Страница 10 из 25
Александров внимательно, даже не один раз перечитал текст и преувеличенно спокойным тоном произнес:
— Д-да-а! Вот это д-да-а! Я много слышал, что такое бывает, но когда это касается не тебя, воспринимается совсем по-другому. А вот теперь коснулось и меня. Понимаешь, Игорь, это же мой материал! Отвергнутый экспертами!
— Я так и догадался, помня рассказанную тобой историю. Значит, я не зря ухватился за эту статью? — спросил Игорь. — Все выходные данные и автор этой публикации у меня на промокашке, — добавил он, словно предвидел, что это обязательно понадобится. — И что ты намерен предпринять?
— Да уж предприму что-нибудь, — медленно, растягивая в несвойственной ему манере слова, сказал побледневший Александров. — Но если кто-нибудь когда-то и узнает, что я предпринял, то первым из них будешь ты, Игорек. А сейчас — прости. Давай по чуть-чуть на дорожку, и упрячь язык за зубами понадежнее.
Игорь понял, что его другу нанесена смертельная обида.
Глава 3
ЛЮБИМЫЕ ЖЕНЩИНЫ МЕХАНИКА ГАВРИЛОВА
Сережа Гаврилов приехал в Ленинград из Алма-Аты восемнадцатилетним юношей и поступил на учебу в Кораблестроительный институт. Особых талантов за ним не наблюдалось, но за счет хорошей самоорганизации учился он легко, без надрыва. Надо отдать ему должное, в борьбе за существование он был последователен и проявил достаточно воли, упорства и расчета. Уже к середине второго курса женился на сокурснице Оле Марщевской, внешне очень уж невыразительной и неинтересной, но умной и всесторонне развитой дочке одного из деканов. Переехав в профессорскую квартиру на Кировском проспекте, он отдалился от всех прежних не то чтобы друзей — таковых у него и не было, — а даже и от знакомых, с кем раньше поддерживал похожие на приятельские отношения.
После окончания института его неожиданно призвали на службу в армию, вернее — во флот, и отправился он в Североморск. Прослужил Сергей на подводной лодке ровно два месяца и четыре дня, так и не успев побывать в походе. Затем его отозвали в Ленинград и, по причине каких-то отклонений в составе крови, определили служить в некой «вэ че» — военном научно-исследовательском институте. Служил он в этой «вэ че», несмотря на ухудшенный состав крови, исправно и результативно, за десять лет защитив сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Короткая служба на подводной лодке, хотя она и проходила на базе, в последующем позволяла ему изредка, в необходимых случаях, вставлять в свою речь фразы типа: «А вот, помню, у нас на лодке был случай…» Помогло ему это или нет, но по ступеням воинской лестницы он поднимался быстро и уверенно.
Надо сказать, что основной после вузовской специальностью Сергея Ильича Гаврилова была теплотехника, но близкое знакомство с атомными энергетическими установками в натуральных условиях, попортившее-таки ему состав крови, заставило его поменять ориентацию. Он переориентировался в своей научной специализации, и кандидатскую диссертацию уже защищал по механической специальности — прочность корабельных металлоконструкций. Поэтому сослуживцы иногда стали называть его «механик Гаврилов».
Был ли Сергей Ильич талантлив? Безусловно. Но талант его был своеобразным. Обычно о талантливых людях говорят, что если человек талантлив — то он талантлив во всем. К Гаврилову такое определение не подходило. Он обладал и цепкостью ума, и остротой, и хваткой. Но главное, что его отличало от остальных талантов — это изобретательность его таланта, выборочный характер его любознательности. Он никогда не тратил время и силы на занятия, которые другим людям просто интересны, то есть интересны сами по себе. Например, не любил никаких игр, ни спортивных, ни развлекательных: будь то шахматы, карты, или даже игра на музыкальном инструменте. О всяких там футболах, волейболах и прочих городках и речи не шло. Вряд ли он смог бы пробежать сто метров хоть за сколько-нибудь секунд. Вообще из спорта он признавал только плавание, и активно с его помощью поддерживал свою форму. Два раза по полтора часа еженедельно в бассейне спортивного клуба армии.
И второе, на что он не жалел потратить время — кроме своей карьеры, разумеется, — так это женщины. Даже выпивку он любил только лишь потому, что она у него заканчивалась связью с женщиной. Хотя, впрочем, была у него и особая любовь. Странно это или нет — но к живописи. Сам-то рисовать он не умел, но живопись любил и, кажется, понимал. Регулярно, раз в месяц-то уж точно, бывал у знакомых художников, снимавших студию на Литейном проспекте, и там удачно совмещал любовь к живописи, хорошему алкоголю и к пропахшим насквозь какими-то акварелями и олифами женщинам. Ну и, конечно, Русский музей посещал тоже не только ради приличного тамошнего буфета. Дома у него все стены были увешаны рисунками, подаренными подпитыми художниками и художницами во время разгульных вернисажей в студии на Литейном.
Все пока что сказанное делает естественным тот факт его биографии, что сразу после того, как Сергей получил степень кандидата наук, он развелся с женой. Нет, дело здесь ни в какой-то там любви, которая пришла — ушла и тому подобное. О любви как о чувстве говорить вообще не приходится, поскольку его никогда и не было, этого чувства. Была первая ступень многоступенчатого запуска. Когда эта ступень вырабатывает свой ресурс, она тут же отбрасывается, как ставший ненужным и тормозящим дальнейшее продвижение балласт. Так вот, профессор Марщевский стал Сергею Ильичу больше не нужен. Все необходимые связи с его помощью были завязаны, и дальнейший полет Гаврилов мог осуществлять самостоятельно, так сказать, в автономном режиме. К тому же Ольга Марщевская за это время тоже не похорошела. Такая мелочь как пятилетний сын, которого, надо ради справедливости отметить, Сергей по-своему очень любил, не имела того веса, который на чаше весов судьбы способен перевесить стремление Сергея «к свободе, свету». К расставанию с квартирой на Кировском проспекте молодой кандидат наук тоже предусмотрительно подготовился — купил себе загодя уютную однокомнатную квартирку в приличном районе недалеко от метро.
Большинство своих нужных для карьеры связей Сергей Ильич заводил с помощью женщин. Чем же и где он брал их? Умом, внешностью или еще чем? Трудно сказать. Раньше говаривали, что всех женщин можно разделить на две категории: на «дам» и «не дам». Так вот, Сергей Ильич проводил такое разделение в натуре. А потом уже из общества «дам» выбирал и оставлял для дальнейшего пользования нужных.
В мировой практике восхождения «наверх в мансарду» такая тактика далеко не новинка. Да и чего тут изобретать, справедливо полагал Гаврилов, надо пользоваться хорошо себя зарекомендовавшим вековым опытом предков. И в результате такой тактики отряд различных правителей в военных, научных, политических кругах и даже в рядах «жрецов Мельпомены», казалось, только тем и занимался, чтобы обеспечить тотальное продвижение Сергея Ильича Гаврилова к вершинам мировой славы по всем фронтам.
Итак, Гаврилову везло всегда и во всем. Как говорили его знакомые, его жизнь сопровождала сплошная «пруха». Однако, как веревочка ни вьется, а… и на старуху бывает проруха. А появилась она в судьбе Гаврилова вот каким образом. Однажды в конце лета он сидел в затрапезной кафешке на Пяти Углах с очередной девушкой. Они ели салат из крабов, кабачковую икру и чахохбили на косточках. Характер этого меню определял уровень знакомства, а наличие на их столе бутылки с красным столовым вином и маленького графинчика с коньяком предполагало однозначное развитие дальнейшего хода событий. На фоне затененных светильников отчетливый и, говоря по правде, породистый профиль Гаврилова невольно привлекал взгляды немногочисленных в этот ранний предвечерний час посетителей.
Сергей привык к таким посторонним взглядам и обычно реагировал на них вяло. Но тут его вдруг как будто обожгло. Он столкнулся с влажным и всепроникающим блеском темных глаз, стреляющих в него прямой наводкой из-за букета садовых ромашек, установленных в стеклянной вазочке на расположенном от них через один столике. Боже! С ним что-то случилось. Он чувствовал себя необстрелянным новичком, впервые попавшим под обстрел тяжелой артиллерии. Хуже! По нему били испепеляющим лазерным лучом. Блеск этих глаз затмил все кругом и помутил разум. Он даже не рассмотрел всего того, с чем эти глаза были в комплекте, он не видел и не представлял всего облика обладательницы этих глаз, а его рациональный ум не сделал даже попытки поставить перед хозяином вопрос, что могут делать эти глаза в таком дешевеньком заведении. Он ловил этот секундный кайф, благодарил судьбу за то, что она еще не окончательно лишила его способности реагировать на подобные мгновения.