Венериана

Детская шалость

-... Ну, не передумал? Или сразу принёс биноклю?

Борька, заложив руки в карманы, нахально ухмылялся.

- Мой бинокль при мне и останется. А ты давай кассетничек-то готовь!

- Ха! Смелый, пока светло. Ну давай, двигай!

Я лишь дёрнул плечом, не желая вступать в дальнейшие пустопорожние пререкания, повернулся и зашагал к воротцам, обозначавшим вход на кладбище. Борька с секундантами топал сзади своими вдребезги разношенными кедами, так, что можно было различать шаг с правой и левой ноги. Правая - шпок, левая - чвяк... наверное, вот-вот отвалится подошва... Хорошо бы отвалилась, и похромал бы наш Борюсик обратно... так и надо за вредность ему...

Свежие могилки закончились, и сразу вокруг сгустился вечерний сумрак. В этой, старой части кладбища меж могильных оградок вымахали деревья не хуже, чем в настоящем лесу, и косые предзакатные лучи не могли пробиться сквозь тесно сомкнутые кроны - листопад ещё только-только вступал в свои права, и лишь отдельные багряно-жёлтые листочки валялись под ногами. И сами захоронения вокруг изменились. Вместо однообразно-унылых железных пирамидок и параллелепипедов вокруг громоздились мраморные плиты и целые изваяния, тут и там торчали каменные кресты. Наше кладбище вообще очень древнее, едва ли не со времён Пушкина, и здесь, в этом дальнем углу, ещё до революции хоронили всяких купцов первой гильдии да графьёв... короче, буржуев разных. Крестьян и рабочих, замученных теми буржуями, тоже хоронили, конечно, но подальше. Только там почти ничего уже не напоминало кладбище, даже могилки не разобрать среди буйно разросшихся кустов. Рабочие и крестьяне в царские времена ведь не могли ставить мраморных памятников, а деревянные кресты давно сгнили.

Заросли наконец расступились, и перед нами явилась церковь - древняя, с выбитыми окнами и сорванным шатром-кровлей. В боку строения виднелся изрядный пролом. Дед мне как-то рассказывал, будто уже перед самой войной, в сорок первом решили разорить сей храм Божий, чтобы избавить освобождённый народ от поповского дурмана. И даже вроде как сгоряча хотели взорвать. Выделили комсомольцам взрывчатку, да только они её на другое дело отчасти употребили - рыбу глушить в заводи. Вот и не хватило остатка, чтобы часовенку-то обрушить, только дыру и проделали в стене. А тут бац - война. Ну и не до разорения церквей враз стало...

- Здесь годится? - я остановился у витиеватой чугунной ограды, почти утратившей следы покраски и сильно заржавевшей - видать, давно не навещали усопшего родственники. За оградой, в буйных зарослях травы виднелась массивная могильная плита, из чистого белого мрамора, да с покосившегося памятника-барельефа сурово взирал лик какого генерала... а может, и графа. Во всяком случае, полустёртые буквы на памятнике было уже не разобрать без фонаря.

- Можно и тут, отчего нет, - Борька тоже разглядывал памятник, и наглая ухмылка как-то сама собой улетучилась с его губ.

Димка, взявшись за край, с натугой распахнул приржавевшую калитку, истошный визг ржавого железа разнёсся по округе. В кронах деревьев где-то неподалёку всполошились, загалдели кладбищенские обитатели, серые вороны и галки.

- Уй, холодная! - Витёк, мой секундант в этом деле, тронул ладонью надгробье. - Надо травы на плиту накидать, не то околеть можно к утру.

- Надо так надо, - вновь не стал возражать Борька. - Заодно и могилку почистим этому графину. Бабка моя грит, богоугодное дело покойников обихаживать... Давайте уже скорей, пацаны, сейчас стемнеет!

Выдрать в тесном квадрате могильной ограды всю пожухлую траву вчетвером - дело минутное. Травы тут наросло не то чтобы на небольшой стог, но для одного спального места вполне даже достаточно. Критически оглядев импровизированную постель, я развернул скатанное в тугой рулон верблюжье одеяло, принялся расстилать.

- Тоха, ты точно не примёрзнешь тут? - Витёк с сомнением оглядывал мои спальные принадлежности.

- Да не боись, не примёрзну, - я для убедительности оттянул ворот толстого свитера, торчавший из-под куртки. - Не зима ведь пока что!

- Ну вот тебе тут вода, если пить захочешь, - мой секундант помотал алюминиевой солдатской фляжкой. - Фляжку только аккуратней!

- Верну в целости, - улыбнулся я. Что значит друг, ведь подумал о такой мелочи, а я вот забыл...

Борька между тем уже гремел никелированной цепью, прилаживая её к чугунной ограде. Щёлкнул замок.

- Держи, Пурген! - он протянул мне второй конец цепи, с совсем небольшим замочком.

- За пургена в нос получишь, понял?!

- Ладно, замяли! - Борька хихикнул. - Узник совести, так лучше?

Вздохнув, я обернул вокруг щиколотки цепь, позаимствованную у Борькиного дворового пса Пургена (прозванного так за неуёмное стремление гадить везде куда можно добраться) и защёлкнул дужку замка. Демонстративно выставил ногу - смотрите, всё без обману, не стащишь, замок не отперев. Борька, подпрыгнув, ухватил толстую ветку, протянувшую свою длань к самому монументу, подтянул и зажал под мышкой. Сморщив нос, выдернул из отросшей шевелюры волос и принялся с сопением привязывать к ветви крохотный ключик. Справившись наконец с ювелирной процедурой, мой оппонент осторожно отпустил ветку, и та закачалась над головой, уронив пару жёлтых листочков..

- Значит, так. Утром ключ висит - твой аппарат. Не висит - мой бинокль. Имеются вопросы?

- Давай-давай, цурюк нах хаус! - я демонстративно развалился на "ложе". - Но чтобы завтра до восьми как штык! Восемь ноль одна - всё, конец договора! Я тут до обеда сидеть не собираюсь!

- Да тебя через час тут не будет, - нахальная ухмылка уже вновь вовсю гуляла на Борькином лице.

- Но тебя точно родичи не хватятся? - Витёк озирался.

- Ну сказал ведь, они с Ленкой в гости к бабуле укатили! Они только завтра к вечеру дома будут.

- Дверцу прикрыть? - Димка взялся за ржавую калитку.

- Да не, не надо, - поколебавшись секунду, отмахнулся я. - Ворон только пугать!

- Ну спокойной ночки! С покойниками! - это Борька, разумеется.

Дождавшись, когда товарищи исчезнут из поля зрения, я закинул руки за голову, наблюдая, как последние лучи уходящего солнца один за другим покидают верхушку дерева. Вот ещё... ещё чуть... всё. Последний листок вспыхнул оранжевым пламенем и погас. Ну что... надо спать, пожалуй... а что ещё делать?

Вздохнув, я накинул на себя край верблюжьего одеяла. Вообще-то глупо, конечно. Вся затея глупая, и весь этот спор дурацкий донельзя. На "слабо" дураков обычно и ловят. Однако, как любит говорить наш сосед, бывший в войну энкаведистом - "назвался Груздем - полезай в кузов". Может, взрослые дядьки и умеют как-то выкручиваться из таких вот дурацких споров, на то они и взрослые. Но не в четырнадцать лет. Тем более спор затеялся перед всем классом, так что отступать некуда...

В общем, поспорили мы с Борькой крепко, и на кон выставили не щелбаны какие-нибудь - он японский кассетник, я старинный морской бинокль. А цепь, это уже, как говорится, на публику больше. Ну и сжульничать трудновато, это да, при всём желании. Поди-ка отомкни хороший замок в такой-то темноте... тут и опытный вор-домушник навряд ли чего сможет, хоть с всеми отмычками... Отсутствие фонариков любого рода, кстати, Борька специально оговорил, выторговал, жучила. Так страшнее.

Небо, вот только что залитое червонным закатным золотом, на глазах бледнело. Внизу же стремительно скапливался сумрак, неуловимо переходя в уже самую настоящую, ночную тьму. Зябко поёжившись, я поплотней закутался в одеяло и закрыл глаза. Надо спать, надо спать... спать до утра. Как убитый, ага. Ну в самом деле, не таращиться же всю ночь, сидя на цепи, как Пурген. Этак и в самом деле с ума сойти можно. То куст под ветром шелохнётся, то что-то где-то скрипнет... треснет... Ну действительно, нельзя же всерьёз верить, что покойники по ночам из могил встают... вампиры там ещё... привидения... Про это в книжках можно читать, интересно, но верить в такие сказки советскому пионеру неприлично. Это же наше, советское кладбище, и не может тут быть никаких таких вампиров... и привидений... вампиров уж точно не бывает... не может быть на советском кладбище...