Страница 12 из 24
– Ты что здесь развалился, идиот? – сердито произнесла девушка, глядя на него сверху.
– Я не идиот, а секретарь, – возмущенно ответил Али, – Ты же сама с ног меня сбила.
– А ты не путайся под ногами.
Вид у нее был все еще сердитый, но глаза уже смеялись.
– Я не путался, я просто стоял здесь, – возразил Али.
– Да, но, кажется, при этом ты еще и пританцовывал, – заметила девушка. На вид ей было лет пятнадцать.
– Я просто кружился, – сознался Али.
– Ну вот, а говоришь не идиот, разве катибы кружатся? Ты так и будешь лежать? Я тебя не ушибла?
Али поднялся, поправил тайласан и с достоинством произнес: – Я катиб вазира Шамс-ад-Дина Туграи.
– Да, что ты, эка важность – хмыкнула девчонка, – А я представь себе, его дочь.
Али открыл рот от изумления.
– Теперь ты обязан на мне жениться, – лукаво сказала девушка.
– С какой стати я должен на тебе жениться?
– Как это с какой! Лежал со мной рядом, кто же теперь на мне женится?
– Но это ты меня повалила.
– Ну, значит, я должна на тебе жениться, – вздохнула девушка. – Тебя как зовут?
– Али, а тебя?
Ответить девушка не успела. Внизу на первом этаже послышались голоса, и она, прижав палец к губам, убежала так же стремительно, как и появилась. Али, глупо улыбаясь, смотрел ей вслед. Девушка была красива и совершенно не похожа на мусульманок, которых ему довелось видеть на улицах Табриза в чадрах и хиджабах. В ней чувствовалась независимость и свобода – свойства, не присущие мусульманской женщине.
Из комнаты вышел хаджиб, держа в руках объемную папку бумаг.
– Это это за шум был здесь? – спросил он.
– Да это я упал, – соврал Али.
– Что значит упал? Просто так взял и упал? – подозрительно глядя на Али, спросил хаджиб.
– Пол здесь скользкий, – пояснил Али.
– Странный ты, парень, пойдем, я дам тебе провожатого, раз ты подвержен падениям. Неровен час, на улице упадешь, потеряешь бумаги.
Он проводил Али до выхода и дал ему в сопровождение чауша.
Шараф-ал-Мулк начинал свою карьеру наибом[52] мустауфи в диване Дженда. Вазиром в нем был некто Наджиб Шахразури, служивший хорезмшаху Мухаммаду, еще в те дни, когда тот был силах-саларом[53] Хорасана. Дослужившись до должности мустауфи, он решил подсидеть своего начальника и самому занять пост вазира. Он подал жалобу султану о присвоении вазиром 2000 динаров казенных денег и с нетерпением стал ожидать реакции султана. Однажды во время общей аудиенции, он увидел вазира, который стоял с потерянным видом и догадался, что стрела попала в цель. Но в этот момент султан, обратившись к вазиру, сказал: «Что с тобой, Наджиб, мне не случалось видеть тебя таким опечаленным. Может быть, ты думаешь, что тот, кто подал на тебя жалобу, очернил тебя в моих глазах и умалил твое достоинство? Так вот клянусь Аллахом и могилой моего отца, что я не потребую с тебя этой небольшой суммы. Более того, я дарю ее твоему сыну». Вазир пал ниц и поцеловал землю перед государем. Наиб возвратился домой, едва волоча ноги от охватившего его ужаса. Тем не менее, вскоре последовал указ султана об отстранении вазира и назначении Фахра Дженди на эту должность. Когда, через четыре года султан на пути в Бухару проезжал через Дженд, к нему поспешили жители с жалобами на вазира. Они подняли такой крик, что султан не знал, кого слушать. Оказалось, что у одного вазир отнял имущество и забрал детей. У другого, захватил наследственные владения. Разгневанный султан позволил жителям сжечь вазира, но тот исчез, и разъяренные жители сожгли его заместителя. Фахр Дженди скрывался до тех пор, пока не появились татары. Во время пребывания Джалала Манкбурны в Газне, он явился ко двору султана и сумел поступить на службу хаджибом. Бойкостью и красноречием он привлек к себе внимание. Как говорилось выше, он исполнял должность хаджиба до сражения у реки Синд. Тогда погибло много достойных людей, в том числе и вазир Джалала Шамс ал-Мулк. Фахр Дженди за неимением лучшей кандидатуры, был назначен исполняющим обязанности главы вазирата временно, пока не найдется человек, по роду и уму соответствующий этой должности.
После того, как он избежал расправы в Дженде, судьба была к нему благосклонна. Он оставался номинальным главой вазирата все это время у власти, решая все вопросы наихудшим образом. Кто бы ни обращался к нему, уходил разочарованным. Фахр Дженди преследовал лишь одну цель – личного обогащения. Жалобы на него все время поступали к султану. Но из-за тягот военного времени у султана не было времени заниматься кадровыми вопросами. Число недовольных вазиром росло, но он продолжал оставаться у власти. Даже получил лакаб Шараф-ал-Мулк. А султан, испытывавший к нему неприязнь, продолжал терпеть его, позволяя ему решать вопросы целых областей и провинций. Его люди рыскали по городу в поисках наживы, но всюду натыкались на противодействие Низама, раиса города. Как мы помним, султан сохранил полномочия семьи Туграи. Смириться с этим Шараф ал-Мулк не мог. Город по праву принадлежал ему. Вазир явился к вазиру и потребовал выплат налогов – копчура,[54] тамга[55], нал-баха[56], шараб-баха[57], а также хараджа.
С некоторыми видами налогов Шамс Туграи согласился. Но выплатить харадж отказался наотрез, заявив, что поземельный налог с населения собран. Шараф-ал-Мулк потребовал предъявить налоговые книги, и Шамс послал за ними своего секретаря.
Когда Али вернулся, в помещении дивана, где происходили переговоры, кроме Шамса и Шараф ал-Мулка, находились еще несколько человек катибов и двое телохранителей Шараф ал-Мулка. Али передал книги Шамсу и спросил:
– Мне уйти?
– Останься, – приказал вазир.
Шараф ал-Мулк бегло просмотрел книги.
– Ну что же, я вижу, что харадж собран, – наконец сказал он. – И это даже хорошо, не придется тратить время. Внеси эти деньги в казну хорезмшаха и все.
Шараф ал-Мулк даже улыбнулся собственной находчивости.
– То есть, как это внеси деньги, – рассердился обычно невозмутимый Шамс. – Может быть, ты вазир полагаешь, что казна государства и мой карман это одно и то же. В таком случае ты ошибаешься. Хотя такое случается с другими вазирами…
Восхищенный бесстрашием Шамса, Али бросил взгляд на Шараф ал-Мулка, ожидая его реакции, но тот был спокоен, лишь улыбка сползла с его лица.
– …Деньги находятся у Музаффар ад-Дина Узбека, нашего государя, а он находится сейчас там, где он находится.
– Твои грязные намеки тебе дорого обойдутся, – заявил Шараф ал-Мулк, тыча пальцем в Шамс ад-Дина. – Если деньги у Узбека, то они в надежном месте, так как он уже не сможет ими воспользоваться, они ему уже ни к чему. А я жду остальных налоговых поступлений, и не пытайся затягивать время пустой болтовней. Если султан, который в силу своего благородства неосмотрительно оставил тебя на своем посту, узнает о твоем нерадении, тебе не поздоровится.
С этими словами Шараф ал-Мулк, а за ним и его свита вышли из зала.
Крепость Алинджа-кала, округ Нахичевана.
Правитель Азербайджана Музаффар-ад-Дин Узбек проснулся от пения птиц за окном. Если, конечно, можно было назвать пением этот гвалт, который воробьи устроили в кроне дерева, растущего под окном. Хаджиб, которому он пожаловался вчера на то, что птицы не дают ему спать по утрам, предложил срубить чинару, но Узбек не согласился. Ему стало жаль и дерево, и птиц. Узбек тихо застонал и приподнялся на локте. Голова раскалывалась от боли. Каждый раз в такие минуты он давал себе клятву, что перестанет пить вино и займется, наконец, государственными делами. Но пресловутые дела были таковы, что только вино могло отвлечь его от мрачных мыслей по поводу будущего и развеять тоску. Он сел, тяжело дыша, сердце билось так часто, словно он убегал от кого-то. В коротком сне, увиденном им перед пробуждением, за ним, в самом деле, гнались вооруженные люди, но кто это были, он не понял – татары или хорезмийцы. Узбек не знал, кого из них следует бояться больше. Он нащупал босыми ногами чарыхи и, шлепая пятками по каменному полу, подошел и выглянул в окно. Он занимал небольшую круглую комнату в одной из сторожевых башен крепости. Солнце еще не взошло. Небо было серым, и, несмотря на макушку лета, затянутым в облака. Узбек не любил Нахичеван из-за сурового климата. Зимой здесь бывали морозы, и выпадал снег, а летом приходилось спасаться от жары. На подоконнике лежало надкусанное яблоко. Узбек отворил окно и запустил им в верхушку дерева. Оттуда с шумом разлетелась стая птиц. Узбек улыбнулся, но тут же сморщился, от резкого движения в голове застучали молоточки, от которых темнело в глазах от боли. На него накатила слабость, и он схватился за подоконник, чтобы не упасть. Придя в себя, он подошел к столу, на котором стоял бронзовый колокольчик, и позвонил. В комнату заглянул хаджиб.
52
Наиб – наместник. В данном случае представитель.
53
Силах-салар – командующий войсками.
54
Копчур – подушный налог.
55
Тамга – акциз на товары.
56
Нал-баха – сбор для приобретения подков.
57
Шараб-баха – сбор для приобретения вина.