Пепел в песочнице

— Вот-вот. Мы думали, что ваши орлы нас будут на берегу уже встречать, а вы только через пару часов нас навестить собрались. Достаточно того, что я пришвартовывал корабль.

— То есть вы спрятали его прямо в пирсе?

— Точно.

— Не намокнет?

— Он не боится влаги. Но на всякий случай он завернут в два пакета и заплавлен зажигалкой.

— Может прямо сейчас и поедем?

— Может быть, тогда хоть доедим, раз вы меня все равно никуда пока не отпускаете? Да и не отдам я его вам просто так. Только при понятых и по описи.

И сунул пельмень в рот.

Неделя прошла с того момента, как Максим сдал Ивану Александровичу телефон. Все это время он жил в ведомственной гостинице под охраной. Арчера и Дженнифер к нему не пускали. Ну, а его, в свою очередь, охрана гостиницы не выпускала наружу. Гостиница, тоже была частью чекистской работы. Возможно, что и к лучшему. Максиму не хотелось объясняться с ними. В принципе и так все было более менее ясно: он ими пользовался потому, что был должен, но промолчать об этом было невозможно, а разговаривать — бесполезно.

В гостинице было неплохо. Библиотека, спортивный зал, кинозал, баня. Кормили. Меняли белье.

В библиотеку Максима не тянуло, в кино тоже. Оставались баня и спортзал. Идти сначала в баню, а потом тренироваться было глупо. Рука, накачанная какими-то специальными лекарствами, стремительно заживала. Значит, спорт — прежде всего.

В раздевалке было пусто. Спортивной одежды у Максима не было, поэтому он просто разделся до пояса, снял ботинки и босиком вошел в спортивный зал. В дальнем углу двое отрабатывали броски. Из их угла раздавались шуршание шагов и смачные шлепки о маты. У Максима компании не было, и он просто пристроился к груше.

Ткнул в нее кулаком раз, ткнул другой. Отчего-то вспомнились официант Давид из планера и стюардесса. Их шепоток за спиной. Стукнул посильнее. Потом в голову пришел Роман Викторович из службы безопасности. Потом мертвый пилот, трупы в тамбуре лайнера, перекошенное от ужаса лицо немца Гунтера, глаза Маргарет, трупы, висящие на детской площадке, кровь брызжущая из содрогающегося тела аквалангиста, глаза галичанина Коваля. Тяжелая груша стонала от каждого удара, гнулась, скрипела, отлетала далеко в сторону и возвращаясь летела обратно грозно как колокольный язык, чтобы снова отлететь от удара.

— Вот! Вот как надо бить!

Голос раздался за спиной неожиданно. Максим обернулся. Прямо перед ним стоял усатый плечистый мужик в камуфляже, а чуть поодаль толпились какие-то юнцы в спортивных костюмах, скорее всего курсанты.

— Вот так надо бить! Чтоб груша летала! — мужик снова повернулся к Максиму — Покажите еще!

Максим подумал и врезал мужику в глаз. Мужик ступил шаг назад и свалился на спину под ноги курсантам. Те испуганно отступили назад.

Мужик, кряхтя, поднялся. В глазах его было веселое изумление.

— Вот так значит? Ну, держись.

Движения его стали быстрыми и плавными. Он быстро вошел в дистанцию, сделал обманный удар ногой снизу, и когда Максим поставил блок, хлестко ударил Максима кулаком в лицо. Вопреки его ожиданиям, Максим не свалился, а вцепился обеими руками в только что ударившую его руку, повис на ней перегибая мужика через себя и захватывая ногами его голову. Под тяжестью тела Максима они упали и покатились по залу. Когда они остановились, рука усатого была вывернута, а голова торчала испод колена Максима. Сам Максим сидел у мужика на спине и душил его, сжимая горло между бедром и голенью.

— Хана тебе Митрич! Утерял хватку. Это тебе не курсанты. Этот парень, говорят, только, что отряд боевых пловцов голыми руками разорвал, а ты тут, понимаешь, со своими фортелями! Эй, парень! Отпусти Митрича. Он больше не будет.

Максим слез с неудачливого Митрича и посмотрел на говорившего. Говорил парень примерно его возраста, белобрысый, коротко стриженый, с глазами какого-то неопределенного болотно-серого цвета, одетый в черный бесформенный комбинезон. Рядом с ним щурился так же одетый, черноволосый парень азиатской внешности.

Сзади, потирая горло, поднялся Митрич. Максим напружинился, но напрасно — Митрич осторожно обошел компанию и, зайдя спереди, представился:

— Валерий Дмитриевич Дёмин. Сержант-воспитатель.

Под глазом у него расползался великолепнейший фингал.

— Максим Токарев. Больно?

Они пожали руки.

— Привычно. Ты из какого подразделения, Максим?

— Не из какого. Штатский я.

— Ну, не хочешь так и не говори. — обиделся воспитатель.

— Митрич! Он, правда, штатский! Его неделю назад с «Корыта» сняли. Это тот, что боевых пловцов взял. — сказал чернявый с нерусской внешностью и представился, — Старший лейтенант Ибрагим Султанов.

— Лейтенант Максим Пыльников, — сказал второй. Замялся и добавил — Тезки.

— Польщен знакомством.

— Постойте, — не унимался Митрич, — Откуда у Грузии боевые пловцы?

— Бывшие черноморцы.

— Наши?!

— Украинские.

— Ах, вот оно как…. Аукается, значит.

Ибрагим вытер лоб и ответил:

— Еще будет аукаться. — после чего повернулся к Максиму, резко свел пятки вместе, как будто щелкая каблуками, изобразил поклон головой, — не составите ли мне пару?

«Все бы им драться» подумал Максим, а вслух сказал:

— Почту за честь.

Митрич, держась за глаз, расшугал курсантов кругом, и в этот круг вошли Ибрагим и Максим. Второй Максим, тот, что служил вместе с Ибрагимом встал рядом с Митричем и о чем-то с ним шептался.

Ибрагим и Максим поклонились друг другу, и Ибрагим неуловимым движением сразу заскользил куда-то влево, одновременно уходя из обзора и приближаясь. Максим решил удивить соперника. Соперник наверняка, видя предыдущий поединок, ожидал от Максима самбистских приемчиков, и Максим решил ударить. Он развернулся к Ибрагиму спиной и ударил ногой назад. Ибрагим пропустил ногу мимо и резко рубанул ребром ладони по икре. Когда промахнувшийся Максим попытался снова встать в стойку, боль была такая, что он сразу свалился на спину.

— Больно?

Ибрагим улыбался, и это взбесило Максима. Максим вскочил и через силу оперся на ушибленную ногу. Ибрагим кивнул и мгновенно приблизившись, ударил Максима по кончику носа. Из глаз брызнули слезы, но Максим бросился вперед и постарался ухватить Ибрагима вслепую. Его ударили снизу под локти, добавили лбом по губам, тут Максим понял, что следующим, что сделает резкий Ибрагим, будет апперкот в челюсть. Он упал на колени и обеими руками обхватил ногу Ибрагима. Получил удар по ушам, а затем пальцы Ибрагима впились ему в ключицы, лишая руки силы. Продираясь сквозь боль как сквозь колючий кустарник, Максим прижал схваченную ногу еще сильнее к себе и изо всех сил рванул Ибрагима от земли, через себя. Есть бросок! Ибрагим легко кувыркнулся, тут же прыгнул к встающему Максиму, заблокировал руку, которой Максим хотел хоть как-то отмахнуться, и ткнул кулаком в солнечное сплетение. Ледяной цветок боли распустился в груди, и казалось, что сейчас он как росянка своими лепестками захватит и переварит в себе сердце. Максим с открытым ртом повалился на спину. Его подняли за руки. Прямо впереди выплыло усатое с подбитым глазом лицо Митрича.

— Дыши!

Его, держа за руки, заставили присесть.

— Дыши!

Потом снова подняли.

— Дыши!

Вниз.

— Дыши!

Вверх.

Вниз. Вверх. Вниз. Вверх.

Самостоятельно стоять Максим смог минут через пять. Митрич сгонял курсантов, и ему принесли полотенце и клей для ссадин. Намазывая лицо клеем, Максим думал «Господи! Как жив-то остался! В спортзал — больше ни ногой!».

— У вас, Максим, прекрасный организм, но при таком организме вы должны уметь двигаться быстрее и точнее.

Ибрагим присел на пол напротив.

— Спасибо.

— За что? — удивился Ибрагим.

— За комплимент по поводу организма.

— Ошибаетесь Максим. Это не комплимент, а упрек. Одна из самых потрясающих глупостей штатских заключается в том, что вы отождествляете себя со своим телом и сознанием, в то время как ни то ни другое вами не является. Это всего-то на всего — инструменты. Если хотите — слуги, которые должны делать и терпеть все, что вы им приказываете. Как бы это ни было больно…