Страница 4 из 6
Голос ее прервался, и я дал ей воды. Она взяла чашку, стараясь не встречаться со мной взглядом, отвернулась и продолжала:
- Все же Томми каким-то образом умудрился доставить меня домой. Я уже была в полной отключке. Он, видно, вконец перепугался и не осмелился отнести меня наверх. Томми положил меня на кушетку, бросил мои трусики на коврик и ушел. Я помню, как лежала на полу, и все лицо у меня болело. Он стоял надо мной. "Шлюха", - сказал он. Я приподнялась и попыталась ему что-то объяснить, но он ударил меня несколько раз. Я кинулась к двери, а он изо всей силы врезал мне по спине. Тогда я бросилась вверх по лестнице и на полном ходу стукнулась головой.
Впервые за все время голос Карен начал выражать хоть какие-то чувства. Этим чувством был страх. Я сидел, боясь пошевелиться.
- Когда я проснулась, был уже день. Наверное, это мама перевязала мне голову и перенесла меня на кровать. Голова раскалывалась от боли. Я пошла в ванную, он меня позвал. Они с мамой лежали в постели. Он начал меня оскорблять, не давая мне вставить ни слова, и все больше распалялся. И тут я на него заорала. Он соскочил с кровати и опять кинулся на меня с кулаками. Сорвал с меня рубашку. Он колотил меня по животу и груди, и его кулаки были, как огромные молоты. "Сука, - твердил он. - Шлюха". Я думала, он меня убьет, поэтому схватила его руку и укусила. Он заревел, будто дракон, и швырнул меня через всю комнату на кровать. Мама вскочила, а он спустил трусы, и я увидела такой большой, красный... Я кричала, кричала и колотила его по спине, а мама стояла рядом. Глаза у нее были большие и круглые, словно в мультфильмах. Я кричала, визжала, и...
Она осеклась и сжалась в комок. Когда же заговорила вновь, голос опять звучал безжизненно:
- Проснулась я опять в своей постели. Я долго-долго мылась под душем, а затем сошла вниз. Мама готовила оладьи. Она дала мне оладушек, я села за стол, начала есть, а потом швырнула все на стол и выбежала вон. Она не проронила ни слова, не окликнула меня. В тот же день после школы я отправилась в приют и написала ходатайство об избавлении от родительской опеки. Я никогда их больше не видела. И никому об этом не рассказывала.
Она надолго замолчала, я даже решил, что она заснула.
- С тех пор я проделывала это с мужчинами и женщинами, с мальчиками и девочками, в темноте и при ярком свете, с людьми, которые были мне дороги, и с теми, кто нет, и я никак не могла понять, в чем же тут удовольствие. В лучшем случае мне было не очень противно. Боже мой, как я мечтала узнать... Теперь знаю.
Язык у нее начал заплетаться.
- Один миг - а он сломал всю мою жизнь. Лучше бы я тогда разбилась на машине. Пусть даже одна.
Я долго сидел не шевелясь. Когда же встал, ноги подкашивались, а руки дрожали, и так было все время, пока готовил ужин.
После этого она почти двое суток не могла толком прийти в себя. Я вливал в нее крепкий бульон, а однажды заставил съесть размоченные в чае гренки. Иногда она называла меня чужими именами, бормотала что-то непонятное. Я слушал ее кассеты, смотрел видео, листал книги и играл на компьютере. Я выпил кучу ее аспирина и не прикоснулся к спиртному.
Я мучился сознанием собственного бессилия. Отдельные штрихи никак не составляли более-менее ясной картины, я не мог докопаться до истины. Отсутствовало какое-то важное звено. Животное, что произвело ее на свет и вырастило, нанесло ей, конечно, ужасную травму, это могло сломить кого угодно. Но почему она решила покончить с собой спустя восемь лет? Родители умерли четыре года назад, и если это не послужило толчком, то тогда что же? Я не мог уйти, не разобравшись, что к чему. И сам не знал, в чем причина такого моего поведения. Я метался по ее квартире, как медведь, загнанный в клетку.
В середине второго дня у нее возобновилась деятельность кишечника; пришлось поменять ей простыни. Наутро меня разбудил шум: я нашел Карен в ванной, она стояла на коленях в луже мочи. Я ее вымыл и уложил в постель, решив, что она снова заснет. И тут она завопила:
- Ах ты, подлый сукин сын! Все ведь могло уже кончиться! И не было бы никакой мерзости! Зачем ты это сделал, подонок? Мне было так хорошо!
Она отвернулась от меня и сжалась в комок. Я оказался перед трудным выбором и, вспомнив, что мне было известно об одиночестве, сел на краешек кровати и погладил ее по голове как можно ласковей и ненавязчивей. Я угадал. Она заплакала: сперва раздались громкие душераздирающие всхлипы, а потом безудержные рыдания. Именно этого я и добивался, и меня не расстроило, что это отнимает у нее силы.
Она плакала долго. Когда же, наконец, успокоилась, у меня ныли все мышцы. Бог знает сколько времени я просидел, не шевелясь. Тело одеревенело, и я двигался неуклюже, но она даже не заметила, как я встал с кровати. Ее сонное лицо выглядело теперь несколько иначе, спокойнее, что ли. Впервые с момента прихода сюда я ощутил нечто подобное умиротворению, и вдруг по пути в гостиную - я шел туда за выпивкой - услышал телефонный звонок.
Я молча поглядел на экран. Изображение было расплывчатым и белесым: звонили из автомата. Мужчина напоминал иммигранта, работающего на стройке, крупного, краснорожего, без шеи. Этакая тупая скотина. Он был явно удручен и мял в руках шляпу.
- Шерон, не вешай трубку, - сказал он. - Я должен выяснить, что происходит.
А меня и так никакая сила не могла бы заставить повесить трубку.
- Шерон! Шерон, я знаю, ты там. Терри говорит, тебя нет дома. Она говорит, что звонила тебе целую неделю и несколько раз стучалась в дверь. Но я знаю, ты там, во всяком случае сейчас. Час назад я проходил мимо и видел, как у тебя в ванной зажегся свет. Шерон, может, ты объяснишь мне, что, черт побери, происходит? Ты меня слышишь? Я знаю, ты слушаешь. Так вот, пойми, я думал, все улажено. Я хочу сказать, мне так казалось. Ну, что все договорено. Я попросил Терри, потому что она моя постоянная подруга, но она говорит: "Я пас, дорогой. Правда, я знаю, кто это может..." Слушай, Терри мне наврала или нет? Она сказала, что за отдельную плату с тобой можно порезвиться.
Регулярные двухсотдолларовые поступления в банк, да еще картонная коробка, в которой ты нашел чашечки весов, пузырьки, мешочки и сухое молоко, навели тебя на мысль, что Карен промышляет продажей кокаина, не так ли, мистер частный детектив? И пусть тебя не вводит в заблуждение то, что коробка стояла в углу, заклеенная скотчем и покрытая слоем пыли. Вторая запрещенная профессия, которая позволяет регулярно получать доход, - это профессия проститутки. Двести долларов - немалая сумма для малышки Карен с ее квадратной челюстью, крючковатым носом и широко поставленными глазами. И грудь тут особой роли не играет.
Для шлюхи из варьете...
- Проклятье, она мне сказала, что позвонила тебе и обо всем договорилась! И дала мне ТВОЙ адрес! - он резко тряхнул головой. - Ничего не понимаю. Черт возьми, не могла же она меня обмануть?! С какой стати? Ты меня впустила и даже не включила электронный сторож, все было договорено. А потом ты закричала и... и мне это не понравилось, я подумал, что, может быть, ты немного переигрываешь. Но Терри мне сказала, что ты великолепная актриса. Честное слово, я старался не делать тебе больно. Ей-богу. А потом я надел штаны и уже хотел было положить конверт на туалетный столик, но ты вдруг бросила в меня стул и подступила ко мне с ножом. Пришлось тебя ударить. Все это так нелепо! Может, ты соизволишь, черт подери, сказать мне хоть слово? Я две недели места себе не нахожу. Даже есть не могу.
Я хотел выключить телефон, но руки так тряслись, что я нажал не на ту кнопку и лишь приглушил звук до минимума.
- Шерон, поверь, - прокричал он откуда-то издалека, - я только в мыслях насильник. А вообще-то - нет!
Тут я, наконец, нащупал выключатель, и мужчина исчез.
Я еле поднялся, заковылял к бару и принялся отпивать из всех бутылок подряд до тех пор, пока перед глазами не перестало маячить его лицо, честное, озадаченное и немного пристыженное.