Страница 4 из 15
– Тут, небось, и хрящика ни одного нет, все чистое мясо.
– Нет. Но все равно спасибо.
– О-ох, – Лезек чуть-чуть сник. Он принялся пританцовывать, чтобы вбить в замерзающие ноги немного жизни, затем просвистел несколько лишенных мелодии тактов. Он испытывал чувство, что должен что-то сказать, даже изречь – что-то вроде мудрой тирады или житейского совета. Напомнить, что в жизни есть темные и светлые полосы, положить руку на плечо сына и пространно заговорить о проблемах взросления – короче говоря, показать, что мир – это забавное местечко, в котором человеку, метафорически выражаясь, не следует проявлять излишнюю гордость и отказываться от предложенного ему горячего пирога с мясом.
На площади, кроме них, никого не осталось. Мороз, последний в этом году, все крепче и крепче сжимал своей хваткой булыжники.
Высоко на башне спрятанное за циферблатом зубчатое колесо повернулось, издав звонкое «клонк!», зацепило зубцом рычаг, освободило храповик и позволило упасть тяжелому свинцовому грузу. С жутким металлическим хрипом дверцы на циферблате раздвинулись, и глазам зрителей предстали скромные труженики часов. Дергающимися движениями, словно страдая от острого приступа болезни под названием «артрит роботов», они заколотили молоточками, звоном провозглашая новый день.
– Такие-то дела… – голосом, в котором забрезжила надежда на ночной сон, протянул Лезек.
Им предстояло найти местечко для ночевки. Канун Дня Всех Пустых – не самое подходящее время для прогулок по горам. Может, удастся заночевать в каком-нибудь хлеву…
– Еще не полночь. Полночь наступает с последним ударом, – сдержанно произнес Мор.
Лезек пожал плечами. Сила упорства Мора положила его на обе лопатки.
– Хорошо, – ответил он. – Тогда давай подождем.
И тут они услышали клацанье копыт. Звуки прокатывались по морозной площади, и были они что-то громковаты, гораздо громче, чем предполагают естественные акустические законы. Мор чуть не заткнул уши – повсюду над его головой гремело, скрежетало и дребезжало. Назвать этот звук скромным перестуком копыт было бы поразительной неточностью, ведь перестук предполагает довольно милого, забавного и веселого пони в соломенной шляпе с прорезями для ушей. Характер этого звука явно показывал, что в данном случае о соломенной шляпе речи не идет.
Лошадь вступила на площадь с Пуповой дороги. Пар, клубясь, валил от огромных влажных белых боков. Копыта выбивали из булыжника искры. Лошадь шла горделивой рысью, словно в атаку на противника. Нет, она определенно не носила соломенной шляпы.
Верхом на лошади сидел высокий человек. Защищаясь от холода, он целиком запахнулся в свое одеяние. Его громадная фигура производила грозное впечатление. Когда лошадь достигла центра площади, всадник не торопясь спешился. Затем принялся возиться с чем-то, притороченным к седлу. В конце концов, он (или она) вытащил торбу, закрепил ее за ушами у лошади и ласково похлопал животное по шее.
Воздух приобрел плотность и жирную глицериновую вязкость. Глубокие тени, окружавшие Мора, окаймились голубыми и сиреневыми радугами. Всадник широкими шагами двигался в сторону молодого человека, его черное одеяние вздымалось, а каблуки, касаясь булыжников, издавали легкие щелчки. Эти щелчки были единственными оставшимися в живых звуками – тишина сомкнулась над площадью, закрыла ее всю, словно гигантский ком плотной ваты.
Впечатление подпортилось не вовремя подвернувшимся скользким участком заледенелого булыжника.
– У, ПРОКЛЯТЬЕ.
С голосом, произнесшим эту фразу, было что-то не так. Нет, со словами все было в порядке.
Но они попали в голову Мора, не взяв на себя труд пройти предварительно через уши.
Он ринулся вперед, чтобы помочь упавшему подняться, и обнаружил, что хватается за… руку ли? Это была гладкая, глянцевая кость, слегка желтоватая, подобно старому биллиардному шару. Капюшон откинулся с головы своего владельца. На Морга направлял пустые глазницы голый череп.
Пустые, да не совсем. В самой их глубине, словно в окнах, открытых в бездонные космические бездны, подрагивали две крохотные голубые звездочки.
Мору пришла в голову мысль, что ему полагается испытывать ужас. Так что он был даже слегка шокирован, обнаружив, что не испытывает его. Перед ним на булыжниках сидел не кто иной, как скелет. Он потирал ушибленные колени и недовольно ворчал. Но скелет был живой. Он производил занятное впечатление, но, по некой странной и неведомой причине, впечатление это было не очень-то пугающим.
– СПАСИБО, МАЛЬЧИК, – донеслось из черепа, – КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?
– Э-э… – не сразу нашелся Мор. – Мортимер… сэр. Но все называют меня Мор.
– КАКОЕ СОВПАДЕНИЕ, – произнес череп. – ПОМОГИ МНЕ ВСТАТЬ, ПОЖАЛУЙСТА.
Он неуверенно поднялся на ноги и принялся отряхиваться. Теперь Мор разглядел, что его талию опоясывает широкий пояс, с которого свисает меч с белой рукоятью.
– Надеюсь, ты не пострадал, – вежливо произнес Мор.
Череп в ответ оскалился в широкой ухмылке. Конечно, подумал Мор, ассортимент выражений лица у него таков, что выбирать особо не приходится.
– НИКАКОГО ВРЕДА, ПОХОЖЕ, Я СЕБЕ НЕ ПРИЧИНИЛ.
Череп огляделся и, по-видимому, впервые заметил Лезека. Тот примерз к месту, на котором стоял. Мор решил, что настало время дать некоторые разъяснения.
– Мой отец, – произнес он, незаметно, чтобы никого не обидеть, заслоняя спиной замороженный «экспонат номер один». – Прости меня, но ты – Смерть?
– ПРАВИЛЬНО. ВЫСШАЯ ОЦЕНКА ЗА НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТЬ, МАЛЬЧИК. Мор проглотил слюну.
– Мой отец хороший человек, – выдавил наконец он. Подумав некоторое время, он добавил: – Вполне хороший. Если тебе безразлично, к кому идти, то я бы предпочел, чтобы ты оставил его в покое. Я не знаю, что ты с ним сделал, но мне бы очень хотелось, чтобы ты прекратил это. Не сочти за оскорбление.
Смерть отступил на шаг, склонив череп набок.
– ПРОСТО НА ДАННЫЙ МОМЕНТ Я ВЫВЕЛ НАС ЗА ПРЕДЕЛЫ ВРЕМЕНИ. ОН НЕ УВИДИТ И НЕ УСЛЫШИТ НИЧЕГО ТАКОГО, ЧТО МОЖЕТ ЕГО РАССТРОИТЬ. НЕТ, МАЛЬЧИК, ТЫ ЗАБЛУЖДАЕШЬСЯ. Я ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ.
– За мной?
– ТЫ ВЕДЬ ЯВИЛСЯ СЮДА В ПОИСКАХ РАБОТЫ?