Сюрпризы в круизе

— Так-то оно так, — кисло согласился режиссер и мегафоном почесал спину. — Но больно вычурно.

— А псевдонимы писателей или артистов не вычурны? Повспоминайте-ка!

И они бы начали вспоминать, если бы вновь не рявкнул белоснежный лайнер.

Павел Николаевич посмотрел на часы и сказал:

— Затея, по-моему, на сегодня провалилась.

— Почему провалилась, — запротестовал Африкан Салютович. — Я как раз с идеей пришел. Через три минуты группа будет на борту.

— Да ну? — не поверил режиссер.

— Разрешите приступить? — обратился Африкан Салютович к Хохлаткиной.

— С богом! — царственным голосом благословила Хохлаткина старосту группы и на всякий случай добавила: — Хотя я ни во что такое не верю.

Разомлевшая, но по инерции капризничающая группа с надеждой и тоской смотрела на приближающегося старосту. По их взглядам Африкан Салютович понял, что шея каждого члена группы готова была вытянуться в удобную для хомута позицию. Но при условии: чтобы это не било по самолюбию, чтобы все свершалось весело и культурно. Африкан Салютович знал верный путь к полному единению. Голосом армейского старшины, (а он им был когда-то) звонко скомандовал:

— В одну шеренгу становись! — И вровень с плечом поднял правую руку. Лишь человека три из всей группы изумленно выпучили глаза, но и они, присмотревшись, нашли свое место. Словом, полминуты не прошло, как вдоль борта теплохода вытянулась более-менее ровная цепочка.

— А чемоданы?

— Отставить частнособственнические инстинкты! — прикрикнул староста и, щелкнув сандалетами, направился к Хохлаткиной с рапортом. Та замахала руками:

— Сами управляйтесь, сами.

Африкан Салютович пробуравил глазами шеренгу-змейку, вальяжно перекатываясь с пяток на носки, и подал новую команду:

— Кто ин-ти-ли-генция — три шага вперед!

Выдвинулся только доцент Волобуев, но и ему показалось, что в слово «интеллигенция» староста группы совсем мало вложил души. Африкан Салютович крякнул:

— С первого раза, вижу, не дошло. Упростим задачу. Кто не рабочий — три шага вперед!

Человек двадцать стали рядом с доцентом. Следующая команда:

— Кто не колхозник — три шага вперед!

Почему-то опять из прежней шеренги вывалились четверо.

— Кто пенсионер, так сказать, ветеран труда — шагом арш!

В итоге за спиной группы сиротливо замерли три фигуры. Африкану Салютовичу результат понравился:

— Таким образом, — сказал он, — рабочих мы высветили. Который из них нужен?

Хохлаткина пальцем указала на среднего. Средний — мужчина лет тридцати пяти, чернявый, с усиками (не тараканьими, в меру), слегка лопоухий, с крепкими зубами, не тощий, но и не раскормленный, короче — не кинозвезда. И не хухрик, конечно, как принародно выразился режиссер телевидения. Он явно не подозревал, какая ему судьба уготована и мозг его, настроенный на волну старосты группы, ждал новых четких команд. Насколько все-таки упрощается наша жизнь, думал тридцатипятилетний мужчина, когда есть кому направить, а то и приручить разноликие мысли и желания: послать подальше и придвинуть поближе. Снова долгожданная команда:

— В колонну по двое — становись!

Туристы радостно, хоть и без хоровой песни перестроились и зашагали к вздыбившемуся трапу.

Торжественный миг приближался. Телевизионщики едва не наступали на ноги таявшей на глазах группе. Павел Николаевич встряхнул и без того пышный букет роз и, репетируя будущую улыбку, пока еще безадресно, в никуда растянул губы. Улыбку поймала Нина Фугасова и от волнения споткнулась у самого трапа.

— Ой, я сейчас выпаду в осадок! — воскликнула Нина и, ничуть не сомневаясь, что цветы предназначены ей, легко сиганула через три ступеньки. Представитель пароходства ловко спрятал букет за спину и свободной рукой показал наверх.

— Вам туда, гражданочка!

У Нины зарделись щеки, взглядом она многократно расстреляла, а заодно и унизила морского чиновника. Каблучки застучали по восходящей, и сквозь мелкую дробь Павел Николаевич напоследок услышал:

— На фонарь сажать? Не позволю!

Возбужденный режиссер, убедившись, что съемка идет как по маслу, радостно провозгласил:

— А теперь миллионного давай! Хухрика!

Африкан Салютович молниеносно выудил из колонны счастливца и, сам пристроившись рядом, двинул на телекамеру. Миллионному пассажиру вручили цветы, группа дружно и мило поаплодировала, а потом Павел Николаевич выхватил из кармана длинный пакет и объявил:

— Миллионному отечественному туристу наше пароходство вручает билет первого класса! На весь круиз.

Аплодисменты, которым бы разгореться с удвоенной силой, враз смолкли. Ну ладно, телевидение, интервью, цветы — это еще куда ни шло. Но ни за что ни про что каюта первого класса — с какой стати? Тем паче, кандидатура-то липовая. С борта теплохода крикнули:

— Бойкот ему! На весь круиз! — Такое наказание предложила оскорбленная Нина Фугасова.

— Это бардак! — фальцетом выкрикнул доцент Волобуев, и чтобы не быть узнанным, прикрыл лицо шляпой.

Миллионный пассажир, между тем напрочь вырубленный, как сейчас говорят, и оглохший от привалившей удачи, на грубости отвешивал поклоны, блаженно улыбался, но и успевал отвечать журналистам.

— Гвидонов, — представился он. — Василий Гвидонов… Токарь четвертого разряда… По работе и по бригаде начал скучать еще в самолете… Готов хоть завтра вернуться к станку… Но, извините, круиз мешает… Первый класс?.. Никогда не плавал, но думаю, моя койка будет стоять рядом с койкой капитана.

Представитель пароходства повел Гвидонова в каюту. Хохлаткина, телевизионщики пошли следом. На борту Гвидонову отдал честь капитан теплохода. Он был при параде и сверкал как новогодняя елка. Камера впилась в бесстрастное лицо морского волка, которому по сценарию полагалось сказать Гвидонову:

— Добро пожаловать, миллионный пассажир!

И он сказал эту фразу: весомо, с достоинством. А потом они мирно зашагали к каюте первого класса. Каюта — хоть стой, хоть падай! Просторная, со всеми-всеми удобствами и двумя громадными кроватями.

— Мы с вами поплывем? — спросил Гвидонов у капитана.

Капитан стал красным и, если бы не микрофон под носом, он бы ответил по-другому.

— На флоте не говорят поплывет. Потому что плавает только…

— Ясно, капитан, — прервал его Павел Николаевич и повернулся к режиссеру. — Съемка закончена?

— Порядок!

— Тогда мы прощаемся. Всем привет! — И он направился к двери.

— Будете жить как князь! — мечтательно проговорила Хохлаткина.

Василий Гвидонов неожиданно и дурашливо хихикнул.

— Что с вами?

Гвидонов пояснил:

— Это, наверное, смешно, но если разобраться, я на самом деле князь.

— Это в каком смысле? — не своим голосом спросила Хохлаткина.

— Не знаю, как и сказать… В прямом смысле, наверное. Мой дед князь и он сейчас в Турции.

— Живой?

— Живой, мама говорила. И написала ему, что я в Турцию плыву.

— Опять плыву, — сказал, как ругнулся, капитан.

— Этого еще не хватало! — охнула Хохлаткина и, в вихре мыслей поймав крайнюю, спросила: — А почему, Гвидонов, ты об этом в анкете не написал?

— Дак в анкете про дедушек и не спрашивали, — простодушно ответил Гвидонов.

— Головотяпы! — упрек относился к сверхбдительным составителям анкеты. Неожиданно Хохлаткина успокоилась. — Я посоветуюсь с нужными людьми, и мы что-нибудь придумаем. Но ты, Гвидонов, молчок и — ни-ко-му!

— Это бардак! — неожиданно донеслось до каюты первого класса. — Мы костьми ляжем! Как один! За мной, товарищи!

— Что это? — удивился Гвидонов.

Хохлаткина вздохнула:

— Знала бы я… Это все из-за вас, княжеский осколок!

— Я-то здесь при чем?

— Съемки закончены. Пошли на свой теплоход.

И пока Хохлаткина, Гвидонов и капитан пробирались к выходу, с палубы доносился металлический рык старосты группы:

— Это вам не пляж! Встать! В колонну по двое — становись!

Когда Хохлаткина и Гвидонов подошли к трапу, они увидели с трапа белоснежного лайнера два одиноко торчащих чемодана, а чуть поодаль всю свою группу, понуро бредущую к неказистому суденышку…