Страница 9 из 16
Понять их тоже можно.
Людовик XIII
Как нам прекрасно известно, король Франции Людовик XIII страдал от жены, родственников, Австрии, Англии и Голландии. Брат его по имени Гастон грабил людей на Новом мосту. Самого короля преследовали эпилептиформные припадки, хронический энтерит и кожный туберкулёз. Людовик заикался, писал детским почерком, был хил, тщедушен, ревнив, замкнут, подозрителен, завистлив. Одевался чуть ли не в рваньё. Практически не умел читать.
Его терзали непорядки в стране. Людовик любил скучать. При этом всём он:
1. Любил брить других опасной бритвой и однажды побрил собственноручно всех попавшихся ему офицеров гвардии, оставив им на подбородке «лишь малюсенькие клочки волос», которые вынужденно стали модными.
2. Играл в теннис.
3. Выучился у берейтора Плювинеля верховой езде и ставил некоторые рекорды.
4. Мог проходить в день до 28 км.
5. Прославился в качестве охотника. Самостоятельно обшаривал норы, ставил силки, бросался с кинжалом на оленей и волков.
6. В 23 года научился плавать.
7. Занимался кулинарией.
8. Мог самостоятельно управлять каретой о шести лошадях. В 1635 году это умение спасло ему жизнь, когда в карету, на козлах которой он сидел, ударила молния, так что сгорел только отдыхавший в карете королевский кучер.
9. Был орнитологом и знатоком экзотических птиц.
10. Дрессировал обезьян.
11. Мог шить своим любимцам обезьянам одежду в соответствии с сезоном года и направлениями в моде.
12. Считался лучшим во Франции (после Франсуа Поммероля) знатоком оружия.
13. Чинил и собирал всевозможные механизмы.
14. Ковал в кузнице.
15. Пёк хлеб.
16. Отливал маленькие пушечки.
17. Работал на токарном станке.
18. Чеканил монеты.
19. Плёл корзины.
20. Мастерил сети.
21. Прибивал в Лувре ковры собственноручно изготовленными гвоздиками.
22. Огородничал. Собирал первые урожаи зелёного горошка, которые продавал.
23. В случае поломки экипажа в дороге Людовик вооружался топором, «брал в руки нужный инструмент и делал всё, что нужно для ремонта. Рубил дерево, распиливал его должным образом, менял колесо, дышло, ось».
24. Устанавливал и стеклил оконные рамы в Лувре.
25. Заготавливал мясо.
26. Мастерил петарды.
27. Варил варенье.
28. Был мастером по составлению ароматов.
29. Играл на лютне.
30. Был рисовальщиком, гравёром и живописцем.
31. Слыл хорошим композитором.
32. Ставил балеты.
33. Танцевал. Как героические партии – в «Любви Рено и Армиды», например, исполнил партию демона огня, – так и комические – в «Четырёх частях света» и в «Балете ради смеха». Танцевал грабителей, авантюристов, испанцев, продавцов зелени.
34. В 1633 году поставил первое модное дефиле, в котором участники двигались под музыку, «соответствующую одежде».
35. Самое известное произведение Людовика – «Мерлезонский балет». Музыка, сюжет, костюмы, постановка танцев – всё было его. Танцевал он в этом балете всего дважды. Первый раз исполнил женскую роль торговки приманками. Второй раз станцевал фермера.
36. Всем своим любовницам (точнее, двум чередовавшимся между собой – де Отфор и де Лафайет) писал стихи.
Слыл занудой и посредственностью, после смерти стал объектом разных идиотств и кривляний, часть из которых мы имели счастье наблюдать по телевизору.
История – она баба справедливая, лишний раз убеждаюсь.
Долго ли терпеть?
В Москву в 1812 году вошло, по правде говоря, две армии.
Одна армия считалась лучшей в мире. Под управлением гения. Вошла колоннами, под музыку имперских маршей. Это я о французах.
Вторая армия была самодеятельной, без всякого управления, и состояла из подмосковских крестьян, которые вошли в Москву поартельно, вразнобой и без маршей.
Москва вскоре загорелась, и две армии, демонстративно не замечая друг друга, принялись осваивать оставленные без присмотра ресурсы.
Французов больше интересовали драгметаллы. Русское крестьянство кряжисто выламывало всё способное быть полезным в непростой крестьянской жизни. В первую очередь всё железное, чугунное, основательное. Ну и мебель, разумеется.
Именно так Подмосковье познакомилось с такой острой новинкой повседневности, как стул. Стул произвёл некоторую революцию в природном сознании подмосковных жителей. Индивидуальная площадка для сидения вместо привычной коллективистской лавки. Мобильность дизайна, способность легко и прихотливо трансформировать внутреннее пространство избы вместо вековечного и непоколебимого сидения вдоль стен по возрасту и почёту с бородами до пояса.
Жадное осваивание Москвы подмосковным крестьянством пылающей осенью 1812 года сделало для европеизации России больше, чем основание Санкт-Петербурга. Во всяком случае, больше, чем учреждение Академии наук вкупе с Академией художеств, это точно.
Европу из Москвы вывозили на подводах.
Это не был грабёж. Это был крестьянский Клондайк.
Москвичи, оставшиеся в городе, метались меж вестфальских гренадёров, итальянских фузилёров, Старой и Молодой гвардией и прочей прилично озверевшей солдатней. По воздуху искры, гарь, пух, чьи-то клочья летят, колокола от жара звонят сами, а из дымных закоулков выползает серо-бурая всепоглощающая крестьянская масса и по-муравьиному деловито стаскивает сапоги, самовары и конские дуги в кучи для удобства транспортировки к своим муравейникам.
Зажиточных москвичей из центра старой столицы крестьяне за русских принимали с оговорками. Проводили экспресс-диагностику русскости: не знаешь, когда День св. Триандофила-травосея Египетского, не очень твёрдо читаешь по памяти «Верую»?! Москвич, не взыщи!
Маршал Ней жил на Маросейке, рядом с Ильинскими воротами. Его адъютант, молодой такой француз, утром выходит из дома, который занимает Ней, видит, что русские крестьяне активно разбирают что-то из соседнего здания. В центре. В расположении французского корпуса. В трёх шагах от маршала Франции, герцога Эльхингенского, покорителя Европы, сокрушителя всего на свете Мишеля Нея.
Адъютант к ним. Он же молодой. И вот подходит он сначала очень решительно, по-гасконски так подходит, эполеты, орден Почётного легиона, аксельбанты, пропахшие порохом Бородина. И начинает этих крестьян видеть всё ближе и ближе. С каждым шагом всё отчётливее.
Сначала-то он решил всех разогнать строгим окриком, распугать всё это безобразие в лаптях, чтобы разлетелось неприятно деловитое вороньё, хлопая армяками. Но с каждым шагом решимость и задор адъютанта оставляют потихоньку. И когда он подходит совсем близко к продолжающим растаскивать какие-то кровати мужикам, то решимости у него хватает только негромко спросить, неожиданно даже для самого себя: