Будни Ада

Партия дала прадеду недельку отдохнуть и зализать раны, а потом наградила высокой честью, отомстить за гибель товарищей. Его снова назначили командиром отряда, на этот раз в его подчинении было не двадцать, а двести человек. Задачу им поставили совершенно конкретную, нужно уничтожить этот очаг контры, да так, чтобы другим неповадно было бунтовать.

Ранним утром они стояли на подступах к этому злополучному селу. Но не было там на этот раз засады, не было там ни дозорных, ни часовых. Может, крестьяне осознали грех, который совершили против народной власти, и отказались от дальнейшей конфронтации. Но кем-то из комиссаров было решено, что возмездие должно было быть неотвратимым. Красноармейцы окружили село и пошли в атаку. Они, как библейские воины Бога из Книги Иисуса Навина, пленных не брали, в живых не оставляли никого! Мужчины, женщины, старики и дети десятками нанизывались на красноармейские штыки, горели в запертых избах, погибали под ударами сабель... Мой героический прадед во время того боя заскочил в очередную избу, дабы свершить справедливое возмездие, и там увидел ту самую русскую бабу, которая дала ему перед казнью водички. Он видел в ее глазах грусть и тоску, но понимал, что партия не простит мягкотелости. Терзаемый душевными муками, он выстрелил этой бабе из своего револьвера прямо в лицо. И тут случилось неладное. Откуда-то, видимо из подпола, выскочила девчушка лет пятнадцати, и упала на тело матери, пыталась закрыть своим тельцем, спасти материнский труп от дальнейших выстрелов. И тут у моего предка сдали нервы, он смотрел на эту девчушку, которая молча и покорно смотрела на него, только моля взглядом не стрелять. Но покончить с ее страданиями он не смог.Он видел в ее глазах всю боль и страдание русского народа, и решил искупить свою вину. Пока шла та кровавая вакханалия, он сумел вывести из села и спрятать девчушку в том же овраге, где несколько дней назад сам провел ночь.

Через пять месяцев, уже наступила зима двадцатого года, его отряд был расквартирован в ближайшем к тем местам уездном городе. Ему и его отряду была поставлена революционная задача охранять вокзал и советские учреждения от всякого голодногои замершего быдла, больных тифом доходяг и прочей контры. Прадед мой был энтузиастом, он не только умело руководил отрядом, но и не гнушался самой черной работы, сам ходил в патрули, сам, если была необходимость, пускал в расход врагов революции. И вот в одном из таких патрулей они увидели, что возле столовой для ответственных советских работников, скопилось критическое количество голодранцев, которые своим нелепым видом портили аппетит борцам за народную власть. Решили разогнать эту убогую сволочь. Подошли, начали бить их прикладами, ногами... И тут, среди изможденных тел, он увидел ту девчушку. И снова почувствовал мой предок вину перед русским народом, и снова увидел всю боль этих девичьих глаз. Трудно сказать, что там произошло, но уже вечером он повел эту девчушку в нумера, да-да, буквально, в нумера. Ибо в то время он квартировал, как и другие высокопоставленные борцы за народную справедливость, в бывшей фешенебельной гостинице, некогда принадлежавшей какому-то купцу-душегубу. Несколько дней он ее прятал от своих боевых товарищей, которые сожительствовали с дородными и красивыми купчихами, попадьями, офицершами и прочими "бывшими", а он стеснялся ее худобы и серости лица. Он приносил ей еду и лекарства. Через пару недель гадкий утенок начал превращаться в прекрасного лебедя, и тут мой предок испытал к ней не только жалость, не только вину перед русским народом, которую сублимировал в этой девчушке, но и любовь. Он ради нее лгал, предавал, накладывал контрибуции на недобитых буржуев, окружил ее заботой и достатком, даже роскошью. Но она была к нему холодна сердцем, хоть и терпела все его эротические поползновения. Он же, в ее лице, любил не только ее, но и весь русский народ, и пытался через ее благополучие искупить свои грехи.

Отгремела Гражданская война, мы победили! Победили интервентов, победили белых, победили зеленых, успели повоевать с Польшей, гоняли басмачей по пустыням, и наконец-то наступил долгожданный мир. В 1923-м году у них родился сын. Пинкус Яковлевич решил, что он станет в будущем родоначальником великого русского рода, и нарек его именем Иван. Но через пару лет Бог покинул моего предка, вместо почета и славы, как борцу за власть народа, ему припомнили его членство в партии эсэеров. Был суд. Бог не до конца покинул его своей опекой, дали ему мягкий по тем временам приговор, два года тюрьмы. Видимо, зачли ему его революционные подвиги, либо левых эсеров судили не очень строго. Через два года он вышел совсем другим человеком, много пил, и постоянно бил мою прабабку, мстя ей за ту несправедливость, которую совершила над ним Россия. Через пару лет он умер от белой горячки. Она ненавидела моего прадеда, но их сына, моего деда, любила очень сильно, так любить могут только русские люди.

(Лыков)

- Охуеть! Надо выпить!

(Сатана)

- Поддерживаю, история весьма интересна, надеюсь, что нашему уважаемому другу, Иван Ивановичу, еще будет что рассказать?

(Иван Иванович)

- Так-то да, у меня всегда есть, что рассказать. И вот я еще согласен с бородатым, не помешало бы промочить горло.

Мы выпили, закусили, почувствовали странное ощущение, что именно этот вечер, эта дешевая водка, этот костер, этот рассказ русского еврея, это и есть настоящая Россия. А Иван Иванович, тем временем, продолжил свой рассказ:

- Мой дед, Иван Пинкусович, рос согласно заветам Ильича, стыдился своего отца, который оказался контрой, а не героем и борцом за народную власть. Он, хоть и носил клеймо сына врага революции, всеми силами старался искупить отцовскую вину и доказать, что он достоин быть советским человеком. Его старания и усердие привели его во внутренние войска, в НКВД. Успел полгода поработать вертухаем в Сиблаге, потом началась Великая Отечественная, и, как сейчас принято говорить - "Деды воевали!" Вот и мой дед пошел воевать в элитных заградотрядах НКВД. К его сожалению, с немцами ему повоевать так и не удалось. Ближе к концу войны он служил в карательном отраде, его боевой задачей было уничтожение деревень, находившихся в прифронтовой зоне, и которые, по мнению мудрых полководцев, помогали фашистом во время оккупации. В один из таких рейдов он повторил историю своего отца на новом ее витке. Уже напившись русской крови, протрезвев от упоения своим грехом, он встретил в одной из деревень, которую они должны были стереть с лица земли,юную девчушку... После войны он смог ее отыскать, подсуетился, сделал ей новые документы, как беженке из блокадного Ленинграда, потом женился на ней, и они переехали жить в культурную столицу. Сам он был назначен на должность руководителя охраны одного из оборонных заводов.

Он всеми силами пытался искупить в ее лице свои грехи перед русским народом. Он предавал, лгал, превышал полномочия, писал доносы, все ради любви, все ради покаяния перед русским народом, народом-великомучеником. Моя бабка жила в достатке, даже роскоши, но деда ненавидела. Но что она могла сделать, ведь он не был простым смертным, он был сотрудник НКВД, хоть и переведенный на менее кровавую работу. В 1947 году у них родился сын, которого он нарек Иваном. Но злой рок уже навис над ним, в виде статьи за вредительство. Десять лет лагерей, с последующим поражением в правах еще на десять лет. Ему, как бывшему вертухаю, в лагере пришлось совсем несладко. Но Бог вспомнил про него и послал великую амнистию 1953 года. Он вернулся, много пил и бил мою бабку, вымещая на ней все зло, которое совершил русский народ с нашей семьей. Через два года он погиб в пьяной драке.

(Лыков)

- Мужик, ты загрузил как баржу. Нужно выпить!

- Не откажусь!

Выпив и закусив, Иван Иванович закурил и продолжил свой рассказ:

- Иван Иванович, мой отец, рос уже в относительно свободном обществе, был уже Двадцать второй съезд партии, наступила оттепель. Достигнув совершеннолетия, он решил начать искупать вину перед русским нардомбез какой-либо кровавой прелюдии, не дожидаясь какой-либо войны. Сначала у него ничего не получилось, помешала служба в армии, потом институт, а уж после он развернул свое покаяние на полную мощность. Нет, он не был таким героем, как его славные предки, он не был способен на героические поступки, он любил русский народ, можно сказать, продал ему душу. Эта проданная душа материализовалась виде нескольких книжек о скромной красоте русской деревни, о просторах и величии и доброте людей, населяющих эти просторы. Естественно, публиковался он под псевдонимом. Кроме эпических книг, он еще писал в газету о быте села. В одной из командировок в какой-то колхоз-миллионер, где ему предстояло посвятить несколько восторженных строк открытию свинарника, он встретил девчушку... В 1960 году у них родился я. Отец был русофилом, поэтому назвал маня Иваном...