Страница 47 из 51
— Клянусь и божусь.
— Тогда спасибо, Гертруда, с удовольствием приду. Я должна одеться, как Флора Макдональд[46]?
— Отнюдь. Алек будет в килте, но я не позволю, чтобы это тебя шокировало. Отлично. Я рада, что ты придешь. Хочешь взять Рейчел и оставить ее у меня на ночь?
— Она проводит эти выходные с Гордоном.
— Как ты вообще поживаешь?
— Очень хорошо.
— Голос у тебя какой-то невеселый.
— Ну не всем же быть мечтой юного любовника, правда?
— О-опс, — сказала подруга. — Я тебя обидела, да?
— Это ты меня прости. Честно говоря, мне часто бывает одиноко.
— Еще бы! Может, тебе почаще развлекаться?
— Это не совсем то одиночество… В любом случае я развлекаюсь достаточно, поэтому избавь меня от своей отеческой заботы.
— Материнской, — невинно поправила Гертруда.
— Ладно, материнской. Спасибо, что вспомнила обо мне. С нетерпением жду вечеринки. Может, принести хэгиш[47] или другое шотландское блюдо?
Услышав такое, Гертруда оставила покаянную манеру и стала подобающе резкой:
— Ты что, ко мне со своей едой собралась? А для чего же, по-твоему, я всю неделю копаюсь в овечьих внутренностях?
Вот именно…
История с приглашением получила забавное продолжение: забирая Рейчел, Гордон подчеркнуто небрежно поинтересовался, чем я занимаюсь вечером. Весть о том, что я иду на праздник в честь Роберта Бёрнса, огорошила бывшего мужа. Гордон не носился со своим шотландским происхождением, как многие другие, горланящие «Отважную Шотландию» и чуть что вспыхивающие как порох, но был заметно задет сообщением, что англичанка с юга собирается развлекаться по поводу, не имеющему к ней ни малейшего отношения.
— Где? — спросил он требовательным тоном.
Я сказала.
— Она же англичанка! — вознегодовал бывший муж.
— Зато ее новый любовник — шотландец.
— Что? — опешил Гордон.
— У Гертруды. Есть. Любовник. Он — шотландец, — втолковывала я Гордону, как идиоту.
— Гертруда? — шокированно переспросил он. — У Гертруды — любовник?
— И притом красавец, — похвасталась я.
— Ну-ну, — сказал Гордон с легкой злорадной усмешкой. Выходя с Рейчел, в дверях он добавил: — Даже у такой старухи, а? Похоже, у всех есть любовники, кроме тебя, Пэтси. Интересно, почему?
Я не сразу нашлась с ответом, хотя следовало сказать: «Потому что, нахлебавшись с тобой, дорогой, я не отваживаюсь рисковать».
Но это было не совсем правдой. Даже если когда-то и было.
Я подумывала пойти на вечеринку в килте Рейчел, но решила, что если для сорокалетней женщины допустимо открывать колени, то оголять задницу будет уже чересчур, даже в кругу друзей: килт был коротковат даже законной обладательнице. С другой стороны, не желая снова одеваться монахиней, я превзошла самое себя и нацепила желтое платье из тафты. Пожалуй, это последняя возможность в нем покрасоваться: Ванесса часто повторяет, что такие вещи выходят из моды за один сезон. В случае чего это послужит оправданием чрезмерной пышности моего туалета. На разные лады повторяя фразу: «Всегда любила Робби Бёрнса, его веселые, живые элегии и сардонические стихи…», я надеялась, что никто не прицепится к этой фразе, потому что знала только «Блоху» и «Шотландский берет». На северной границе Англии эти стихи снискали бы бурный успех, но в сельской местности южного Клэпхема требовательные слушатели предпочитают более лирические произведения.
Поразмыслив, я не стала прикалывать волосы к бантам, вовремя вспомнив рождественский снимок с мишурой (украшательство может завести слишком далеко), и нашла разумный компромисс — слегка припорошила их пудрой Рейчел с золотыми блестками. Я собиралась нанести ее лишь на волосы, но и на щеки попало предостаточно. Ну и ладно, мрачно подумала я, сидя в ожидании такси, ни одна монахиня никогда не ходила на вечеринку, нарядившись бенгальским огнем.
В этот раз, к счастью, не было ни ветра, валившего деревья, ни грозового неба. Теперь, когда Булстрод гниет в могиле, Брайану можно более или менее доверять. Я отвесила питомцу полновесный дружеский шлепок и изумилась, когда пес внезапно выпрыгнул из комы и облизал мне лицо. Собачья радость продлилась недолго: вскоре Брайан вновь впал в оцепенение, и если бы не ощущение влаги на щеке и вызывающий блеск крошек пудры, прилипших к черному песьему носу, я могла бы подумать, что мне все это показалось. Как гласит пословица, и у последней дворняги бывает счастливый день. Возможно, Брайан сделал для себя это открытие (или осознал, кто платит за собачий корм). Независимо от причин меня очень тронул этот жест. Может, Лэсси наконец-то вернулась домой? Вот приду от Гертруды, присяду и поделюсь с Брайаном, как прошла вечеринка. Глупая псина любит слушать про праздники. Если удастся, прихвачу для него кусок хэгиша. Держись старого союзника, сказала я себе, даже если это всего лишь недоделанная гончая.
— Можешь согреть мне сегодня постель, — сказала я, ласково потрепав собаку. Такая снисходительность приведет его в экстаз: именно этого псу недоставало, когда Рейчел не было дома. Почему бы и нет? Ночи холодные, он вполне может спать у меня в ногах. Ступни у меня всегда как лед… Брайан смотрел снизу вверх влажными глазами, страстно желая ласки. Я еще раз погладила пса, вызвав новый золотой дождь. — Подожди, — пообещала я, — ты будешь самым счастливым барбосом.
Брайан зевнул, видимо, подумав, что уже слышал это раньше. Золотые блестки его очень украшали. Выпрямившись, я вдруг с ужасом подумала, что если Брайан решит слизать пудру, то рискует серьезно отравиться. Чтобы не волноваться на этот счет, я дочиста вытерла пса влажным кухонным полотенцем, немедленно ощутив невыразимое облегчение. Возможно, читатель сочтет мой поступок антисанитарным, но мне он показался абсолютно нормальным.
В прекрасном настроении я выпорхнула в ночь, и даже водитель такси не удержался от комментария насчет моей весенней походки и блесток на лице. Наверное, это тот же шофер, который отвозил меня домой от Ванессы и Макса. Я очень надеялась, что это так. Мне импонировал образ Веселой Тусовщицы.
Я все еще наслаждалась светско-львиной стороной моей натуры, когда Гертруда, горячо одобрив мой наряд, провела меня в старую залу.
— Мне очень нравится твой шотландский берет, — начала я с намерением пуститься в рассуждения об одноименном стихотворении Бёрнса, притворяясь au fait[48], но у меня перехватило дыхание. На другом конце залы, возле французского окна, происходила буквально душераздирающая сцена между Роландом и высокой черноволосой элегантной особой, женственной до мозга костей, на лице которой было явственно написано: я хочу этого мужчину, я заполучу этого мужчину, я отправлюсь спать с этим мужчиной, причем «спать» в данном случае служит невинным эвфемизмом. Наглядная иллюстрация к языку жестов и телодвижений… Особ такой породы не останавливает наличие беременной жены и прочих пустяков. Роланд развлекал собеседницу какой-то историей, оживленно жестикулируя (хотя дама почти не оставила ему для этого места), а та, будучи как раз нужного роста для благоговейного любования кавалером снизу вверх, пожирала его большими темными глазами с выражением самого настоящего экстаза. Расскажите мышке о кошке… Черноволосая особа, можно сказать, ощетинилась кошачьими усами.
— Кто это? — прошипела я.
— Роланд, — с готовностью отозвалась Гертруда. — Вы же знакомы!
— Я не о нем, — перебила я. — Я спрашиваю о женщине! — Опомнившись, я сменила интонацию. — Ну то есть (легче, не вызывай подозрений) дама кажется мне знакомой. Кто она?
Вглядевшись, Гертруда ответила:
— Это Элинор Шоу, мой редактор. Недавно развелась, так что у вас много общего. Пойдем, я вас познакомлю…
Отпрянув, я наступила Гертруде на ногу, и, к счастью, поток смущенных извинений и мое раскаяние отвлекли подругу — видите, как полезно иногда быть неуклюжей.
— А Рут здесь? — шепнула я, выпростав ухо Гертруды из-под тартанового[49] берета.