Страница 14 из 19
– Не помню такого, – пренебрежительно сказала Лорен.
– Не может быть! – взвизгнула Тара. – Правда?
Реджи кивнула.
– Мама рассказывала мне. Это было, когда они оканчивали среднюю школу. Тогда Бо был звездой футбола.
Лорен промолчала, вертя в руке вылезшую нитку из диванной обивки.
– Кстати, а где мама? – спросила Реджи.
– Не знаю, – ответила Лорен. – Она встала незадолго до полудня и молча ушла.
Реджи знала, что после новостей Лорен пойдет в гараж, возьмет удочку и болотные сапоги, а потом направится вниз по склону заднего двора к маленькой бухте, где останется до тех пор, пока не станет слишком темно, чтобы ловить рыбу на муху. Левая сторона крыльца, где Лорен сидела вечерами, пропиталась терпким запахом рыбы, который сопровождал ее повсюду. Реджи не удивилась бы, в один прекрасный день увидев жабры у нее на шее.
– Осталось две недели до школьных каникул, – обронила Лорен, по-прежнему занимаясь вылезшей ниткой.
– Ага. – Тара потянулась за очередным ломтиком кукурузных чипсов. – До свидания, неполная средняя школа Брайтон-Фоллс! И слава богу!
– Наверное, вам обеим стоит устроиться на работу, – сказала Лорен.
Тара рассмеялась.
– Мы еще слишком маленькие.
– Я с двенадцати лет работала в отцовском магазине, – возразила Лорен.
– Это было еще до принятия закона о детском труде, – парировала Тара. – Средневековье! – добавила она, стряхнув оранжевые крошки со своих черных джинсов, и заговорщицки подмигнула Реджи.
– Не думаю, что молодым людям полезно лодырничать, – заметила Лорен.
– Мы не собираемся лодырничать, – ответила Реджи. – Мы собираемся достроить домик на дереве. И может быть, я помогу Чарли стричь лужайки.
Чарли стриг траву у соседей с тех пор, как умерла его мать. Он зарабатывал неплохие деньги и всегда искал помощников.
– Говори за себя, Дюфрен, – сказала Тара. – Я собираюсь бездельничать сколько влезет. Валяться на диване, жевать леденцы и загорать.
Реджи невольно засмеялась. Мысль о Таре, принимающей солнечные ванны, была нелепой. Ее даже никогда не видели в рубашке с короткими рукавами.
– А ты не умрешь, если окажешься под солнцем? От внезапного самовозгорания или чего-нибудь в этом роде?
Тара улыбнулась.
– А еще я не вижу своего отражения в зеркале. И не вздумай креститься в моем присутствии!
– Хватит, Тара! – отрезала Лорен.
– Извините, мисс Дюфрен, – нежным голосом пропела Тара.
Главный сюжет шестичасового выпуска новостей заставил их всех затаить дыхание и подвинуться ближе к телевизору, где за столом сидел диктор с безупречной прической и квадратной челюстью.
– Сегодня на крыльце полицейского участка Брайтон-Фоллс была обнаружена женская рука. Неназванный источник в департаменте полиции сообщает, что руку оставили в картонке из-под молока, завернутой в коричневую бумагу.
У Реджи возникло ощущение, что она попала в кинофильм, а реальная жизнь осталась где-то позади.
– Что за дьявольщина? – воскликнула Тара, но Лорен была так потрясена, что не сделала ей замечания за ругань.
Реджи непроизвольно дернула ногой, как в тот раз, когда врач стукнул по ее колену резиновым молоточком. Нервный тик пробегал по всему телу, словно ее дергали за невидимые нити.
Детектив, дававший интервью репортерам, мало что мог сказать. Это был краснолицый здоровяк с густыми усами, в зеленой спортивной куртке из полиэстера.
– Бог ты мой, – ахнула Тара. – Это же отец Чарли!
– Это не он, – отозвалась Реджи и наклонилась ближе к телевизору.
– Реджина, не заслоняй экран, – велела Лорен. – Ты мешаешь мне смотреть.
Реджи вернулась на диван.
– Очень похож, – сказала Тара. – Он… он теперь вроде знаменитости.
– У вас есть версия, кому может принадлежать эта рука? – спросил репортер. – Принадлежала она мертвому человеку или живому?
– Боюсь, на данном этапе я не могу давать комментариев, – сказал усатый детектив. Он попросил всех, кто находился в центральной части города и видел человека с коричневым свертком, позвонить в полицейский участок. Реджи вгляделась в его лицо. Тара была права: это отец Чарли. Он выглядел более грузным, изможденным и более похожим на картофелину, чем в реальной жизни. С другой стороны, в последнее время Реджи почти не встречалась с ним. Чарли редко приглашал ее к себе, а когда это случалось, его отец всегда находился на работе.
– Гос-споди! – Тара открыла рот; ее глаза были огромными, голодными и светились изнутри, как это бывало, когда она заводила одну из своих игр о конце света.
Лорен разгладила руками свой запятнанный рыбацкий жилет, покачала головой и на мгновение закрыла глаза, словно загадывала желание.
Реджи подняла руку и прикоснулась к своему новому уху, отстегнула его, а потом со звучным металлическим щелчком поставила на место.
Отрывок из книги Марты С. Пэкетт «Руки Нептуна: подлинная история нераскрытых убийств в Брайтон-Фоллс»
Офицер Томас Спэрроу был первым, кто заметил сверток, вернувшись с парада примерно в 11.45. Сверток находился на верхней площадке гранитной лестницы, ведущей к главному входу в полицейский участок Брайтон-Фоллс. Это был сверток из плотной коричневой бумаги, перевязанный бечевкой. Офицер Спэрроу, лишь недавно приступивший к исполнению своих обязанностей, развязал бечевку, не известив начальство и не выставив защитное ограждение вокруг вероятного взрывного устройства.
«Не знаю, о чем я думал», – признался он потом в интервью со мной. Это был румяный двадцатидвухлетний юноша, который получил степень по специальности «уголовная юстиция» в местном двухгодичном колледже и сразу же подал заявление о работе в полиции. Он вырос в Брайтон-Фоллс и всегда хотел стать полисменом. «По-моему, я подумал, что произошла ошибка, понимаете? Кто-то оставил пакет на крыльце, а потом случайно забыл о нем. Он выглядел примерно так же, как пакет из булочной, аккуратно завернутый и перевязанный бечевкой».
Под коричневой бумагой Спэрроу обнаружил красно-белую картонку из-под молока, скрепленную степлером. Движимый любопытством, он вскрыл коробку и увидел женскую руку с безупречно наманикюренными ногтями кораллового оттенка. Офицер Спэрроу отложил коробку и поспешил в участок, где оповестил о своей находке дежурного сержанта, а потом побежал по коридору в мужской туалет, где его вывернуло наизнанку.
16 ноября 2010 года. Уорчестер, штат Коннектикут
– Реджина? – пробормотала женщина, лежавшая под одеялом. – Это ты?
Ее лицо страшно исхудало, кожа была такой тонкой и белой, что под ней проступали пульсирующие голубые вены. Волосы некогда роскошного платиного оттенка теперь были бесцветными и безжизненными, словно рисовая лапша. Но это, без сомнения, была Вера.
Реджи застыла в дверях. У нее так сдавило в груди, что, казалось, весь воздух вышел из легких, а сердце остановилось.
«Давай же, заходи, проклятая трусиха».
– Это я, мама, – сказала Реджи. Как это странно: гадать о том, кого видит перед собой ее мать. Может быть, какая-то часть ребенка, которым была когда-то Реджи, – девочки, состоявшей из угловатых плечей и коленок, словно нелепая марионетка, выглядывала сейчас из-под темных локонов вьющихся волос и женского тела ростом в пять футов и восемь дюймов? В конце концов, возможно, она не так уж сильно изменилась. В кожаном пиджаке, джинсах и сапогах – она по-прежнему одевалась как девчонка-сорванец, которой всегда была.
Путь от двери до кровати показался ей вечностью. Сапоги Реджи скользили по навощенному полу, как по льду. Ей снова было десять лет, и она снова оказалась на пруду Рикера, где мать учила ее кататься на коньках.
Реджи приблизилась к кровати и положила дрожащую руку на плечо Веры. Там осталось очень мало плоти; Реджи ощущала узловатые кости, образующие хрупкий каркас, скреплявший мать воедино. Реджи вспомнился конструктор, с которым она играла в детстве и складывала несколько наборов, чтобы построить башню до самого потолка, – башню, которая крепилась, шаталась и в конце концов обрушивалась на пол. Руки Веры были скрыты под одеялом, и Реджи невольно смотрела туда, пытаясь представить правую руку, отрезанную у запястья. Одеяло было тонким и белым, с голубой надписью «Собственность медицинского центра UMASS». Вера согнула ноги в коленях, сделав из одеяла некое подобие шатра. Подушка под ее головой была влажной и в грязных разводах.