Страница 5 из 40
Увидев, как осторожно Мартинек тянет молнию, мама сказала:
— В товарные поезда играй, а в скорые не надо.
Как-то раз папа с мамой опять собрались вечером в театр. Глядел Мартинек на папин черный костюм, на мамино платье и думал: «Когда же я, наконец, стану большим? Когда уже буду ходить в театр вечером? Расту, расту, а все ни с места!»
И стал сердиться.
— Мартинек, быстро спать! — сказал папа перед уходом. — Умойся, почисти зубы, ложись и спи крепко!
Но Мартинек уже очень сердился. Сердился на воду, на мыло, на зубную щетку, на полотенце и вместо того, чтобы умываться, играл с застежкой.
— Раз уж мне нельзя вечером ходить в театр, буду играть с молнией в скорые поезда, — решил он и стал гонять застежку вверх и вниз так, что только свист стоял.
И вдруг — хруп! Молния сломалась. Замок застежки застрял наверху, под самым горлом, и чего только Мартинек ни делал, вниз замок не двигался. Пришлось спать в куртке.
— Хотела бы я знать, как мы тебя теперь из куртки вынем, — сказала утром мама. — Замок у молнии никто не может сдвинуть.
И в самом деле, стронуть с места замок не смог никто. Так и остался Мартинек в куртке.
Сперва это ему нисколько не мешало, но по мере того как он рос, становилось Мартинеку не по себе.
Руки оказывались все длиннее и длиннее, а рукава все короче и короче, как он ни старался их вытянуть.
«Не слишком ли быстро я расту! — подумывал он иногда. — Как это вскоре будет выглядеть?»
Сами понимаете, выглядело все это не очень красиво. Мартинек был уже большой, ростом выше отца, носил шляпу, очки, большие усы, а к большим усам маленькая желтая курточка явно не шла.
Однажды он сказал родителям:
— Сегодня вечером иду в театр.
— Что ж тут удивительного? — сказали папа и мама. — Ты уже большой, у тебя усы, почему бы тебе не пойти в театр вечером?
Мартинек купил в кассе билет, но, представьте себе, в театр его не пустили.
— Что же вы на вечерний спектакль идете в желтой куртке? Так ходят только днем и в детский театр.
— Я ничего не могу поделать, — говорит Мартинек, — мне из этой куртки не выбраться, я сломал замок у молнии.
— Ах, так вот в чем дело! Не надо было играть с застежкой в скорые поезда. Молния не игрушка!
И пришлось Мартинеку опять идти в детский театр днем. Только удовольствия от спектакля он не получил, потому что дети оборачивались и спрашивали у него:
— Мальчик, а где ты купил такие усы?
Зузанка и буковки
Жила-была одна девочка, звали ее Зузанка. В своей школьной тетради она так ужасно писала буковки, что всякий, кто их видел; плакал от огорчения. А пани учительница заливалась слезами так, что носовой платок ее промокал насквозь. Как-то, наплакавшись, она пошла к школьному сторожу и сказала:
— Вы только взгляните на эти буковки. Их написала Зузанка в своей школьной тетради. Как они вам нравятся?
Школьный сторож взглянул на буковки и заплакал. Плакал долго, а когда его носовой платок промок насквозь, сказал:
— У некоторых букв ножки сломаны, у других вообще отвалились. Надо что-то делать. Если вы мне поможете, то к вечеру мы их приведем в порядок.
Они изготовили много-много маленьких дощечек и такое же множество гипсовых повязок, наложили их на сломанные ножки, а когда все закончили, расставили несчастные буковки в Зузанкиной тетради по порядку.
Утром учительница говорит Зузанке:
— Зузанка, ну как можно писать в школьной тетрадке такие буковки — у одних ножки сломаны, у других вообще отвалились! Ты себе представить не можешь, до чего трудно их исправлять.
Зузанка учла замечание учительницы и постаралась, чтобы у всех буковок были ножки, и ни одной ломаной.
Однажды пани учительница опять стала просматривать Зузанкину тетрадь, и снова ей стало грустно, потому что все буковки были такие тощие, словно их две недели не кормили.
Пани учительнице стало их очень жалко, взяла она буковки домой, нажарила шницелей с картошкой, сделала пирожные с кремом и весь вечер кормила их, потому что буковки были очень слабенькие, даже вилку удержать не могли.
— Зузанка, почему у тебя буковки такие тощие? — спросила утром пани учительница. — Мне пришлось вечером их покормить. Можешь себе представить, сколько это отняло сил и времени? Пожалуйста, прошу тебя, пиши буковки чуть потолще.
Зузанка послушалась, она очень старалась и ни одной худой буковки не написала.
Но когда пани учительница опять просмотрела тетрадь, то страшно испугалась, потому что буквы были одна толще другой и все карабкались вверх, от усталости еле дышали, вспотели и очень хотели пить.
«О боже, что же теперь делать? — подумала пани учительница. — Ведь таким потным буковкам нельзя пить, они же простудятся! Отнесу-ка я их домой, согрею им чаю, он прекрасно утоляет жажду».
Забрала она буковки домой, согрела им чай, но… было поздно. Несколько буковок по дороге простыли, а у девяти из них начался жар. Что было делать пани учительнице? Она побежала с ними в больницу. Там их и оставили: оказалось, что все девять буковок схватили воспаление легких.
Утром пани учительница говорит Зузанке:
— Зузанка, нельзя писать в школьной тетради такие толстые буковки, да еще заставлять их карабкаться вверх. Буковки от усталости еле переводят дух, потеют и легко простужаются. Посмотри в тетрадь, там не хватает девяти буковок. Они в больнице, у них воспаление легких.
Зузанке стало очень жалко буковок, и она сказала двум своим подружкам:
— Пойдемте после школы в больницу, навестим мои толстые буковки, которые заболели воспалением легких.
Девочки согласились и захватили с собой по букетику цветов. Зузанка тоже взяла букетик, а когда они пришли в больницу, Зузанка и говорит буковкам:
— Мне очень жаль, что так вышло, я больше не буду писать такие толстые буковки, которые карабкаются вверх, я буду писать старательно, обещаю это при девочках, они будут свидетелями, что я сказала правду.
А буковки на это ответили:
— Хорошо бы!
И сделали вид, будто не очень-то верят. Однако Зузанка всерьез так думала. Свое обещание она сдержала и писала так, что потом, когда буковки собрались на свой большой съезд и стали выбирать трех самых красивых, никто не смог найти буковок прекраснее тех, что написала Зузанка.
Платье с павлинами, гусями и оленями
Красные платья в белый горошек любят почти все, однако жила-была одна девочка, которой красное платье в белый горошек не нравилось. Не подумайте, что ей нравилось синее платье в белый горошек. Ну и что ж? Каждому нравится свое! Но этой девочке не нравилось ни синее платье в белый горошек, ни белое платье без горошка, ей не нравилось ни одно из платьев, которые висели в ее шкафу.
— Странная ты девочка, Аленка, — говорила ей мама, — ничего-то тебе не нравится.
Так оно и было: Аленке вообще ничего не нравилось. Скажем, идет она в ванную, и оттуда раздается:
— Фу, какая противная зубная щетка!
Или же зайдет в кладовку и говорит:
— Фу, какая отвратительная морковка, какой мерзкий лук, какие скверные помидоры.
А в кухне она заявляла маме:
— Какие некрасивые часы, какой странный стол, какие неприятные горшки с цветами!
— Не нравится — не смотри! — отвечала ей на это мама и чуточку сердилась на Аленку.
— А что же тогда делать? — спрашивала ее Аленка.
— Поиграй во что-нибудь. Возьми карандаш и бумагу, рисуй. А что не понравится, можешь стереть, вот резинка.
И дала Аленке резинку.
— Надо же! Если мне что-то не понравится, могу стереть! Вот это да!
А так как ей не нравились часы, она их стерла.