Страница 24 из 25
Исповедь священники принимали в часовнях, а иногда у себя на дому. Для записи исповедников в кладбищенской конторе были заведены особые метрические книги. По ним можно судить о количестве рогожских прихожан.
Например, в 1841 году у Иоанна Ястребова исповедовалось 922 души обоего пола. У других попов – от нескольких сотен до полутора тысяч. Говевшие и исповедовавшиеся причащались в часовнях запасными дарами. Для этого после службы часов четыре священника с потирами[184] становились двое по клиросам, а двое у северных и южных диаконских дверей алтаря и причащали каждый своих духовных детей.
Раз в году, в Великий Четверток, тайно, дабы не навлечь гнева властей, священники служили литургию для освящения запасных даров, пользуясь переносной походной церковью древнего освящения.
В 1813 году, по окончании войны с французами, Москва была занята донскими казаками, большинство которых было староверами. За исправлением треб они обращались на Рогожское кладбище. В благодарность за духовную поддержку войсковой атаман граф Матвей Иванович Платов, по преданию, сам бывший старообрядцем, оставляя столицу, по просьбе Иоанна Ястребова подарил кладбищу древнюю походную церковь, освященную во имя Пресвятой Троицы. Власти разрешили служить в ней литургии по большим праздникам[185].
Эти службы, собиравшие тысячи богомольцев, в течение десяти лет совершались в часовнях истово и благочинно: «Перед древними иконами в драгоценных ризах, блистающих золотом и каменьями, зажигались пудовые свечи. Служба шла чинно, со всем соблюдением устава. На клироске пел по-старинному хороший хор певчих. Особенною торжественностью отличались на кладбище крестные ходы на воду в день Богоявления, Преполовения и др. Впереди шли с хоругвями избранные носильщики, все в кафтанах старого покроя. За ними следовали такие же избранные прихожане с иконами, потом священники в дорогих ризах, и все это чинно, в строгом порядке… Зрелище, до глубины сердца умилявшее истого старообрядца!»[186]
О благолепии тогдашних богослужений свидетельствует богатство кладбищенской ризницы. В храмах и конторе хранились тысячи священнических фелоней из бархата, серебряной и золотой парчи, сотни епитрахилей, диаконских орарей и стихарей. До сих пор ризница Рогожского кладбища считается крупнейшим и ценнейшим в России собранием древних облачений и старинных тканей.
Рогожские попечители, купцы-миллионщики, с неслыханной роскошью украсили часовни. Правительственный чиновник «по борьбе с расколом» Павел Иванович Мельников, более известный как выдающийся русский писатель Андрей Печерский, описывал убранство кладбищенских храмов: «Часовни были украшены великолепно. Иконы превосходного древнего письма – рублевские, строгановские и др., в богатых сребропозлащенных ризах с драгоценными камнями и жемчугом, серебряные паникадила и подсвечники с пудовыми свечами, богатые плащаницы, золоченые иконостасы, великолепная утварь – все свидетельствовало как об усердии, так и о богатстве рогожских прихожан»[187].
К сожалению, до наших дней сохранилось (и то частично) убранство только Покровского храма.
Тот же автор сообщает, что «Рогожская библиотека была замечательна не столько по своей обширности, сколько по редкости находившихся в ней книг. Она была с особенною тщательностью собираема в тридцатых и сороковых годах <XIX века>. На приобретение редких рукописей и старопечатных книг в это время богачи денег не жалели»[188].
Император Александр I, внук Екатерины II, обещавший править «по закону и по сердцу бабки нашей», не досаждал Рогожскому кладбищу. Только в конце своего царствования он поднял руку на московское старообрядчество.
В январе 1823 года по доносу о «соблазнительных для православных богослужениях» был проведен обыск на кладбище, найдена и отобрана походная церковь, стоявшая в алтаре Рождественского храма, а сами часовни запечатаны. Только благодаря ходатайству рогожских попечителей Антипа Дмитриевича Шелапутина и Василия Ефремовича Соколова часовни вскоре были открыты, но походную церковь власти не возвратили.
От попечителей взяли расписку в том, что впредь литургии не будут служиться. Но литургии все-таки совершались. Изредка и тайно их служили по ночам в присутствии немногих надежных людей в походных церквах в обителях матерей Пульхерии и Александры.
Совершенно невыносимым положение Русской Церкви сделалось при императоре Николае I, безудержном гонителе староверов. Правительственный указ от 10 мая 1827 года запретил старообрядческим священникам переезжать для исполнения духовных треб из одного уезда в другой, тем паче из губернии в губернию и определял «в случае же переездов поступать с ними, как с бродягами».
Указом от 8 ноября того же года староверам повелевалось «отнюдь не принимать» новых «беглых попов». В январе 1836 года это определение было повторено с особенной силой.
Священники, перешедшие в Церковь до издания запретительных указов, признавались «дозволенными». Но попы, присоединившиеся к Церкви после 1827 года, считались «незаконными». Травля «незаконного» духовенства приобрела всероссийские масштабы. За священниками охотились военные команды, полиция и архиереи.
Новых попов было небезопасно принимать, а «дозволенные» умирали. К середине XIX века на Рогожском кладбище осталось только три «дозволенных» священника. Кроме того, здесь укрывались «незаконные» священнослужители поп Федор Соловьев, афонский архимандрит Геронтий и священноинок Иларий.
«Незаконных» попов и христиан, укрывавших их, ожидали жестокие наказания: тюрьма, ссылка или каторга. Вечным напоминанием о печальной судьбе инакомыслящих в царской России служил для жителей Рогожской слободы пресловутый Владимирский тракт (ныне шоссе Энтузиастов).
По нему гнали на сибирскую каторгу шеренги арестантов. «Владимирка начинается за Рогожской заставой, и поколениями видели рогожские обыватели по нескольку раз в год эти ужасные шеренги, мимо их домов проходившие. Видели детьми впервые, а потом седыми стариками и старухами все ту же картину, слышали “и стон, и цепей железных звон”»[189].
Репрессии правительства Николая I привели к совершенному оскудению старообрядческого духовенства. Положение было крайне тяжелым. Перед староверами-поповцами обозначилась безрадостная перспектива превращения в вынужденных беспоповцев. Для Церкви жизненно необходимо было найти надежный и постоянный источник священства. Им мог стать только старообрядческий епископ!
В январе 1832 года в Москве состоялся многолюдный всероссийский собор. Проходил он не в Рождественской часовне, как водилось дотоле, а в кладбищенской конторе. На собор съехались депутаты со всей Руси: уважаемые священники, благочестивые иноки и ревностные миряне. Иоанн Ястребов объявил собравшимся, что среди них присутствует достойный человек, имеющий сообщить великую тайну.
– Он возвестит вам тайну сию. Он укажет средство отклонить навсегда затруднения в недостатке священников. Он даст нашему богоспасаемому обществу новую силу, крепость и жизнь. Вот он! Отверзите уши ваши и того послушайте!
При сих словах священник вывел на середину собрания молодого купца Афония Козьмича Кочуева (1804–1865), известного проповедника и знатока церковных канонов. С редким красноречием описал Кочуев бедственное положение русских староверов, вызванное репрессиями и оскудением духовенства. Говорил он и о том, что единственный способ сохранить Церковь – учредить за границей епископскую кафедру и пригласить на нее достойного русского или греческого архиерея:
– Непременно и неотложно надобно учредить архиерейство! Поискать надо, нет ли где на Востоке епископов, сохранивших древлее благочестие. А если таких не сыщется, пригласить русских, если же не пойдут, то греческих и принять согласно правилам святых отец. Жительство же устроить непременно за границей, и лучше всего в Буковине, так как тамошние старообрядцы имеют привилегии от австрийских императоров.
184
Потир – чаша, применяемая при освящении вина и принятии причастия.
185
Герой Отечественной войны – старообрядец граф Платов // Церковь. Старообрядческий церковно-общественный журнал. 1912, № 35. С. 837–838.
186
Из рассказов и записок В. А. Сапелкина // Русский вестник. 1864, № 11. С. 190–191.
187
Мельников П. И. (Андрей Печерский). Очерки поповщины. С. 415.
188
Там же. С. 427–428.
189
Гиляровский В. А. Москва и москвичи. М., 1968. С. 202.