Страница 16 из 39
Кто-то объяснял гортанным, хриплым голосом с неподражаемым арабским акцентом:
— Хочешь я тебе объясню, что такое война. Две женщины, мадам Гаскарnote 7 и мадам Пюблик-Франсезnote 8, повздорили между собой, и вот мадам Пюблик сказала своим солдатам: «Дайте-ка пинка мадам Гаскар!» Вот вам и война. И эта война погубит меня, Барку!
При последних словах Фрикетта перестала смеяться. Она приблизилась к группе, состоявшей из двух кулиnote 9 и одного конвойного. Первые два сидели на корточках, третий лежал, куря папиросу.
При виде молодой девушки он отдал честь и бросил папиросу.
— Тебя зовут Барка? — спросила она.
— Да.
— Ты болен?
— Да, рана на ноге… лошак вырвал кусок мяса… не могу пошевелиться… я скоро умру…
— Почему ты не пошел к доктору?
— Я ходил, но он хотел отрезать ногу.
— Покажи-ка.
Он поднял свои широкие полотняные штаны до половины бедра и показал ужасную гангренозную рану темно-фиолетового цвета, кишащую червями. От нее шел отвратительный запах.
— Хочешь, я попробую тебя вылечить?
— А ты не будешь резать?
— Нет.
— Барка очень благодарит тебя.
Развернув свой сверток, Фрикетта вынула оттуда щипцы и твердой рукой, с замечательной ловкостью и бесконечной осторожностью, вытащила всю массу червей. Увидев кружку с водой, Фрикетта прибавила туда несколько капель карболовой кислоты и вымыла рану; потом сделала простую перевязку, крепко закрепив ее несколько раз бинтом.
— Если хочешь, Барка, то завтра я приду опять тебя перевязать.
— Благодарю, сестра.
— Я не сестра.
— Так ты значит тебиа (женщина-врач)?
— Да.
— Хорошо, хорошо.
— Значит, до завтра.
Вернувшись домой, Фрикетта с аппетитом поужинала, выспалась и поднялась с зарей.
Отодвинув циновку, которая служила ей занавесью и защитой от москитов, она увидела чье-то длинное, тощее тело, вытянувшееся под навесом.
Это был Барка, который, добравшись до жилища Фрикетты при помощи двух самодельных костылей, теперь в ожидании спал крепким сном.
ГЛАВА II
Барки сон был чуткий, как у настоящего дикаря. Раскрыв глаза и узнав молодую девушку, он сел и отдал честь по-военному.
— Здравствуй, сида.
— Здравствуй, Барка. Что ты тут делаешь?
— Не хотел, чтобы ты шла туда, и пришел сам.
Фрикетта спустилась с крыльца, завязался разговор. Барка рассказал, кто он.
— Служил я в стрелках… был хороший солдат. Ординарцем у полковника был… меня отпустили; хороший аттестат дали и мундир оставили.
— А теперь что ты делаешь?
— Служил при обозе… отказали, потому что ранен; калека на службу не годен.
Это был высокий мужчина лет сорока, с орлиными чертами лица, блестящими глазами и острыми зубами, худой и смуглый, но сильный, энергичный и решительный.
Фрикетта сказала ему, какое впечатление он на нее произвел, и спросила:
— Чем ты станешь жить?
Он засмеялся и отвечал просто:
— Хороший солдат не пропадет… Барка найдет кофе, сухарей и глоток водки.
— Глоток водки? А закон пророка?
— Пророк остался в Алжире со своим законом.
— А, вот что… Ну, не теряй мужества, Барка.
Раненый поклонился и снова растянулся под верандой.
Фрикетта вернулась к себе, переоделась и ровно в девять часов отправилась в штаб.
Она передала дежурному свою карточку:
Мадемуазель ФРИКЕТТА.
Уполномоченная комитета французских дам.
Корреспондентка газеты «Globe».
После долгого утомительного ожидания ее принял простой писарь, маленький, сухенький, суетливый человечек, спросивший у Фрикетты, что ей надо.
— Я прошу позволить мне следовать за действующей армией в качестве добровольной фельдшерицы и корреспондентки различных газет и журналов.
Маленький человечек поправил пенсне, сделал вид, что на минуту задумался, и отвечал с важным видом:
— У вас есть разрешение?
— Да ведь именно за ним я и пришла сюда.
— Я спрашиваю о разрешении от министра.
— Я приехала из Японии или, вернее, из Кореи, где присутствовала при нескольких стычках и имела случай применить свои медицинские познания.
— Вы женщина-врач?
— Нет, просто фельдшерица, — отвечала Фрикетта, которой начинал надоедать этот сухой, подробный, почти дерзкий допрос.
— Вы могли бы повидаться с заведующим санитарным отрядом и справиться у него, не нуждается ли он в помощниках.
«Это очень мило», — подумала молодая девушка, видевшая накануне, до чего госпитали уже переполнены больными и сколько страдающих не находит в них места.
Она отвечала храбро:
— Хорошо, справлюсь. А в качестве корреспондентки могу я следовать за армией?
— Невозможно!
— Но ведь дозволено же это корреспондентам разных газет. Есть даже один художник.
— Эти господа получили специальное разрешение от министра. Это дает им официальное положение среди нас и право на паек для них лично, для их прислуги и их лошадей.
— Но мне кажется, главнокомандующий может принимать кого хочет в свою армию, и его представитель, начальник штаба, имеет то же право.
— Есть правила, ограничивающие это право.
— Я повидаюсь с главнокомандующим.
— Он в санитарной колонии Носси-Комба.
— А начальник штаба?
— Он в Моровайе…
— В таком случае…
— В настоящую минуту мы не можем ничего сделать для вас, сударыня.
— В таком случае я обойдусь без официальных лиц. Я сама позабочусь о себе и стану рассказывать то, что увижу, и буду помогать тем, кто страдает, а в них недостатка не будет. Надеюсь, что мне дозволено будет на свой риск и свою ответственность следовать за армией. Не обязанная никому ничем, я сохраню полную независимость.
— Но ваша безопасность… продовольствие… средства передвижения?.. А если вы заболеете?
— Очень вам благодарна за вашу заботу обо мне, — отвечала Фрикетта иронически, — но я решила следовать за армией. Честь имею кланяться!
Фрикетта вернулась домой взбешенная.
«Хорошее начало, нечего сказать, — подумала она. — Сестра милосердия была права; видно, она хорошо знакома с официальным миром!»
У Фрикетты явилась было мысль телеграфировать в Париж, прося разрешения, с которым так носился писарь; но она вспомнила, что телеграф находится в ведении того же штаба, и ее телеграмму могут не принять или задержать на целые месяцы.
Затем она подумала, что мобилизация непременно затянется и ее положение со временем может измениться.
— Всегда дождется тот, кто умеет ждать, — говорила она, шагая из угла в угол по своей комнате. — Подожду!
Несколько дней прошло без всяких инцидентов.
Фрикетта узнала, что войска без труда взяли укрепление Моровайе, и она, как патриотка, радовалась этому первому успеху.
Но если пули не опустошали ряды французских солдат, то нельзя сказать того же о климате. Солдаты, по большей части слишком молодые, гибли от солнца, лихорадки, от усталости и истощения. Число выбывших из строя увеличивалось с каждым днем, и роты таяли.
Между тем пациент Фрикетты, Барка, начал поправляться. Ужасная рана, нанесенная мулом, начинала заживать; но надо отдать должное молодой девушке, она приложила всю свою опытность, все свое старание в уходе за больным.
Он важно расхаживал на костылях, питался тем, что ему тайком, ночью, приносили товарищи, и относился к тэбии (женщине-врачу) с благодарностью, переходившей в обожание.
Через десять дней он исчез на целые сутки. Молодая девушка, уже привыкшая к нему, думала с грустью:
«Следовало бы ему дождаться полного выздоровления».
Note7
Вместо — Мадагарскар. — Примеч. автора.
Note8
Вместо — Republiqie Francaise. — То же.
Note9
Кули — чернорабочий.