Страница 14 из 16
Полюбил играть в мяч. Не признавал правил, бил по мячу руками, ногами, палкой. Наломал и раздал палки всем членам своей команды. Так и победили. Когда капитана команды соперников отоварили в пятый раз палкой по голове и утащили с поля, игра прекратилась за явным преимуществом одной из сторон. Пётр был очень рад победе. Всем подарил по гульдену. А проигравшего капитана сопроводил до его дома, торжественно шагая рядом с телегой. Там, у проигравшего, и поужинал.
В следующей своей поездке в Германию Пётр посетил памятные места, связанные с Мартином Лютером. Вздохнул над его могилой, прошёлся по многочисленным лютеровским библиотекам и кабинетам. Пасторы нарадоваться не могли на такого восприимчивого к лютеранским чарам экскурсанта. Показали Петру знаменитое чернильное пятно с брызгами на стене, оставшееся с тех пор, как к Лютеру являлся дьявол и Лютер в дьявола запустил чернильницей. Типично протестантская история, полная намёков, но одновременно понятная всем.
Пётр долго и молча смотрел на чернила, оставшиеся на стене после дьяволова набега. Пасторы за спиной царя восково благоговели. Пётр обернулся к пасторам, рот у царя был перекошен скорбью, в левом глазу блестела слеза. Пасторы гурьбой кинулись утешать его, говорить, что дело Лютера живёт и побеждает, что учение его всесильно, потому как верно! Попросили царя расписаться на другой стене, ближе к двери, в знак своего посещения и участия в религиозном прогрессе.
Пётр расписался около двери мелом. Потом в один прыжок подскочил к чернильному пятну, которое побольше, и нацарапал рядом: «Чернила новые и совершенно сие неправда». После чего обнял двух пасторов и велел катать его по помещениям.
Как такое можно придумать?! Как такое можно экранизировать?!
А никак, и всё. Человек пережил острый посттравматический шок и остался прежним, изменяя не себя, как бывает с нами, а коверкая под себя пространство, события и порядки. Комкая их в своём маленьком властном кулачке.
«Баунти»
Всем из числа моих знакомых, управляющим коллективом, я рано или поздно рассказываю предысторию бунта на корабле «Баунти».
В фильмах предыстория показана глухо, а книги люди читать ленятся. И тут на выручку прихожу я. Распахиваю двери и возглашаю, дерзко откинув смоляные кудри с высокого лба, что сейчас начнётся поучительная лекция, и бежать всем уже очень и очень поздно. Сажусь у камина и, уставившись в огонь глазами, помнящими пламя Трафальгара, начинаю бессвязно орать, пристукивая деревянной ногой о паркет.
Как мы все прекрасно знаем, утром 28 апреля 1789 года взбунтовавшийся экипаж побросал в шлюпку восемнадцать человек неприсоединившихся к государственной измене, включая капитана «Баунти» Уильяма Блая. Не без умысла в баркас было нагружено дополнительно 150 фунтов хлеба, 32 фунта солонины, 6 литров рома, 6 бутылок вина, 125 литров пресной воды. Это был «золотой парашют» Блая, компенсация его выкидывания из руководства. А умысел был в том, что спасательный баркас осел в воду так, что в тихую погоду «борта поднимались над водой не более чем на две ладони».
Блай, как мы помним, выжил, добравшись до берега. Взбунтовавшийся экипаж поплавал некоторое время самостоятельно, а потом методично убивал друг друга на райском острове Питкерн.
Предыстория крушения руководства коммерческого проекта (а экспедиция «Баунти» была именно коммерческим проектом) такова.
Целью плавания «Баунти» была апробация системы завоза на острова Карибского моря хлебного дерева. Президент Королевского географического общества сэр Джозеф Бэнкс подготовил эту экспедицию на Таити, держа в голове прекрасную бизнес-схему: планировалось отправлять в Австралию всякую уголовную шушеру, а чтобы не гнать транспорты обратно порожняком, грузить на Таити хлебное дерево и отвозить его на Карибы для кормления рабов. Карибские острова не могли одновременно выдавать и табак, и сахар, и продовольствие для рабсилы. Ограниченные ресурсы, мало воды, мало пригодных площадей, а дело выгодное, бросать его нельзя. Из Африки везут «чёрное дерево», из Полинезии – хлебное, на Карибах они встречаются, и всё же отлично выходит!
Экспедиции «Баунти» дали прекрасного перспективного руководителя. Уильям Блай, во-первых, был участником экспедиции Кука, во-вторых, принадлежал к хай-классу и имел в роду адмиралов, то есть из Блая командир получался блатной в самом высоком смысле этого слова (блат – это, по Фасмеру, от идиш «посвящённый», «согласный», и от нем. «бумажные деньги, акции»).
Судно (собственно материальный ресурс бизнес-проекта) было выбрано с учётом строжайшей экономии: 26 метров длиной, 7,5 метра шириной. Было на «Баунти» тесно. Вдобавок, из-за тесноты и экономии, отказались от морской пехоты, которая приходит капитанам на выручку в разных непредвиденных обстоятельствах, стреляя залпами в обезумевших альбатросов в рваных тельняшках.
Отказались и от офицеров. А это плохо. Потому как капитан – он на корабле бог и царь, он над всеми, он должен быть недосягаем и окружен сворой жестоких и исполнительных офицеров, которые обязаны брать на себя грязные подробности руководства: херачить, втыкать и проворачивать. А Блаю предоставили все это делать чуть ли не самому. Ну, это как директор фирмы ещё и вахтёром подрабатывает.
Плюс Блаю урезали жалованье, обещанное ранее. И матросы об этом узнали. Понимаете, о чём я? Матросики как-то сопоставили меры экономии и название корабля, а «Баунти» – это ведь «щедрость» в переводе, и поняли, что тут что-то не в порядке с самого начала. Что если так всё начинается, то к исходу путешествия крысы корабельные выберутся из трюма, заберутся на мачты и начнут махать тряпками проходящим судам, моля о спасении.
Экипаж подбирали по рекомендациям. Матросики были квалифицированные (младшему члену экипажа было, как и полагается, двенадцать лет) и избалованные.
Блай был руководителем-новатором. Был гуманным таким. Сторонником передовых методов руководства, почерпнутых из сочинений. Взял с собой, например, слепого скрипача. Вот вы матрос, скажем, стоите у борта, туман, вам нехорошо после проводов, и тут видите, как по скрипящим сходням на корабль всходит, вытянув руки вперёд, слепой седой скрипач.
«Вот как! – подумаете вы. – Отлично-то как всё складывается. Что называется, в добрый путь!»
Скрипача Блай взял не просто так, а для корпоративного сплочения экипажа. Команде было приказано ежевечерне собираться на палубе и под скрипичную музыку танцевать приличные танцы, разбившись по парам. Менуэты, в основном. После танцев капитан Блай проводил обязательное богослужение с пением гимнов.
Для бережения от заразы по судну разбрызгивали уксус. Уксусом же Блай приказал каждому обтираться дважды в день. А когда Блай вытащил из своей каюты клавесин и начал по ночам играть под звёздным тропическим небом музы́ку, то команда окончательно убедилась, что капитан их – Морской Антихрист, или же Серый Вдоводел (мнения пропахшей уксусом и утомлённой менуэтами команды разделились).
Блай был очень доволен всем. Стукачами среди экипажа не обзавёлся, обстановку в коллективе представлял слабо. Хвалил в письмах Питера Хейвуда (шестнадцать лет, обедневший аристократ, позже примкнёт к бунту), хвалил и Флетчера Кристиана, будущего лидера восстания.
Флетчер происходил тоже из довольно аристократического рода и был любимцем команды, то есть при малейшем случае срал в заботливые руки капитана. Тем более что знакомы Флетчер и капитан были давно и дважды плавали вместе. По сути, Флетчер был заместителем Блая. И как полагается толковому заместителю, все неприятности списывал на капитана, а все успехи скромно относил на свой счет.
Повторю, что Блай был гуманистом, но непоследовательным. А это нехорошо. Ты или зверей, или нюхай оранжерейные растения, а так, чтобы клавесин и молебны одновременно с наказаниями плетью (по 24 удара получили матросы, заподозренные в ропоте) – это коллективом воспринимается сложно. Тем более что Блай потом снова вспомнил, что он гуманист, и матроса, отказавшегося выполнять его приказ, не подверг уставному наказанию, а просто урезал ему продовольственный паёк.