Кленовый лист

— Юнга! Ключ мне от каюты!

— Есть ключ! — послышался бодрый, молодой голос юнги.

«Маневры для затягивания времени! — мелькнуло молнией в голове. — Маневр, чтобы дать мне возможность спрятаться в… том-таки гардеробе». Мигом по-кошачьи шагнул и раскрыл шкаф. Дверь без скрипа открылась и закрылась за Лужинским. Пальто, гражданский плащ-дождевик, запах резины, плесени…

В шкафу четко отзывались окружающие шумы. По ступеням быстро семенил юнга, спускаясь с ключом. Слышно, как звякнуло кольцо на ключе — капитан взял ключ из рук юнги… Невольно провел рукой в шкафу: плотно и добротно сделано. Может, под ногами спрятан какой-нибудь тайный люк?

Но услышал, как открылась входная дверь и капитан вежливо пригласил того, другого, входить. Последним за капитаном, наверное, вошел и юнга. Входная дверь не закрыта. Осторожные шаги пантеры по комнате. Время — как вечность!

«Если отворят двери шкафа — ударить ногой и сразу же, мгновенно выскочить из каюты!»

Потом... вышли и за дверью по несколько слов произнесли оба. Юнга засеменил, выбегая наверх. Отдалился и приглушенный шепот двух. Наверное, пошли по лестнице наверх.

Остро вслушивался в шаги на корабле. Они смешались с другими звуками, с гулом улицы, с шумом моря.

Что делать дальше? Ждать капитана, выйти самому, не дожидаясь? Тихо отодвинул дверцу, выглянул. Дверь была уже закрыта, хотя щель свидетельствовала, что ее только притворили. Ведь она, видимо, захлопывается автоматически.

Вдруг вернулась к Лужинскому его характерная особенность подпольного бойца. Он уже не боялся. Решительно вышел из шкафа, закрыв дверцу. Осмотрел себя, беретом ударил об руку и, успокоенный, сел в том же кресле. Будто именно этого и ждал капитан. Дверь резко распахнулась и с хлопаньем закрылись.

— Ну, теперь можете идти. Идите, — бескомпромиссно предложил капитан, открывая дверь. Иллюзия образа Гарибальди, как тень от облака, растаяла.

— Но... позвольте, господин капитан. Мне советовали поговорить, — разогнался было Лужинский что-то объяснить странному капитану.

— Поговорить? Не о чем нам говорить. Мне все известно, но я... только брат врача, что вас спасает, и... капитан судна, которое через четыре часа возьмет на борт батальон минеров флота, отдаст швартовые.

— В направлении? — осмелился Лужинский.

— Направление у офицера саперов.

— Все? — как-то неуверенно, удивленно спросил Лужинский, лелея какую-то надежду на искреннее понимание. Надо немедленно выходить и исчезать. Капитан безразлично пожал плечами, не меняя выжидательной позы.

— Да. Сестра просила дочь вашего друга позвонить из аптеки о вас и о немедленной помощи в тот момент. Я все выполнил точно. Можете идти. Сестра не имеет оснований быть недовольной братом.

Проходя мимо капитана, Лужинский кивнул головой в знак благодарности. Капитан действительно добросовестно выполнил просьбу сестры. Не получив на свой поклон ответа, Лужинский выпрямился и пошел к двери. Даже взялся за ручку, когда услышал скрипящий, словно насильно выдавленный тихий голос капитана:

— Остальное может сделать юнга, ему разрешено... Но не все, что вам хотелось бы.

Что именно мог сделать юнга? Что имел в виду капитан, говоря это «не всё»? Ведь о том, что хотелось бы Лужинскому, здесь никто не знает. Но приходилось уходить из каюты такого странного, как улитка скрытого в витом панцире, капитана. «Остальное может сделать юнга...» Связь?

Вспомнилась больная жена Каспара Луджино, ее врач и молчаливая дочь. Какой искренностью звучали не только все их слова, но и взгляды, даже каждый вздох.

Уже у выхода из парохода неизвестно откуда действительно вынырнул тот же юнга. Юноша, почти ребенок, вся искренность которого сейчас поставлена на службу чьей-то невидимой воли. Жена Каспара? Врач?..

— Прего, синьор, — тихо предложил и ушел, не оглядываясь. «Ну и школа!» — невольно восхищался Лужинский, едва поспевая за юнгой.

Вышли с корабля по тем же ступенькам наверх. Лужинский предусмотрительно остановился и предусмотрительно оглянулся. Юнга подождал его, даже показалось, заколебался, решал. Затем едва заметным кивком головы пригласил следовать за ним. Прошли вдоль здания почти по какому-то карнизу над водой. Тот карниз имел железные перила — значит, здесь ходят. Спустились по трапу к воде, на которой качалось множество лодок. Юнга вскочил в одну из них и оглянулся, кивком головы показал, чтобы Лужинский подождал в тени стены, а сам поскакал вдоль того же причала с лодки на лодку. На некоторых лодках возились захлопотанные гондольеры. Им никакого дела не было до тех, кто здесь проходил. Да и вряд ли кто-то из них заметил у стены невоенного человека в берете. Лужинский снова содрал его с головы, зажал в руке. «Если бы какая-то другая одежда!..» — вертелось в уме.

Юнга тихо свистнул. На свист оглянулся какой-то гондольер, вычерпывающий воду из лодки. Он вскочил на борт, с него на другую лодку и встретился с юношей. Встреча показалась Лужинскому больше семейной, чем служебной. Мужчина тепло улыбнулся, сразу же сел на борт лодки. Лодка качнулась, парень схватил за плечи гондольера, придержал, и они оба рассмеялись. Отец или брат?

Что они говорили, Лужинский не слышал. Но хотелось верить, что капитан, искренне выполняя просьбу сестры, ничего плохого ему не сделает.

Наконец, гондольер поднялся с борта и слегка кивнул головой на Лужинского. Показалось, что при этом он совсем другим взглядом огляделся. Нетрудно было опытному подпольщику понять этот взгляд. Мужчина вернулся на лодку. Юнга постоял, пока Лужинский прошел вдоль лодки мимо, и, пролепетав «Ариведерчи...» — попрыгал с лодки на лодку тем же путем, каким добирался сюда.

В лодке гондольер и Лужинский с минутку осматривали друг друга. Мужчина молчал и отворачивался, чувствуя на себе пристальный взгляд.

— Вам уже что-то сказали обо мне? — тихо спросил Лужинский мешаниной из французских и испанских слов, обращаясь к молчаливому гондольеру. Тот кивнул головой и, повернувшись к чужаку, заговорил:

— Речь идет о том, чтобы укрыть вас от... полиции. Это так?

Что ответить человеку, не зная его, не зная, что сказал парень от имени капитана или от себя?

— Видимо, так, если капитан велел это сказать.

— Не знаю, велел ли бы это капитан. Так сказал мой сын Педро, приведя вас сюда. Но... ваше произношение и вообще это... такое появление с моим парнем...

Это не было похоже на допрос, но естественно, что гондольер интересовался, кого ему на руки сдал сын. Лужинскому не оставалось ничего другого, как признаться. Ведь он уверен, что жена Каспара связывает его с надежными людьми.

— Я друг Каспара Луджино по интернациональной бригаде в Испании. Прибыл к нему по делу, но...

Удивительная реакция — гондольер повернулся к Лужинскому и медленно сел на борт лодки.

— С интернациональной бригады? — будто даже с испугом спросил и, не дожидаясь ответа, тихо продолжал: — А его, капитана Пока, вы давно знаете?

— Нет, нет, — отрекся Лужинский. — Его сестра врач...

— Ага, — тотчас же перебил гондольер. — Вы коммунист и попали к... нему! Но вы знаете, кто такой капитан Карло Даниэль Пока?

— Нет, говорю вам, нет! — торопился поляк. — В квартире Каспара меня выследила полиция. Пришлось спасаться, как посоветовала мне врач.

— Сестра капитана...— гондольер махнул рукой Лужинскому, чтобы тоже сел на борт. Может, для равновесия лодки, а возможно, предостерегая его. — Сестра капитана, Зельда, замечательный врач и друг наших людей.

Слово «наших» гондольер сказал с особой интонацией, которая никогда не изменяла искренности.

— Да, это правда, — подтвердил Лужинский, заполнив паузу в разговоре. — Она так горячо восприняла мою беду и подключила к укрытию своего брата.

Гондольер не сдержал горькой улыбки.

— Он искренне служит и в тайной полиции, тот браток хорошей сестры!

Удивление и страх на мгновение даже язык отобрали у Лужинского. Обернуться, чтобы осмотреть место и пути к бегству, уже и не решился. Не было сомнения, что гондольер вполне его понял.