Тщета земная

Миранда поймала себя на том, что опасливо следит за длинной вереницей живых трупов - изъеденные тленом женщины весело шагают к мертвецкой, распад плоти скрывают кружева и цветы, головы подняты, мертвые лица улыбаются... и она хладнокровно подумала: "Конечно, ничего подобного не было. Это такая же неправда, как то, что мне говорили прежде, и так же романтично". И она поняла, что устала от напористой кузины Евы и хочет спать, хочет очутиться дома, пускай бы уже наступило завтра, скорей бы увидеть отца и сестру, они такие живые, такие надежные, они посмеются над ее веснушками и спросят; не голодная ли она.

- Моя мама была не такая, - по-детски сказала она. - Моя мама самая обыкновенная женщина, она любила стряпать. Я видела вещи, которые она сшила. Я читала ее дневник.

- Твоя мама была святая, - машинально отозвалась кузина Ева.

Миранда, возмущенная, смолчала. "Никакая мама была не святая", хотелось ей крикнуть в лицо Еве, в огромные, лопатами, передние зубы. А кузина Ева меж тем набралась злости и разразилась новой речью:

- Эми вечно мне твердила: "Выше голову, Ева, докажи, что хоть у тебя нет подбородка, но есть воля", - начала она и даже затрясла кулаками. Всегда все родичи меня изводили из-за моего подбородка. Всю молодость мою отравили. Представляешь, что это за люди, - продолжала она с яростью, пожалуй чрезмерной для такого повода. - Зазывали себя воспитанными, а сами отравляли жизнь Володенькой девушке из-за одной некрасивой черточки! Ну конечно, сама понимаешь, они просто шутили, все просто очень забавлялись, это говорилось не в обиду, нет-нет, не в обиду. Вот в чем самая жестокость. Вот чего я не могу простить! - выкрикнула она, так сжимая руки, точно выкручивала тряпки. - Ох уж эта семья! - Она перевела дух и села свободнее. - Гнуснейшее установление, его надо бы стереть с лица земли. В семье корень всех наших несчастий, - докончила она, напряжение отпустило ее, и лицо стало спокойное. Однако она еще вся дрожала. Миранда взяла ее руку и задержала в своей. Рука трепыхнулась и замерла, и кузина Ева сказала: - Ты понятия не имеешь, что некоторым из нас пришлось пережить, но я хотела тебе показать оборотную сторону медали. И заговорила я тебя, уже поздно, а тебе надо выспаться и встать наутро свеженькой, - хмуро докончила она и зашевелилась, громко шурша нижними юбками.

Миранду и правда одолела слабость, она собралась с духом и встала. Кузина Ева опять протянула руку и привлекла Миранду к себе:

- Спокойной ночи, деточка. Подумать только, ты уже совсем взрослая.

Миранда чуть поколебалась и вдруг поцеловала ее в щеку. Черные глазки на мгновенье влажно блеснули, и в громком, резком голосе кузины Евы - голосе привычного оратора - послышалась теплая нотка:

- Завтра мы опять будем дома, предвкушаю с удовольствием, а ты? Спокойной ночи.

Миранда уснула, даже не успев толком раздеться. И внезапно оказалось уже утро. Она еще силилась закрыть чемодан, когда поезд подошел к их маленькой станции, и вот на перроне отец, лицо у него усталое и озабоченное, шляпа надвинута на самые брови. Миранда постучала по оконному стеклу, чтобы он ее заметил, потом выбежала вон и кинулась ему на шею.

- Ну, вот и моя большая дочка, - сказал он, будто ей все еще семь лет.

И при этом отстранил ее, и голос прозвучал натянуто. Отец не рад ее видеть, он никогда ей не радовался с тех пор, как она сбежала из дому. Миранде никак не удавалось убедить себя, что так оно и будет; хоть и знала, но за время от одного приезда домой до другого не умела с этим примириться. Отец посмотрел поверх ее головы, сказал без удивления:

- А, Ева, здравствуй, я рад, что кто-то тебе телеграфировал.

Опять Миранда почувствовала, что ее оттолкнули, опять уронила руки, вскинутые для объятия, опять глухой болью сжалось сердце.

- Никто из моих родных за всю мою жизнь мне не телеграфировал, сказала Ева, лицо ее теперь обрамляла жидкая черная вуаль, видимо сберегаемая нарочно для семейных похорон. - Я узнала о случившемся от Кези-младшей, а та узнала от Габриэла-младшего. Гейб, надо полагать, уже приехал?

- Кажется, все съехались, - сказал отец. Миранды. - В доме полно народу.

- Если угодно, я остановлюсь в гостинице.

- Да нет же, черт возьми. Я совсем не то имел в виду. Ты поедешь с нами, твое место у нас.

Скид, работник, подхватил их чемоданы и зашагал по каменистой улице поселка.

- У нас теперь есть машина, - сказал отец. Он взял Миранду за руку, сразу ее выпустил и хотел было поддержать кузину Еву под локоть. Та увернулась:

- Благодарю, я в подпорках не нуждаюсь.

- Господи помилуй, какая независимость! Что-то с нами будет, когда вы добьетесь права голоса.

Кузина Ева откинула с лица вуаль. И весело улыбнулась. Она любит Гарри, всегда любила, пускай он сколько угодно ее дразнит. Она взяла его под руку:

- Итак, для бедняжки Габриэла все кончено, а?

- Да, теперь уже все кончено, - сказал отец Миранды. - Старики один за другим отправляются к праотцам. Видно, приходит черед нашего поколения, Ева?

- Не знаю, и меня это не волнует, - небрежно ответила Ева. - А славно иногда заглянуть домой, Гарри, хотя бы и на похороны. Грех радоваться, а я рада.

- Ну, Габриэл бы не обиделся, ему приятно было бы видеть тебя веселой. Когда мы были молоды, он был отчаянный весельчак, я другого такого не видывал. Для Габриэла вся жизнь была сплошная увеселительная прогулка.

- Бедняга, - сказала кузина Ева.

- Бедный наш Габриэл, - сумрачно повторил отец Миранды.

Она шла с ним рядом и чувствовала себя чужой, но не горевала об этом. Конечно, он ее не простил. А простит ли? Не угадаешь когда, но когда-нибудь это придет само собой, без слов, без объяснений с обеих сторон, ведь к тому времени ни ей, ни отцу незачем будет вспоминать, из-за чего у них пошел разлад и почему казалось, что это так важно. Не могут же старые люди вечно злиться оттого, что и молодые хотят жить, думала она - воплощенье самонадеянности, воплощенье гордости. Я буду совершать свои ошибки, но не повторять ваши, есть предел моей зависимости от вас, и вообще, с какой стати от кого-то зависеть? За этим пределом ждет еще много всего, но надо сделать первый шаг - и Миранда сделала этот шаг, когда молча шла рядом со старшими; а они уже не кузина Ева и ее отец, ведь они забыли про нее и оттого стали просто Евой и Гарри, они так хорошо знают друг друга, им друг с другом просто и легко, они равны, принадлежат к одному поколению, они по праву занимают свое место в мире, дожив до возраста, к которому пришли путями, обоим хорошо знакомыми. Им незачем играть ни роль дочери или сына перед стариками, которым их не понять, ни роль отца или немолодой тетушки перед молодыми, которых не понять им самим. Они стали сами собой, взгляд прояснился, голос звучит естественно, незачем взвешивать каждое слово и заботиться о том, какое производишь впечатление. А вот у меня нет места в мире, подумала Миранда. Где они, близкие мне люди, где оно, мое время? Она все молчала, а в душе росла и росла досада на этих двоих - они ей чужие, они наставляют ее, и поучают, и любят не по-доброму, отказывают ей в праве смотреть на мир по-своему, требуют, чтобы жила, как они, и, однако, не умеют сказать ей правду о жизни, даже в мелочах. Ненавижу их обоих, внятно прозвучало в самой потаенной глубине души. Уйду от них и стану свободна и даже не вспомню их никогда.