Страница 10 из 13
Экзамен по математике она сдала с помощью одноклассницы, золотой медалистки, которая дала ей списать правильный ответ. Но… Белла Ахмадулина не была бы собой, если бы с ней ничего не произошло – она фактически сама себя «завалила», сделав грамматическую ошибку в письменной работе, и серебряная медаль ей так и не досталась.
Случайность? Да. Но для Беллы Ахмадулиной такая случайность – точно частный случай закономерности. Она знала, что не заслужила серебряную медаль, она не хотела ее получить, и как бы ни старалась угодить родителям, мечтавшим об этой медали, так ее и не получила. Может, ее и ругали, зато на душе у нее было легко.
Но это все будет немного позже. А пока, после увольнения любимой учительницы и разгона класса, в котором у Беллы были друзья, школа перестала играть в ее жизни важную роль, снова превратившись в обычную обязаловку. Но зато в ее жизни появились литературный и театральный кружки в Доме пионеров, а главное – замечательные люди, которые этими кружками руководили. Они первыми… возможно, даже не увидели, а почувствовали ее необычайную одаренность и подтолкнули развитие ее таланта.
«Дом пионеров Красногвардейского района на Покровском бульваре, – вспоминала Ахмадулина, – в чудесном старинном особняке, я не знаю чьем, каких прекрасных, несчастных и уничтоженных людей, там были замечательные так называемые кружки для тех, кто чем-то занимается. И там были какие-то хорошие люди, в этом старом, чудесном доме на берегу Покровского бульвара, прямо на краю его, вблизи Чистых прудов, и занимались такие разноцветы. Там занимались в студии изо Игорь Шелковский, потом в Париже живший, надеюсь, и сейчас тоже, Левенталь. Я ходила в литературный кружок, которым руководила Надежда Львовна Победина, у меня от нее остались светлые воспоминания. У нее там были печальные молодые стихотворцы. Настрой был общий заунывный и печальный. И вот самый главный был по фамилии Неживой, мальчик, который считался самым одаренным. К сожалению, его фамилия потом сбылась и превратилась в подлинность».
Стихи Беллы Ахмадулиной – это стихи женщины, которая не позволила себе быть несчастной. По-видимому, посчитала это недопустимым жеманством. Или, возможно и скорей всего, посчитала, что ей это не по чину. (Вот Ахматова – другое дело. Ей было можно.) И это ахмадулинское ненесчастье – самое ценное в ней, самое дорогое и самое честное. Ибо мы – люди, усвоившие весь ХХ век и первые 10 лет этого, – больше не имеем права быть несчастными.
Просто потому, что знаем о времени и о себе нечто такое, что не позволяет нам этого. Быть горькими, беспощадными, жесткими, манерными и трагическими, смешными или жалкими – да.
А вот несчастными – нет.
Ни Бродский, ни Ахмадулина, ни Шварц – такие вещи себе уже не разрешали. И нам – даже не стоит и начинать.
И это самый главный урок Беллы Ахмадулиной, который она нам дала.
Дмитрий Воденников, поэт и эссеист.
Этот Дом пионеров и школьников Красногвардейского района (такое было его полное название), сыгравший важную роль в жизни Беллы Ахмадулиной, располагался на Покровке, в доме номер 22, на втором этаже. Этот некогда роскошный особняк в редком для Москвы стиле растреллиевского барокко, известный как «дом-комод», принимал в своих стенах многих великих людей. В те времена, когда он был особняком Трубецких, туда ездил учиться танцам юный Пушкин, там заключали помолвку родители Льва Толстого, позже там квартировал Дмитрий Менделеев. Когда вдова Трубецкого продала особняк, в нем сделали мужскую гимназию, в которой учились Константин Станиславский, Владимир Соловьев и Николай Жуковский.
После революции дням славы особняка Трубецких, казалось бы, пришел конец. Его отдали сначала под общежитие, потом под коммунальные квартиры, и нетрудно представить себе, в каком состоянии он был после войны. Но когда в «доме-комоде» разместили Дом пионеров, он снова получил шанс войти в историю. Хотя бы потому, что туда ходила заниматься Белла Ахмадулина.
В 1952 году на сессии Красногвардейского райсовета директор этого Дома пионеров Д. Г. Гриль рассказывал о том, что в кружках авиамоделирования, художественном, драматическом, литературном и других занимается более шестисот школьников. И это несмотря на то, что условия их занятий были просто ужасны: тесно, холодно, потолок протекал. Кружки были плохо оснащены, не хватало инструментов и оборудования. Плюс к тому в Доме пионеров постоянно толклись посторонние – сотрудники других организаций, размещенных в том же здании (им было удобнее проходить через помещения Дома пионеров), и все еще не до конца расселенные жильцы коммуналок.
Но, несмотря на все перечисленное, судя по воспоминаниям очевидцев, детей невозможно было отправить вечерами по домам, они готовы были даже ночевать в Доме пионеров. Настолько там был отличный педагогический коллектив. Кружок рисования вела Елена Алексеевна Иванова, литературы – Надежда Львовна Победина, мальчики строили модели самолетов и участвовали в соревнованиях юных авиамоделистов под руководством Василия Никитича Насонова. Педагог-географ Грант Александрович Генженцев устраивал с ребятами походы по Подмосковью и дальние экспедиции по стране, в основном по архитектурным достопримечательностям и памятным местам Великой Отечественной войны.
Чаще всего истории про такие прекрасные учреждения заканчиваются печально – талантливых педагогов разгоняют, творческую инициативу загоняют в рамки, а здание вообще отдают каким-нибудь чиновникам. К счастью, Дому пионеров и школьников Красногвардейского района повезло гораздо больше. Вскоре за счет отселения жильцов и вывода учреждений ему отдали весь второй этаж «дома-комода», с актовым залом, фойе и комнатами для кружков. И даже сделали там ремонт. Так что, Дом пионеров просуществовал еще достаточно долго, и среди его воспитанников (даже если не считать Ахмадулину) было немало ярких творческих личностей, таких как театральный художник Валерий Левенталь, радист полярной экспедиции Анатолий Мельников или писатель Сергей Владимирович Александрович, который, кстати, посвятил своему наставнику Гранту Александровичу Генженцеву повесть «Лето с капитаном Грантом».
Мне доводилось повздорить со многими знаменитыми писателями, ну, с некоторыми, некоторыми. Но вот с Чуковским никто не собирался вздорить, а вот я… Он действительно написал мне, обвинил Надежду Львовну Победину в каком-то пессимизме, что кружок был какой-то такой, очень заунывный, все предавались печали. И мы встретились, но уже прошло какое-то время, я на солнце так иду, и идут Корней Иванович Чуковский и Катаев. Корней Иванович очень любезно здоровается. Но я его костров не навещала, его известность, она для меня была – пшик. И вот он мне говорит:
– Здравствуйте, здравствуйте, прекрасная барышня Белла Ахмадулина.
Приблизительно так. Он помнил, как меня зовут. Запомнить трудно, но так, на звук.
– Вы знаете, вы причинили мне печаль, а потому что я написал вам письмо, где я укорял Надежду Львовну Победину, я откуда-то знал про этот кружок, и вы, вы мне не подумали ответить.
Но я еще тогда молода была:
– Корней Иванович, я получила ваше письмо и прошу прощения, что я на него не ответила, оно показалось мне несправедливым и даже жестоким в отношении Надежды Львовны Побединой, которую вы упоминаете.
Ну, на самом деле это была дерзость. Катаев так расхохотался, рассмеялся и говорит:
– Корней Иванович, что ты там детей какой-то печали учишь? Ты лучше бы шалман здесь построил, вот на этом месте, вместо библиотеки шалман бы построил, а то опечалишься здесь.
Они шутили так, они дружили. Чуковский вкратце объяснил, что в этом кружке пишут очень печальные какие-то стихи, но и плохие, кстати. Нет, то, что плохие, это я говорю, но что они были печальные, это было как раз хорошо, потому что как бы сопротивлялись эти молодые существа, они сопротивлялись всему вот веселью так называемому или какой-то лжи, которую все ощущали, ощущали и дети. А Надежда Львовна, навряд ли она была писатель большой, но то, что она писала о печали, – это воспитывало. Ну, в общем, на этом наши отношения с Чуковским пресеклись. Кроме того, я не могла простить Корнею Ивановичу, что, первоначально поздравив Пастернака с Нобелевской премией, он больше не появился в его доме, когда началась травля.