно забилось сердце:
— Вполне, ваше преосвященство, я буду счастлив последовать за вами в Италию.
Вскоре кардинал со своей свитой возвратился в Ватикан, и Мигель оказался под одной кровлей с наместником святого Петра. Впрочем, это, разумеется, преувеличение, потому что в Ватиканском дворце свыше тысячи комнат, а, значит, столько же кровель.
Сначала Джулио Аквавива брал у Мигеля уроки каждый день. Он оказался исключительно способным учеником, но быстро уставал. Лицо покрывалось каплями пота, и надрывный кашель разрывал грудь. Как жалел и как любил его Мигель в эти минуты…
Постепенно уроки становились все реже, но жалованье Аквавива платил своему учителю регулярно и часто находил повод, чтобы его увеличить. Мигель мог теперь помогать своей семье и был почти счастлив.
Тем временем здоровье его господина продолжало ухудшаться. Тяжелый кашель все сильнее мучил его, и на белоснежном платке, который он подносил ко рту во время особенно сильных приступов, теперь оставались алые пятна. Было ясно, что линия жизни кардинала Аквавивы неуклонно сокращается. Впрочем, сам он относился к своей болезни с невозмутимостью стоика и однажды сказал поразившую Мигеля фразу: «Страх перед смертью — это результат неосуществившейся жизни».
Уроки испанского почти совсем прекратились, но Аквавива не собирался отказываться от услуг Мигеля. Он был с ним неизменно кроток и приветлив, а иногда после урока задерживал его у себя для дружеской беседы.
Ум и познания этого человека казались Мигелю безграничными. Он расспрашивал его обо всем на свете и на все получал четкие ответы. Возвращаясь в свою комнату, Мигель записывал их разговоры.
Как-то раз Мигель спросил его о том, может ли человек юз общаться с Иисусом. Аквавива ответил: «Иисус — это не только Бог, но еще и личность. Для того чтобы общаться с ним, нужно самому стать личностью».
А однажды, когда за окном было сыро и темно и кардинал, похожий на больную птицу, сидел у камина, закутанный в теплую шаль, Мигель задал ему вопрос, над которым размышлял уже давно:
— Почему среди учеников господа нашего Иисуса Христа, которых он сам выбирал, один его предал, другой от него отрекся, третий в нем усомнился? Неужели он не мог предвидеть этого заранее, он, для которого сердца людские были, как раскрытая книга?
— Потому что когда Иисус выбирал учеников, он был человеком. А тебе ведь известно, что люди несовершенны. Совершенен только Бог. Но он тогда не был Богом.
Аквавива вдруг рассмеялся и спросил:
— Как ты думаешь, Мигель, почему Господь не уничтожает дьявола и тем самым все зло в мире? Ведь он всемогущ.
— Потому что даже дьяволу Господь дает шанс исправиться, — сразу ответил Мигель.
Кардинал удивленно посмотрел на него:
— Прекрасный ответ. Мне такое и в голову не приходило. Кстати, я давно хотел тебе кое-что сказать. Я знаю, Мигель, ты любишь многое подвергать сомнению. Но всегда помни о том, что сомнение — это граница нашего сознания, и переступить ее может только слепая вера.
Из письма Мигеля де Сервантеса его брату Родриго: «Вот уже почти два года нахожусь я в Риме. Сначала этот город мне совсем не понравился, и, если бы представилась такая возможность, я бы без колебаний из него уехал. Чтобы почувствовать Рим — нужно время. Его очарование и таинственное обаяние действуют не сразу, а овладевают душой медленно и постепенно. Сегодня я привязан к нему, как к живому существу, и уже не представляю себе жизни в каком-либо другом месте. Я рад, что ты поступил на королевскую военную службу. Не сомневаюсь, что тебе, с твоими способностями, обеспечена блестящая военная карьера».
Настало время, когда кардинал Аквавива, чувствовавший себя все хуже и хуже, совсем перестал брать уроки. Но он не захотел отпустить Мигеля и продолжал платить ему жалование. У Мигеля появилась масса свободного времени, и он тратил его на прогулки по Риму, все больше проникаясь атмосферой Вечного города.
Однажды он отправился на прогулку поздно вечером, спрятав под черным плащом свою шпагу, — в ночном Риме опасность подстерегает одинокого прохожего на каждом шагу.
Он прошел мимо гробницы императора Августа. Вокруг этого огромного строения сгрудились узкие переулки и глухие тупики — идеальные места для засад и убийств. Рим мрачен здесь. Сквозь красные кирпичи стен проступают пятна сырости и разрушения. Мигель любил древние кварталы, заброшенные памятники, упавшие колонны, обвитые виноградными лозами, и тут же рядом новые дома с вделанными в их стены античными обломками. Рим — город контрастов, придающих ему особый характер. Этим он отличается от остальных городов.
Мигель шел по улице Рипетта, когда услышал шум яростной схватки. Он бросился вперед и в свете полной луны увидел четверых бретеров, напавших на одного человека, который искусно защищался. Он отражал удары умело и ловко, не отступая ни на шаг, с удивительным хладнокровием, как если бы находился в фехтовальном зале.
— Держитесь, синьор, я иду к вам на помощь, — крикнул Мигель, обнажая свой клинок.
Нападающие оказались не из трусливых. Двое из них сразу же повернулись к нему. Мигель, не имевший в дуэлях никакой практики, но хорошо усвоивший теорию, дрался отчаянно. Шпага оцарапала его плечо, но и сам он ранил одного из нападавших. Впрочем, положение было незавидным, и он отступил, прижавшись спиной к стене и с трудом успевая парировать удары.
— Теперь я иду к вам на помощь — услышал Мигель звучный голос, и незнакомец, которому он помогал, сбоку обрушился на его противников. Не приняв боя, они обратились в бегство и скрылись в темноте.
Мигель увидел два лежащих на земле тела и спросил:
— Они мертвы?
— Можете в этом не сомневаться, — ответил незнакомец. — Но я должен поблагодарить вас. Вы вовремя пришли мне на помощь со своей твердой рукой и славной шпагой.