Бунт женщин

— Это правда… — удивлённо говорит мама. — Это так.

«Из-за него долгие годы ты не видела и меня!» — чуть было не сказала я, сказала: — Для тебя остаться с отцом — значит тоже покончить жизнь самоубийством, ты погибнешь, а вину свою перед матерью не искупишь. Кроме того, у тебя есть я. Ты нужна мне.

— Ты хочешь, чтобы я служила тебе? Это логично. Я пустила тебя в жизнь.

— Нет, я не хочу, чтобы ты служила мне, я сама умею готовить и стирать, я хочу, чтобы ты прожила свою жизнь, чтобы ты стала опять хохотушкой, чтобы ты каждый миг была счастлива.

— Это невозможно. Ты ещё не знаешь… прошлое не проходит, прошлое становится плотью.

— Я знаю это. Ты забыла, я — мать, потерявшая ребёнка.

Сквозняк, что гулял по мне, вырвался фразой, и я заплакала.

Мама отпаивала меня ландышевыми каплями, гладила, и в её заботе боль начала таять.

— Я не брошу тебя, доченька. Прости меня.

У меня не хватило сил спросить: «Ты поедешь со мной?» Еле добравшись до постели, я мгновенно уснула.

На другой день после уроков Ангелина Сысоевна не пришла к школе, как приходила ежедневно, чтобы проводить меня домой и перекинуться несколькими фразами. Я купила пышный торт и отправилась к ней.

Дверь открыл Виктор. В школе он старается не попадаться мне на глаза, сейчас мы лицом к лицу, и я впервые не ощущаю в себе враждебности к нему.

— Мама дома?

Он отступает, и я вхожу в переднюю.

Ранец своей тяжестью тянет меня в правильную осанку из моей привычной согнутой, и получается: я наступаю на Пыжа.

— Кто там, Витюша?

Пыж приходит в себя и говорит «Здравствуй», будто мы не провели целый день в одном классе.

В гостиной на диване лежит Ангелина Сысоевна, до подбородка укрыта пледом.

— Что с вами случилось?

— Доченька! — Ангелина Сысоевна приподнимается и снова откидывается на подушку. — У меня гипертонический криз. Вчера с мужем поговорила.

— Вы вчера были в больнице. Спасибо. Мама очень обрадовалась, что есть ещё месяц без отца! Даже поужинала как человек. Я так вам благодарна! — Нарочно говорю скороговоркой, чтобы не дать заговорить ей, я поняла: Виктор Викторович отказался переезжать в другой город. — Ангелина Сысоевна, вы сами не знаете, какой вы человек. Я так благодарна вам за всё, что вы делаете для меня и для мамы! Лежите, отдыхайте. Я уберусь и приготовлю поесть.

— У нас есть работница, она всё, что нужно, сделала, — говорит Пыж, и я оборачиваюсь на его голос.

Он — красный. И глаза блестят.

— Я покормил маму и дал лекарство.

— Доченька, посиди со мной хоть десять минут. Я знаю, у тебя много уроков, совсем нет времени, только десять минут. А торт забери. Мне нельзя, и Вите нельзя, у него нашли сахар в крови, правда, немного, но нужно вовремя принять меры. Доченька, спасибо, что пришла. Я так расстроилась вчера…

Говорю о погоде — о том, что дождик почти перестал и скоро придёт весна, о том, что физичка требует наизусть пересказывать целые параграфы…

— Вместо того чтобы учить нас думать и понимать, она требует, чтобы мы лишь запоминали материал, — жалуюсь я.

Минут двадцать без передышки несу бессмысленную чушь. Чего я не хочу допустить? Чтобы Ангелина Сысоевна вслух произнесла: «Муж не хочет переезжать в другое место», или того, что она начнёт рассказывать о разговоре в больнице, или того, что Виктор встрянет и снова привлечёт к себе моё внимание?

Судя по тому, что Ангелина Сысоевна пытается заговорить прямо при Пыже, Пыж — в курсе всех наших семейных дел. Мне это не нравится. Я не хочу при нём ничего обсуждать, я не хочу участия Пыжа в нашей жизни. Зачем Ангелина Сысоевна всё рассказывает ему? И сама себе отвечаю: я — мост между нею и сыном, я — причина их соединения. И, похоже, она не оставила надежды заполучить меня в невестки. Кажется, Пыж по-настоящему любит меня.

Целую Ангелину Сысоевну, глажу по голове, по детским пушистым волосам.

— Звоните, когда сможете поговорить, — прошу её. — Я очень люблю вас. Выздоравливайте скорее.

— Возьми, доченька, торт, — напоминает мне Ангелина Сысоевна. Её слёзы стекают в подушку. — Спасибо, что ты пришла. Я скоро поправлюсь и постараюсь помочь твоей маме.

Виктор идёт следом за мной к двери. Он опять нем — мы с ним вдвоём в передней.

— До свидания, — говорю я первые слова, обращённые к нему.

Он моргает и смотрит на меня из красноты.

Дождь почти перестал, и от тротуара парит, как летом. Солнце работает и сквозь вечные тучи, скапливающиеся над нашим Посёлком. Тучи — хранилища слёз и испарений. Тучи — знак беды. Тёмные, набухшие, в любую минуту они готовы обрушить на жителей возмездие непонятно за что.

Мы приедем втроём в мой Город. Денис и я поступим учиться, мама будет работать. Получится семья. А после ужина мы останемся с Денисом вдвоём, и он дотронется наконец до моей руки, и он обнимет меня. Маме мы найдём мужа. Мама — красивая. Распустим ей волосы, распахнём окна — дыши, и она снова превратится в девочку. Может быть, мы станем жить все под одной крышей. У нас с Денисом родится девочка, у мамы — мальчик.

Я ловлю себя на том, что глупо улыбаюсь. Всё расписала. Всё предусмотрела. Даже игрушки, которые мы купим для детей.

Ноги несут меня к Денису. Он сейчас сдаёт физику.

Физику он знает плохо и вполне может огрести тройку. Хотя вряд ли поставят тройку сыну директора школы.

Мой отец не посчитался бы, поставил бы. Отец плевал на директора и всех других, он — лучший учитель Посёлка и района, его ученики — победители всех олимпиад. Директор никогда не посмел бы уволить отца, но не смог допустить его на уроки пьяного. Вернись отец трезвым и здоровым, тут же получит свои классы.

Я жду Дениса у окна в коридоре. Выйдет из кабинета и сразу увидит меня. Хоть сегодня даст он себе передышку? Дождь кончился, и, может, мы пойдём куда-нибудь?

Полчаса тянутся веком. Не спрашивает же физичка его за весь год?!

Наконец выходит. Голова опущена. Быстрым шагом идёт к лестнице. Провалился?

Чуть не бегу за ним. Останавливаюсь.

Не хочу бегать за ним, как Люша бегала за отцом. Если он захочет меня видеть — придёт.

Мама, к моему удивлению, сегодня дома.

— В больнице — санитарный день, меня не пустили.

Интересно, что такое — санитарный день: баня или травля тараканов? Не успеваю переодеться, как раздаётся звонок в дверь.

Денис?!

Бегу переодеваться. Надену розовую пушистую кофту — Ангелина Сысоевна подарила!

— Ну, сдал? — мамин молодой голос.

— Я получил «отлично», хотя знаю на «тройку», и мне совсем это не понравилось. Теперь придётся доучивать до «отлично», а у меня времени нет.

Денис улыбается, когда я выхожу в своей новой розовой кофте.

— Давайте, детки, обедать. — Мама накрывает на стол.

Мы сидим друг против друга, совсем как в моих видениях будущего. Мама рассказывает о девочке-шестикласснице, вырастившей в комнате берёзу, берёза подобралась к потолку.

Денис рассказывает об экзамене — физичка гоняла его по всем темам без исключения, а то, в чём он путался, начинала объяснять.

— Никогда не думал, что стыд — такое липкое чувство. Бр-р. Мерзкое.

Я смеюсь.

Над потешным видом Дениса? Над его проблемой? Или над тем, как быстро сбылось то, что я расписала по дням своего будущего?

— Ты чего? — спрашивает мама.

— Ты чего? — спрашивает Денис и смотрит на меня своими узкими добрыми озерцами.

Разве объяснишь… Несу чушь о мудрости учительницы, которая объяснила ему сложный материал, о своих экзаменах и сочинениях. Я — болтаю. Я — дома. У меня есть семья. И Денис смотрит на меня. Он слушает меня очень внимательно — ему всё это тоже придётся сдавать, а я купаюсь в его внимании. Я даю ему лист с задачами по математике, которые нужно уметь решать, называю темы сочинений и книги, которые прочитала и которые нужно прочитать ему…

По горящим полешкам скачу словами — Денис смотрит на меня.