Страница 10 из 130
- При... - повторил Ильюхин, теряясь. - А... к чему?
- Скорее, к кому... - невесело обронил Авдеев. - Я щас выведу двоих. Это князь, генерал-майор свиты Долгоруков. И дядька царевича, матрос царской яхты "Штандарт" Нагорный. Ты стой и жди, а я щас пойду посоветуюсь с Голощекиным, там, может, еще и прибавка выйдет... - И ушел, зачем-то подмигнув Ильюхину левым глазом.
"Быстро тут у них... "Выведу"... - повторил слова Авдеева и сразу ощутил, как ползет по спине вязкая струйка... - Знакомое словечко. Тут надо бы добавить - "в расход" - и все станет на место. Ладно. Назвался кузовом вот и полезай. А если они "щас" - как этот выразился - выведут... ее? Ладно. Тогда - шесть патронов им, седьмой себе. Н-да... Глупо. А ей чей-нибудь первый достанется. Нет. Здесь надобно думать и присматриваться. С кондачка такой аврал не возникает..."
Авдеев вернулся с тремя: один в генеральской форме без погон, два других - в матросской. На лица Ильюхин не смотрел - почему-то страшно стало.
Авдеев между тем приказал узникам сесть на заднее сиденье, Ильюхину на промежуточное, сам сел рядом с шофером. На вопрос генерала: "Куда же нас теперь?" - ответил без запинки: "В Ивановскую тюрьму, это недалеко и для вас ненадолго. Поехали!"
Автомобиль тронулся, выехал на Главный проспект и повернул направо. Вскоре слева обозначился не то парк, не то сад, над деревьями возник шпиль колокольни, и Ильюхин догадался, что приехали на кладбище.
- Вы же говорили, что... в тюрьму? - растерянно спросил генерал.
- Я и говорю... - Авдеев двигался быстро, мелким шагом, Ильюхин обратил внимание, что шашка "Саше" не мешает. - Вот она, слева. Мы просто идем другим путем. - И Авдеев опять подмигнул Ильюхину.
Поднимались в гору.
- Но, позвольте, - снова начал генерал, - тюрьма - вон где, а мы идем мимо, мимо... Климентий Григорьевич, да скажите вы им!
- Где служил, братишка? - улыбнулся Нагорный. - Куда идем-то? Кингстоны открывать? Нет?
Ильюхин промолчал. Глазастый. Матрос матроса сразу видит...
Между тем Авдеев свернул действительно влево, к тюрьме, здесь могилы были старые и давным-давно заросли непроходимыми кустами.
- К бою, товарищ Ильюхин... - Авдеев рванул из кобуры револьвер и, не целясь, выстрелил в Долгорукого. Нагорный стоял недвижимо, второй матрос мелко перекрестился и прошептал отчетливо:
- Седнев я. Делай свое дело, братишка. Куда мы денемся...
Ничего не соображая и подчиняясь вдруг непостижимо возникшему зову и музыке - она этот зов сопровождала и была так знакома, так знакома... вытащил Ильюхин свой офицерский самовзводный и дважды надавил на спусковой крючок. У Нагорного вышибло левый глаз, и ударил тугой фонтан крови, Седнев сложился пополам, не охнув, без стона.
- Умеешь... - вгляделся Авдеев, пряча револьвер. - А то я до конца сомневался: одно - поливать из пулемета безоружную толпу, совсем же другое - глаза в глаза. А, товарищ Ильюхин?
- Не терзайся, Шура... - отозвался Ильюхин. - Нам теперь с тобою пуд дерьма скушать надо, не так ли? Ты готов следовать воле и целям Феликса?
- Не был бы готов - не стоял бы здесь, рядом с тобою! Я понимаю, Сережа: они трое как бы ни в чем и не виноваты, разве что... Э-э, говно! Да ведь если мы не подтвердим в глазах Шаи, Лазаревича1 и урода Белобородова своей преданности - чем мы поможем Феликсу? Ну и то-то...
Повернул Ильюхина к себе, вгляделся:
- А ты уверен, что Феликсов план - здоровье, а ленинский - гроб?
- Теперь уверен. Прозрел. - Сжал кулак. - В России - 150 миллионов. Так - половине кранты. А эдак - только четверти. Почувствуй разницу, товарищ. А если на полную откровенность - посмотрел я сейчас на эту девушку... - Ильюхин закрутил головой. - Да хоть по какому плану - ее-то за что?
- А там еще три дочки на подходе. И мальчишка, - остро взглянул Авдеев.
- То-то и оно... Чей был приказ, чтобы этих - в расход?
- Мой, - прищурился. - Ради того, чтобы нам доверяли Юровский, Голощекин и прочие...
- А... Свердлов? Он как? Ну - в нашем деле?
- Свердлов без Ленина - ни шагу. А по натуре он - говно. В проруби.
Обратно домчались за три минуты. Авдеев остановился на пороге.
- Зайдешь? Поедим, то-се...
- Не теперь...
- Возьми авто?
- Я человек простой... - И Ильюхин зашагал в сторону "Американской".
Плотские утехи с Татьяной продолжались каждую ночь. Однажды Ильюхин почувствовал, а потом и понял: все. Амба. Еще один раз - и он труп. И тогда решил идти напролом.
После вечернего чаепития, когда Татьяна начала плотоядно стелить постель, спросил тусклым голосом:
- Скажи, любимая... А что тебе велели... Ну, следить за мной, прислушиваться? И докладывать, да? Кому ты докладываешь?
Она заморгала и налилась, будто свекла - та самая, которой все время подводила губы. Давясь проговорила:
- С чего... С чего ты взял?
- Ты время-то не тяни, - прищурился недобро, уже почуяв, что попал в точку - пусть и случайно. - Ты рожай, а то ведь поздно, никого вокруг, а у меня да-авно подозрение...
Всмотрелась, ойкнула, начала часто-часто глотать и сплевывать, потом стиснула виски пальцами с обгрызенными ногтями (это Ильюхин только сейчас заметил и от брезгливости смачно харкнул на пол и растер) и прошипела:
- Ладно. Юровский велел. Все, что во время, когда ты меня харишь, и все, что вообще услышу.
- Письменно?
- Я малограмотная. Он слушает и записывает.
- Ладно. Одевайся и пошли, - натянул бушлат, надел ботинки.
Она побелела и затряслась.
- Он... ты не знаешь... Он на все, на все способен! Он меня убьет! И тебя заодно.
- Не какай прежде времени, подруга...
До "Американской" было рукой подать, но идти туда Ильюхин не собирался.
- Юровский живет на Береговой улице, дом 6. Его теперь в "Американской" нету, он ушел домой в десять вечера и просил, если что, искать его на квартире. - Ильюхин врал уверенно и даже вдохновенно. Спрашивал себя - а что же ты задумал, парень? И отвечал с усмешечкой: а к чему подвели - то и задумал. Но если бы его спросили сейчас - что же на самом деле (в основе его решения) - ответил бы твердо: а как же? Она мне поперек, вот и все.
Видимо, только сейчас объединил постылость утех и опасность слежки. Все слилось в один сосуд и сплелось в один клубок. Но если совсем по-честному - более всего он боялся ее медвежьих объятий.
- Пойдем дворами, быстрее будет...
Она послушно кивнула и зашагала вприпрыжку, словно танцевала какой-то неведомый танец. Ильюхин знал, куда вел. Эти дворы были нежилыми, в окружающих домах располагались склады и конторы. Теперь же, по случаю революции, все опустело. Пропустив Татьяну вперед, он с размаху нанес ей удар в затылок рукояткой нагана. Она рухнула безмолвно. Оглядевшись и поняв, что свидетелей нет, Ильюхин спокойно вернулся домой. Слава богу, теперь можно вздохнуть...
На следующее утро - прежде, чем двинуть в "Американскую", решил переодеться. Наверное, то был подсознательный зов, знакомый каждому убийце: избавиться от всего, что видело и могло свидетельствовать. Или даже просто тяготить. В его случае было именно так...
Напялив мятую матросскую форму (привез с собой, родимую. Думал - как память, ан - нет...), направился на службу. Едва захлопнулась дверь парадного - увидел Юровского. Тот стоял на промежуточной лестничной площадке и был весь в черном: пиджак, рубашка, брюки и сапоги. Поманил пальцем и исчез на левом лестничном марше. У Ильюхина засосало под ложечкой, да ведь куда денешься...
Сдерживая дрожь и постаравшись придать лицу максимально спокойное и независимое выражение, вошел в кабинет и остановился на пороге:
- Звали, Яков Михайлович?
Юровский сидел за своим огромным письменным столом, сложив пальцы в замок и опустив локти на столешницу. Грозное зрелище. Ильюхину стоило большого труда выдержать этот библейский пронизывающий взгляд. Но глаз не отвел.