Страница 67 из 80
— Обязательно привезу, но не сегодня. Сегодня мне придется выкручиваться самому. Вы мне поможете?
— Если смогу. — Девушка с интересом посмотрела на Вадима.
А если ее отмыть, причесать и перекрасить, была бы хорошенькая, подумал он. Слава Богу, что не дует пузыри мне в физиономию.
— Что ж, начнем, — деловито сказала она. — Рост?
— Сантиметров на десять повыше вас.
— Ясно. Сто семьдесят — сто семьдесят три. Талия?
Вадим замялся.
— М-м-м, я ее почти обхватываю руками.
Он показал, как именно. Парень у прилавка понимающе хмыкнул.
— Примерьте-ка на Кристине.
Вадим подчинился.
— Примерно.
— А дальше?
Вадим посмотрел на узенькие бедра девушки.
— Дальше — больше.
— Понятно. Тащи двадцать седьмой.
Джинсы понравились Вадиму. Светло-голубые, тонко выкроенные, без лишних наворотов.
— Как насчет аксессуаров? А то прямо как духи без упаковки. Ремень, натуральная кожа, браслет такой же. Могу посоветовать курточку в тон с кожаными вставками. Или вот топчик не хилый, до пупа, чтобы животик дышал. Если не понравится даме вашей, можете поменять.
Вадим купил все. Пробираясь с пакетом к машине, он все пытался вспомнить, когда в последний раз он был так по-мальчишески счастлив, и не мог.
В последние дни Маша полюбила уединение. Она без устали гуляла в отдаленных уголках сада, наслаждаясь одиночеством, насколько это было возможно в ее положении. Сад был дик и запущен. Разросшиеся кусты дикой малины, жимолости, шиповника, давно уже не знавшие заботливой руки садовника, образовали непролазные заросли. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густые кроны деревьев. Даже захоти кто, и то с трудом разыскал бы ее здесь.
Но никто, видно, и не хотел. Ни отец, ни мать не искали с ней встречи, полагая вопрос решенным. А она, как могла, избегала их. Завтракала ни свет ни заря, когда они спали. К обеду не выходила, то сказываясь больной, то без лишних объяснений исчезая в спасительной тишине сада. Раньше это вызвало бы шквал заботливых вопросов, милых ухищрений, ласковых намеков, но не теперь. Строптивая дочь не заслуживала заботы.
Так она впервые узнала цену родительской деспотии. И все спрашивала себя, всегда ли это было так. Спрашивала и не находила ответа. У нее просто не было случая в этом убедиться. Прежняя жизнь ее текла беззаботно и беспечно. Впервые ее чувства и желания вступили в противоречие с родительской волей.
Рассказ Вадима глубоко потряс и тронул ее, но нимало не поколебал. Умом она понимала настроение отца, мучимого старыми, незаживающими ранами. Но сердце бурно восставало против подобного диктата. Почему «дела давно минувших дней» должны ломать ее молодую, еще только распускающуюся жизнь? Кто дал отцу право распоряжаться ею?
Где-то поодаль хрустнула ветка. Маша вздрогнула и огляделась. Никого. С недавних пор у нее появилось чувство, что за ней неотступно кто-то смотрит. Не найдя тому подтверждения, она поспешила объяснить все своим нервическим, возбужденным состоянием.
Маша вновь погрузилась в свои мысли. Отец, видно, был столь уверен в ее покорности, что не стал ограничивать ее свободу. Она по-прежнему могла ездить когда и куда вздумается. Вчера она воспользовалась этим и нанесла визит Трегубовичу.
Это скорее был акт отчаяния, чем трезвый расчет. Вспоминая его холодные, прищуренные глаза, она понимала, что вряд ли сможет тронуть его сердце. Но надежда, крылатая трепетная надежда всегда умирает последней.
Она бросила поводья слуге и, не слушая его предостерегающих возгласов, вспорхнула по ступенькам. В холле никого не было. Она наугад распахнула одну из дверей. Он сидел в покойном кресле лицом к окну. Он был один.
— Антон Викентьевич! — проговорила она, задыхаясь.
Он еле заметно вздрогнул, поднялся и сделал несколько шагов ей навстречу.
— Мария Антоновна! Какой неожиданный сюрприз! — сказал он, с некоторым даже неудовольствием бросив взгляд в зеркала, которые с обычной беспристрастностью отразили полнеющую фигуру в атласном халате.
Ворот белоснежной рубашки, по-домашнему вольно расстегнутый, не стеснял гладко выбритых щек. Пестрый шелковый платок свободно обнимал шею. Она явно застала его врасплох. Гостей он сегодня не ждал.
— Простите мое незваное вторжение.
— Помилуйте, я всегда рад…
Маша нетерпеливо тряхнула головой. К чему этот ненужный обмен любезностями?
— Мне стало известно, что вы…
— Прошу вас, присядьте.
Он протянул к ней свою холеную, наманикюренную руку с золотым перстнем тонкой флорентийской работы. Чтобы избежать прикосновения, Маша прошла в комнату, теребя в руках хлыстик.
— Не желаете ли чаю?
— Вы сватались ко мне?
Она резко повернулась к нему и, вздернув подбородок, смело посмотрела ему прямо в глаза. Он не отвел взгляда, просто не смог. Она была умопомрачительно хороша в эту минуту. Щеки разрумянились от волнения и быстрой езды, грудь бурно вздымалась, золотистая прядь волос, выбившись из-под шляпки, змеилась по нежной белой шее. От одной мысли, что скоро, очень скоро это восхитительное существо будет принадлежать ему, в голове его помутилось. Руки непроизвольно потянулись к ней, жаждая обладать ею прямо сейчас, не дожидаясь свадьбы. Чтобы скрыть свой бешеный порыв, он засунул руки в карманы халата, сжав их там в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Он нервно облизнул вдруг пересохшие губы.
От Маши не укрылось его неожиданное движение. В его глазах она прочла такое безудержное желание, что в ужасе отшатнулась. Она оказалась не готова к такому недвусмысленному проявлению страсти. Ей вдруг стало страшно, как будто она заглянула в клокочущую бездну. Она сделала несколько неверных шажков назад и ощутила спиной холодную поверхность стены.
— Вам не следует меня бояться, — промолвил он, приближаясь неслышными шагами. — Особенно теперь, когда…
— Когда что? — с трудом проговорила она.
— Когда дело о свадьбе нашей решено, и решено окончательно. Ваш отец согласен.
— Но вы забыли об одной малости. Я не люблю вас.
Он лишь криво усмехнулся, всем своим видом соглашаясь со словом «малость». Маша вдруг поняла, что любовь не имеет для него никакого значения. Ему нужно ее тело, и ради этого он пойдет на все.
— Я всегда получаю то, что хочу. Всегда. С первой минуты, как я вас увидел, я понял, что хочу обладать вами. Хочу и буду. Сопротивление тут бесполезно. И чем раньше вы поймете это, тем лучше для вас, поверьте.
Маша рванулась к двери, но он опередил ее. Обхватив ее неожиданно сильными руками, он впился губами в ее шею. Маша вырывалась, но безуспешно. Он все крепче прижимал ее к себе. Она почувствовала, что сейчас потеряет сознание.
Неожиданно хлопнула дверь, и чей-то голос произнес:
— Барин, тут приказчик приехал.
— Вон! Сию минуту вон! — завопил в бешенстве Трегубович.
Жилы угрожающе вздулись на лбу. На мгновение он ослабил хватку. Маша рванулась и, почувствовав себя свободной, бросилась из комнаты.
Звездочка еще стояла у крыльца. Маша одним махом взлетела в седло, взмахнула хлыстом, и они исчезли в клубах пыли.
Теперь она сидела на поваленном стволе старой липы и, бессильно опустив руки на колени, размышляла. Отец не отступился, это ясно. От Трегубовича не следует ожидать ни сочувствия, ни милосердия. Ее опрометчивый визит к нему, который вспоминался сейчас как кошмарный сон, лишь усугубил положение. Значит, полагаться они могут только на себя. Они уедут куда-нибудь подальше от этих мест, туда, где их никто не знает, спрячутся, укроются и будут жить вдвоем, как родители Вадима, в один поцелуй, в один вздох. А если что-то сладится, если им помешают, что ж! Ведьмин пруд уже принял две жизни. Примет и ее.
При мысли о Ведьмином пруде, о страшном рассказе няни ей вдруг стало холодно, как будто мрачные воды уже сомкнулись над ее головой.
Хрустнула ветка. Маша подняла глаза. Перед ней стоял беглый конюх Николай.