Выстрел из прошлого

— А когда это было?

— Да сразу же после войны. В сорок шестом. Мне четыре года было, а я многое помню, Володя. Кое-что и по дням могу рассказать, представляете?

— Так, значит, вы… были в Германии? В Берлине?

— Да… Господи, я была в Германии. Но ведь я была там… ребенком…

— И не указали это в анкете…

— Конечно. Я дат не знаю, понимаете? Когда приехали, когда уехали…

— Ирина, извините, но я так взволнован, что не могу доесть вашу кашу. Вы ешьте, я подожду, а потом вы расскажете о Германии, и мы что-нибудь да выловим…

— Я тогда тоже не буду, — решительно проговорила Ирина. — Пойдемте к письменному столу.

Они пересели, и Ирина начала рассказывать… Перед глазами Володи проплывал длинный путь в Берлин — на поезде и машине «скорой помощи», выделенной для семьи военного врача, разрушенные города и странно контрастирующие с руинами оживленные вокзалы… Голодная маленькая девочка, которой в Польше что-то выменяли из продуктов, а в Берлине, на площади недалеко от рейхстага, ее накормили этой самой перловой кашей… Володя спокойно вбирал в себя этот рассказ, не прерывая и не спрашивая ни о чем — он запрограммировал себя на ключевую информацию, на событие, человека, эпизод, которые помогут раскрыть тайну, и старался не пропустить главного.

— …мне стало плохо. В машине укачало. Мама меня вывела, тут я солдата и увидела. Он сидел, опершись спиной о колонну этих самых ворот, и ел кашу из своего котелка. Я встала возле него и смотрела на эту кашу, не отрываясь. Он обтер ложку, протянул мне, и котелок подставил. А когда я поела, показал мне какой-то подземный ход и сказал, что это был вход в метро. Я подошла, встала на лестницу, она вниз вела, а там — вода, все затоплено, вещи, тряпки какие-то плавали… Мама меня схватила — и обратно в машину… Мы там в маленьких городках жили. Дольше всех — в Людвигслусте…

«Звоночек» издал мягкий, чуть слышный звук и умолк. Володя стал записывать каждое слово. А Ирина достала карту, нашла на ней городок Людвигслуст.

— Странно, но я не видела там разрушений. Дома как дома. На нашей улице были все серые, стояли ровно, как по линейке. Тот, где были мы, — двухэтажный. Мы жили на втором этаже. А наша хозяйка фрау Анна — еще выше, там было что-то типа чердачка, но переделано под жилье. Помню, мама с ней была в очень хороших отношениях. И меня эта женщина любила. Она меня однажды нашла… Мы играли во дворе в дочки-матери, дети все немцы, я одна русская, а игры такие же, как у нас. Вдруг во дворе появились ребята постарше, отозвали моих друзей и что-то им долго шептали, поглядывая на меня. И тут «мои» внезапно разбежались в разные стороны, а те подошли ко мне, схватили за руки и повели. Я кричала, но мамы с папой дома не было, а другие… словом, никто не отозвался. Привели меня в какой-то двор, пальтишко с меня сняли, бросили в яму, вырытую посреди двора, и забросали хламом каким-то, ветками. Я от боли долго пошевелиться не могла, а потом, слышу, ветки кто-то разгребает. Это наша фрау Анна была. Она, оказывается, видела все со своего чердака. И пальто мое они потом вместе с мамой нашли… Отец все просил хозяйку показать ему этих ребят, но она отказалась…

Отец работал в госпитале. В нашем госпитале… О! Я вспомнила потрясающий эпизод! Как-то нам совсем нечего было есть, и отец надел свой белый халат и смело пошел в магазин под видом проверяющего из санэпидемнадзора. Его одарили буханкой хлеба и большим куском копченой колбасы. Мы ждали его недалеко от магазина, за углом, и страшно волновались — вдруг они обнаружат обман. А когда увидели его со всем этим богатством, бросились навстречу и побежали, только ветер в ушах свистел!

— А эту вашу фрау Анну угостили?

— А как же! Кстати, если бы меня не обокрали — это случилось лет десять назад, — я бы вам сейчас ее кольцо показала. Золотое. С гравировкой — «LG 1937». Инициалы не ее, но кольцо ей принадлежало. Она его маме подарила — за что, не помню. Кажется, они просто поменялись кольцами на прощанье — для памяти, так сказать… И все же мне кажется, что за что-то…

«Звонок» захлебнулся в собственном звоне и снова умолк, заставляя Володю гадать, стоит ли «копать» этот эпизод. Но Ирина так разволновалась, что он решил — надо!

— Давайте, Ирина, вспоминайте. События, людей, что-то еще… Представляйте во всех подробностях все, что с вами происходило. Это только кажется, что невозможно. А начните-ка — и все само будет всплывать в памяти… Если это действительно был подарок — может, и правда, за что-то?

— Володя, я вот помню, какая бумага у нас была во время игры во дворе — мы ее разрывали на кусочки, кусочек — «тарелка»… В крупную клетку бумага… Всю обстановку в комнате помню… Даже где мамины лекарства лежали, помню. А это — нет. Правда, иногда мне кажется, что я вспоминаю что-то чрезвычайно важное… Но мало ли что могло казаться важным четырехлетней девочке!

— И все-таки расскажите, что вам кажется…

— Ну, иногда я как будто вспоминаю какую-то тревогу, суету, все бегут, кричат, а потом меня берут на руки и говорят…

— Что говорят? — быстро спросил Володя. — Что говорят?

— Только не смейтесь. Говорят, что я кого-то от пули спасла… Чушь это! Четыре года мне было, и кого я могла спасти, как? Но мне это вспоминается… И еще кое-что, но только на слух… — Я имею в виду… Я запомнила… звук выстрела. Вроде ничего особенного, время такое было, а как начну думать о той Германии, так и слышу этот… Господи! — У Ирины задрожали руки, она прижала их к груди и, горячо дыша, отрывистым шепотом добавила: — Володя, это ведь тот самый выстрел… Тот самый…

— Какой… самый?

— Который проникает в мою голову вместо ответа на спиритических сеансах…

— Вы уверены? Но почему? В принципе, выстрел есть выстрел…

— Нет, Володя, там… еще какой-то звук был характерный. Крик. И вот этот-то крик смешивается с выстрелом, как бы накладывается на него…

— А говорите — не помните…

— Да больше ничего и не помню… Сто лет прошло… При чем здесь выстрел, фрау Анна? Она, наверное, давно уже умерла…

— А фамилии ее не помните?

— Фамилии… В детстве знала, а сейчас и не сказать. На какую-то реку похожа…

— На немецкую?

— Не знаю. Подождите-ка, Володя… Когда мы были маленькие, смотрели какой-то известный фильм про наших пограничников. Там эта река называлась, я потому и помнила…

— «Ко мне, Мухтар!»?

— Нет, в самом названии фильма была река. «Над…» какой-то рекой…

— Да «Над Тиссой» же!

— Тиссен! Ее фамилия — Тиссен! Анна Тиссен! Да, да, это точно! Я вспомнила! Анна Тиссен…

Володя подбежал к Ирине, схватил ее за плечи и, глядя прямо ей в лицо, отрывисто произнес:

— Слушайте меня внимательно. Здесь она, разгадка. И вот почему я так думаю. Человек, которого мы подозреваем, женат на Анне Тиссен…

— Но… Володя, когда мы были там, фрау Анна не была замужем… Во всяком случае, она жила одна…

— Да сколько вы там были-то! Четыре-пять месяцев… А он, кстати, женился на ней только в сорок восьмом году…

— Надо же…

Ирина подошла к шкафу и стала рыться на верхней полке, под простынями и наволочками. Наконец извлекла маленький полиэтиленовый пакетик, а из него — длинную цепочку с необычными звеньями. Володя видел такую впервые — аккуратные продолговатые золотые пластины, по две сразу, перемежались, а, вернее, сцеплялись между собой коротенькими и тоже золотыми завитушками с каким-то необычным оригинальным плетением.

— Нравится, Володя? Это ведь тоже ее подарок, фрау Анны. Мама рассказывала, что, когда мы оттуда уезжали, Анна предлагала ей взять с собой все, на что глаза смотрят. Мама, конечно, ничего не взяла. Но фрау Анна так умоляла взять эту цепочку! И тогда мама оставила ей свою, обычную… Так что они не только кольцами поменялись…

— А почему? Они были так дружны? Или — с пулей вам не показалось, вы и впрямь ее спасли? Как — это уж я не знаю, но только тогда все логически увязывается. Можно, например, предположить, что Анна Тиссен, обязанная вам вторым своим рождением, встав после войны на ноги, восстановив свое хозяйство, решила отблагодарить вас по-настоящему… Конечно, если тогда ее жизни действительно угрожали, и тот выстрел был настоящим, а не…