Бунт женщин

Иду на цыпочках в мамину спальню, чуть приоткрываю дверь. Мама читает.

— Встала? Вот и хорошо. Пойдём пить чай. Я боюсь пошевелиться — разбудить тебя.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спала как убитая.

Разговора не получается. Мама молчит.

Мама совсем не похожа на себя. От носа к углам губ потянулись морщины, кожа — блёкла.

— Ты думаешь о том, что его там могут бить? — спрашиваю маму. — И ты чувствуешь себя предателем?

Мама кивает.

— Но ведь Ангелина Сысоевна сказала: она договорится с главным врачом.

— О чём она может договориться? Там нужно платить большие деньги, чтобы начали лечить. У нас таких денег нет.

— А может быть, в качестве исключения? Ведь они, кажется, знакомы с юности. — Иду к телефону и набираю номер Ангелины Сысоевны. Благодарю её за всё, что она сделала для нас. И спрашиваю, говорила ли она с главным врачом?

Она говорила. И отца начинают лечить.

— Но ведь нужно платить за лечение большие деньги?! — спрашиваю я.

— Об этом не беспокойся, всё улажено. Мой муж сам вызвался помочь, он ведь обязан маме — на её деньги создал свой цех! И вовсе не такая уж и большая сумма оказалась. — Ангелина Сысоевна просит к телефону маму и что-то долго говорит ей.

И мама плачет.

— Спасибо, Геля, только это совершенно неудобно.

Снова что-то долго внушает ей Ангелина Сысоевна. И снова мама благодарит её и кладёт трубку. Она долго молчит. Но черты её разглаживаются.

Тогда я рассказываю маме об Инне, о своей работе, о курсах.

— Сдам задолженности экстерном, сдам экзамены на аттестат зрелости и уеду. Мам, ты слышишь меня?

— Слышу, Поля, ты опять хочешь уехать от меня.

— Не от тебя, от прошлого, я не могу жить с отцом под одной крышей, он же вернётся рано или поздно. Я не хочу погибнуть.

— Вот и правильно, — соглашается мама.

— Я прощу тебя поехать со мной.

— Как же я оставлю папу? — удивлённо спрашивает она. — Разве можно бросить больного человека? Тем более, мужа.

— Ты сама больна. И, если не уедешь, погибнешь, я чувствую это. Ты себя не видишь. Ты сильно изменилась. Ты совсем больная.

— Я нужна папе. Это мой долг — быть с ним всегда, особенно когда он болен.

— Никто не сказал, что ты должна мучиться с ним до могилы. Останешься с ним, погибнешь, — повторяю я. Обнимаю маму. — Ты не можешь спасти его. Ты же говорила: алкоголизм не излечивается, если сам человек не хочет излечиться.

— Ты так сильно ненавидишь его? — Мама — сплошная кость. И мышцы как кости. — Нельзя ненавидеть. Ненависть разрушает.

— Я вижу, как твоя любовь разрушает тебя. Ты чуть не умерла вчера. И в любой момент… Ты не можешь таскать его на себе, он в два раза тяжелее тебя. Ты не можешь не спать ночами. Я не хочу, чтоб ты была несчастная.

— Что такое — счастливая? Ты там была счастлива?

— Я была спокойна.

— Спокойная не значит счастливая. Ты делала не своё дело, ты жила с чужим тебе человеком, ты жила в плохих условиях.

— Я была спокойная, — повторяю я.

— Мне пора собираться.

— Куда ты собираешься?

— Сначала в школу, потом к папе.

— Ты согласилась вернуться в школу?

— Я согласилась вернуться к работе, без которой я несчастна, за которую платят деньги, а они нужны мне, чтобы жить.

— Ты говорила, эта работа тебе не по нервам.

Мама засмеялась.

— Ты что?

— Я усвоила твой урок, попробую действовать, как ты велишь: «Вон из класса», «Двойка» в году!»… — Мама смеётся, а плечи вздрагивают, будто она плачет. — Ты пойдёшь в школу? — спрашивает она меня.

— Пойду. Хочу договориться с учителями, разрешат ли они сдавать экстерном пропущенное мной или я должна остаться на второй год?

— Тебе нужно разрешение директора, — говорит неуверенно мама.

Мы вместе идём в школу — к первому уроку.

Не дождь сегодня, наш с мамой путь освещает солнце.

Сейчас я увижу Дениса.

Я не думала о нём ни во сне, ни когда проснулась, он — во мне, он — моя половинка, это он — создатель моей новой жизни. Он вытащил меня из пустоты, поставил на освещённую солнцем поляну — «Живи!». И я живу. Денис ехал, а потом шёл ко мне много часов, полуголодный, без денег, и дошёл до меня, чтобы сказать: «Живи!», «Я с тобой!».

Он не сказал мне «Я с тобой», если быть честной. Я почувствовала эти несказанные слова — они тёплым плащом укрывают меня от дождя, от отца, они мягким светом заполняют опустевшую мою утробу, в которой так долго жил мой мальчик. Сказал он чуть по-другому: «Я буду там, где ты».

Денис ждёт меня в вестибюле школы.

— Здравствуйте, Мария Евсеевна, — говорит он. — Здравствуй, Поля.

Он не смотрит на меня, он смотрит на мою маму, и наша с ним тайна летит мячиком — от него ко мне, от меня к нему.

Денис разрушает барьер между мной и школой. Если бы не он, никогда не переступить бы мне снова её порога.

Если я хочу учиться вместе с Денисом в институте, я должна сдать «хвосты», государственные экзамены и получить аттестат.

Из-за отца не слышала, не видела одноклассников, хотя Валентина, Сонюшка заговаривали со мной, зазывали на вечера, в компанию, на танцы.

Валентина — красавица, с косами вокруг головы, Сонюшка — худышка-мышка, с дымом светлых волос. Вокруг обеих — поклонники. Десять мальчиков из пятнадцати влюблены в Валентину, трое — в Сонюшку.

Валентина — тайна. И около неё, как возле рефлектора, порой жарко.

Учится Валентина хорошо по всем предметам, в химии блещет.

Неожиданность при такой ослепительной внешности — ум.

Неожиданность в ней и доброта. «Дай откусить», — просишь у неё яблоко. «На!» Учительница начнёт ругать кого-то, первой вскидывается Валентина: «Она (он) больше не будет!» Заступница!

Если бы не моя странная судьба, обрекшая меня на изгойство… только Люша и Валентина могли бы стать моими подругами.

Сегодня в школу привёл меня Денис, и в этой школе нет моего отца. Поэтому я спокойно иду на свой третий этаж.

У двери класса — Пыж. Сторожит меня?

О Пыже не помнила. Нету в природе. Ангелина Сысоевна есть. А Пыжа нет.

— Прости меня, Поля, если можешь. Ты стала ещё красивее.

Тошнотой отозвались слова, сладко-горькой слюной наполнился рот. Я кинулась прочь от класса, к лестнице.

Лицом к лицу — Денис.

Не спросил «Что с тобой?», улыбнулся:

— Забыла в раздевалке что-то?

Тошнота и сладко-горький вкус во рту исчезли. И я уже без страха покосилась на Пыжа.

Не сосёт конфет, моргает виновато.

Пыж ли это?

Денис ушёл в свой класс, я снова очутилась перед Пыжом.

— Кто-нибудь слово скажет, убью. Не бойся. Прости, Поля.

Со звонком вхожу в свой класс.

Никто слова не сказал, а взглядов ничьих не видела. Лишь Валентина прислала записку: «Как хорошо, что ты вернулась. Здравствуй». На перемене она подошла ко мне. Улыбается мне.

— Если чего-то не поймёшь, я тут! Но я не хочу надоедать тебе, знаю, сейчас тебе ни до кого.

К моему удивлению, в математике я не отстала. Задачи, что предлагает новая учительница, худенькая и громкоголосая, знакомы: это они вереницей перерешались мной по жёсткой воле отца. И физика не трудна. Ввергла меня в панику литература. Я должна прочитать много толстых книг, и зарубежных, и отечественных, должна сдать тьму сочинений.

Дни слились в один. Сижу над учебниками, письменными работами, читаю книги.

Маму вижу редко. Еда у нас теперь — на бегу. Утрами с трудом только глаза продираю, а мама уже поела и обед приготовила. После уроков она спешит с обедом к отцу. Я задерживаюсь в школе почти ежедневно: сдаю пропущенный материал Домой попадаю к вечеру, но мама ещё в больнице. Возвращается она, когда я уже поела и сижу за очередным сочинением или контрольной.

Мамы — две. Утренняя и — вернувшаяся от отца.

Утренняя — улыбчива, легка, полна сил и надежд на новый день. Вечерняя… молчит и, чуть коснёшься её, вздрагивает.