Трещина

Я хочу жить.

И я прыгнул. Прыгнул, слегка уклоняясь влево, нелепо выпростав правую руку на вратарский манер. В следующий миг винтовка плюнула огнем, и я почувствовал ее жаркое дыхание под рукой, а потом, все еще в прыжке, захватил голову курьера между плечом и предплечьем и крутнулся на нем, как на причудливом вертикальном турнике. Раздался громкий хруст и время начало ускоряться до своей обычной скорости. Только что убитый мной охранник грузно упал на колени, а затем на живот. Его слепые глаза недоуменно смотрели в небо Пустыни.

Я отвернулся и пошел навстречу Пако, наискосок спускавшемуся с холма. Он выглядел довольным и первым делом направился к нашей добыче. Открыв саквояж, Пако запустил туда свою руку и позвенел монетами. Вдруг лицо его изменилось. Он поднялся на ноги и посмотрел на трупы.

- Этих, ты убил, я вижу... - тревожным голосом произнес Пако, - а первый?

- Там. - Я указал рукой в темноту.

- Пойдем, - Пако быстро пошел в ту сторону, взяв наперевес винтовку.

Пройдя метров тридцать Пако беспокойно заозирался.

- Ну? Где? - спросил он.

Я уже понял и вместо ответа сел прямо на песок, никуда не глядя. Быстро это он в себя пришел. Здоровущий мужик оказался. И умный.

- Он убежал, Пако.

- Что? - тихо проговорил Пако, отступая на шаг, - что?

- Убежал.

- Как? О нет. Нет. - Глаза индейца наполнялись страхом и безумием.

Я удивленно посмотрел на него. Милосердный парнишка.

- Ты чего, Пако? Подумаешь, убежал. Я радуюсь тому, что он перепугался сильно, да и не стал нам в спину стрелять. Подумал, наверное, нас много.

- Он убежал, - Пако мотал головой из стороны в сторону, - он убежал.

- Ну да, убежал. И черт с ним.

- Нас найдут. Теперь мафия возьмется за это дело. - На лице у Пако уже не было ничего кроме спокойствия.

- Ты же сказал, тебе плевать на деревню. - Я отвернулся. Теперь его будет мучить совесть. Когда он это придумал, я так понимаю, не мучила.

- На деревню плевать. На себя нет. Теперь будут искать меня. Слишком много свидетелей.

- Не так уж и много. Думаешь, он что-нибудь запомнил? Он же не видел ничего.

- Свидетель не один. Их двое. - Голос Пако был тих и спокоен и, наверное, именно поэтому я, ведомый чувством опасности, не думая, обернулся, хватая свой дробовик из-за спины. Подумал бы над смыслом, был бы мертв. Винтовка в руках Пако хищно, но медленно поднимала взгляд на мою голову, и старый дробовик сказал свое слово первым. Первое и последнее слово за эту ночь.

Он умер мгновенно, грудь разорвало в нескольких местах, винтовку покорежило, и глаза Пако перестали видеть этот мир. Я медленно пошел по направлению к своей добыче и остановился над саквояжем, в котором тускло блестели деньги.

Кто? Кто сделал их такими? Дитя Пустыни, привыкшее не доверять никому, почему ты такое, какое ты есть? Ведь это же моя игра, мой кристалл, а я совсем не такой. Я не люблю убивать и тем более не люблю убивать напрасно. Значит, не мое создание? Настоящий мир... Мир убивающий тысячами детей во младенчестве, мир, где бессмысленная смерть встречается чаще, чем бессмысленная жизнь, мир, в котором ты живешь, чтобы умереть. Во что поверить лучше: в настоящий мир, пропитанный смертью или в придуманный, придуманный, чтобы услаждать этой смертью мое подсознание? Живу я среди смерти или смерть живет во мне, требуя все новых жертв? Во что верить? Я запрокинул лицо, глядя на вечные звезды, как будто они могли дать мне ответ, но звезды молчали. Как всегда. Я горько засмеялся. Игры. Игры... Во что мы играем? До чего доиграемся?

Я не могу этого знать.

И не хочу.

Глава 6. Пауки в банке

Многие потеряли здоровье, пытаясь заработать все деньги, которые можно заработать; а потом потеряли все деньги, пытаясь вернуть здоровье.

-- Автор неизвестен.

Нереальный ослепительно белый снег. Причудливые белые хлопья ложатся на ладони и лицо обжигая холодом. Памятник Ломоносову застыл невдалеке, и мне слышатся его мысли, навеянные городом, но я никак не могу их понять. Мишка, в своем обличье гнома, в своем честном обличье, протягивает мне знакомый кристалл и я завороженно гляжу на матовую поверхность, в которой мелькают неясные картинки, складываясь в сценки, которые я уже видел раньше когда-то. В левой руке у Мишки секира, а правой он протягивает кристалл мне, улыбаясь. Я не хочу, не хочу брать его, но беру, крепко, до боли, сжимая ладонью. Мишка отходит на шаг и начинает визгливо смеяться, и кристалл не выдерживает этого звука, ползет трещинами, те перекидываются на кисть, на руку, покрывают всего меня, и я лопаюсь, брызнув осколками в неведомо откуда взявшуюся темноту. Я падаю в эту темноту, падаю навсегда, безоговорочно, и превращаюсь в себя уже глубоко под землей, где сотни метров скалы давят сверху, не давая свободно дышать.

Бегу, держа правой сумку с деньгами, но тьма сгущается, обволакивает тело и рождает смешок из мрачных глубин. Я понимаю, что это смеется существо враждебное мне, стараюсь убежать от него, скрыться, но не могу. Темнота становится плотнее и хватает невидимыми щупальцами. Я чувствую смрад дыхания позади, и сумка исчезает, унесенная темнотой. Беззвучный крик. Я просыпаюсь.

Сон. Всего лишь сон. Что, Илья, нервишки пошаливают ? Не в первый раз снится мне всякая дрянь, не в первый. Раньше вот только монстрик из подсознания хватал меня, Ариадну, Криса, а теперь, получается, денег ему захотелось. Был бы сонник, посмотрел бы, что сие означает, и чего мне с ближайшем будущем опасаться, а то свихнусь я здесь окончательно с таким вот... ночным отдыхом. Перекатился на спину, скрипнув зубами от боли в затекшей спине, и стал ждать, пока восстановится нормальное кровообращение. Эх, не сонник мне сейчас на самом деле нужен, не сонник. Мне бы поспать в нормальной кровати, а не в этой холодной грязной пещере и пожрать чего-нибудь калорийнее тухлых ящериц, глядишь, и отошел я, заиграл бы румянец снова.

Хрустнув косточками, потянулся, протянул руку за прохладной кожей драгоценного саквояжа и похолодел. Пусто. Сумка. Деньги. Вскочил на ноги, огляделся - нету сумки. Вот так - а вы говорите, сонник. Невольно ощупал горло. Не перерезано. Удивительно. Тогда вперед, не все пропало. Я схватил свои пожитки, закинул дробовик за спину и, спотыкаясь о неровные зубатые камни, побежал наружу, но перед самым выходом замер - осторожность взяла свое. Быстро люди учатся, когда жить им хочется. Тихо присел и осторожно выглянул за край, держась рукой за выступ. И увидел себя. С ужасно большой красной дыркой в груди. Все, значит, приехали. Прощай, крыша.