Страница 30 из 118
Разбойники выступают действующими лицами почти во всех дошедших до нас греческих романах, и среди них особенно интересна фигура «благородного разбойника», проявляющего необычайное благородство, обусловленное не происхождением или принадлежностью к определенному сословию или городу, а чисто человеческими свойствами. Как правило, это человек, который в силу каких-то несчастливых обстоятельств порвал с привычным окружением и стал во главе разбойничьей шайки. Наряду с присущими ему от природы качествами — великодушием, смелостью, верностью друзьям — он отличается ловкостью и удачливостью в предпринимаемых им вылазках (о таком удачливом разбойнике не раз упоминает Лукиан).
Такими выступают у Гелиодора Тиамид, у Ксенофонта Эфесского — Гиппотой, у Ахилла Татия — Менелай и Каллисфен (ср. VIII, 17: «любовь превратила меня в разбойника»). Отмщение за оскорбленную честь, за попранную справедливость — это прерогатива «благородных разбойников» греческих романов в отличие от латинских, где разбойниками движет лишь жажда приобретательства. Как говорит в романе Апулея Тлеполем, оказавшийся во главе шайки разбойников, «для разбойников выше всего должна стоять прибыль, даже выше, чем желание мести, осуществление которой часто связано с убытком» (Met., 7, 9).
Сферу семейных отношений и добродетелей в греческих романах дополняет сфера приватной дружбы; предпочтение, которое отдается в греческих романах отношениям, основанным на человечности, личной привязанности, говорит о том, что в понимании низших слоев эти качества оценивались очень высоко. Одновременно это свидетельство того, что связи и отношения, оправдывающие служение государству, потеряли для этих слоев свое значение[111]. Образ «благородного разбойника», по-видимому, отвечал настроениям тех, кто не принимал существующий порядок вещей и симпатизировал «бунтарям», выступающим против социального зла.
Пробудившийся уже к концу Республики интерес к личности в период Империи нашел выражение в повышенном внимании самых разных слоев общества к биографиям не только цезарей, но и других деятелей — риторов, софистов, философов и т. д. Из числа дошедших до нас произведений этой эпохи прежде всего следует назвать знаменитые «сравнительные жизнеописания» Плутарха, сочинение Диогена Лаэртского о философах, жизнеописания Пифагора и Плотина, созданные Порфирием, «Жизнь Платона» Олимпиодора, «Жизнь Пифагора» Ямвлиха. Все эти биографии в большей или меньшей степени отличает поиск высоконравственных примеров для подражания, подчеркнутое внимание к моральным качествам своих героев, проявляемым в критических для них ситуациях. В ряду произведений подобного рода стоит и роман Флавия филострата «Жизнеописание Аполлония Тианского», биография мага и чудотворца, жившего в I в. и. э. Записки некоего Дамида из Ниневии, на которые жена Септимия Севера сириянка Юлия Домна обратила внимание Филострата, стали для него основным источником биографии Аполлония (VA, 1, 3). Вопрос о существовании записок, приписываемых Давиду, продолжает оставаться дискуссионным: многие склонны считать, что и Дамид, и его записки — выдумка Филострата. Филострат мог использовать также сохранившиеся в коллекции Адриана письма Аполлония. Часть этих писем дошла до нас, но, как выяснилось, некоторые из них являются подложными[112]. Кроме того, в распоряжении Филострата могли оказаться сохранившиеся до его времени сочинение Аполлония «О жертвоприношениях» и биография Пифагора, о которых упоминается в «Жизнеописании Аполлония Тианского».
До Филострата об Аполлонии написал четыре книги Мойраген (книги не сохранились), о которых Филострат отзывается отрицательно, заявляя, что не обращался к ним. Из слов Оригена, младшего современника Филострата, который якобы читал книги Мойрагена, ясно, что Аполлоний в них изображен не в лучшем свете; возможно, негативная оценка Мойрагена совпадала со взглядами стоика Евфрата — реального исторического лица, противника Аполлония в романе Филострата. Филострат пишет, что использовал для биографии Аполлония книги Максима из Эг, повествующие о юношеских годах Аполлония в киликийских Эгах. По словам Филострата, Максим был ответственным за переписку на службе у императора Тиберия (1, 12).
До времени жизни Филострата сведения об Аполлонии очень скудны: Лукиан вскользь неодобрительно упоминает о нем (Alex., 5), Апулей ставит имя Аполлония рядом с именами Моисея и Зороастра (Apol., 90). Чрезвычайно показательно то, что фигура мага из Тианы после продолжительного забвения неожиданно в начале III в. привлекла всеобщее внимание. В качестве фигуры, в которой увидели выразителя общих Для разных слоев населения империи настроений и воззрений, он стал восприниматься лишь ко времени жизни Филострата. Дион Кассий сообщает, что Каракалла и его мать Юлия Домна во время похода в Каппадокию в 215 г. почтили память Аполлония в Тиане (77, 18). В ларариуме Александра Севера наряду с изображениями Авраама, Орфея и Христа было и изображение Аполлония. Император Аврелиан, захватив Тиану, не разрушил город, так как накануне ему якобы явился давно умерший Аполлоний (SHA, Fl. Vop., 26, 24). «Кто хочет узнать об этом, пусть прочтет греческие книги, в которых описана его жизнь» — возможно, в данном случае имеются в виду сочинения Максима, Мойрагена и Филострата.
Вполне допустимо, что вопреки версии Мойрагена Филострат особенное внимание сосредоточил на высоконравственных качествах Аполлония, превознес его божественную мудрость, во всяком случае его целью было дать портрет идеального мудреца, а не мага, образец для подражания. В литературном отношении роман Филострата типичное агиографическое произведение: композиция соответствует поэтапному становлению будущего героя (детство, отрочество, юность и т. д.), чудеса сопровождают Аполлония начиная с самого его чудесного рождения, затем следует идеализированная юность мудреца; став философом, он много странствует, отправляется в Индию и Эфиопию, где знакомится с учениями восточных мудрецов гимнософистов. Вернувшись в пределы империи, Аполлоний бродит из города в город, поучая народ и магистратов, как следует жить. Встретившись в Египте с будущим императором Веспасианом, Аполлоний знакомит его с наилучшими способами управления государством. Попутно во время своих странствий он творит чудеса: то изгоняет из человека демона Чумы, то оживляет впавшую в летаргический сон девушку, то распознает в невесте своего приятеля-философа злого духа упыря-эмпусу, то предвидит убийство «тирана» Домициана. Аполлоний противостоит «тиранам» — Нерону и Домициану, обвинявших его в незаконных занятиях магией. Арестованному по приказу Нерона Аполлонию остригают волосы, так как, по существовавшему поверью, сила мага заключается в волосах, и лишь после этого его допускают к императору, который, несмотря на возражения Аполлония («если бы я был маг, то не дал бы остричь себя, но коли позволил остричь волосы, то, стало быть, я не маг»), все же принимает его за мага. Тигеллин, развернув перед арестованным Аполлонием свиток, содержащий обвинения в оскорблении императорского величия, увидел, что свиток совершенно чист, и тогда решил, что имеет дело с демоном. Сам же Аполлоний, хотя и разбирается в мантике, не упускает случая отрицательно отозваться о суевериях. Когда его спросили, каким образом удалось ему вызвать тень Ахилла, он ответил, что просто помолился, имея в виду, что ему не пришлось прибегать к незаконной некромантии (4, 16). Одно из обвинений, выдвинутых Домицианом против Аполлония, состояло в его принадлежности к магам и участии вместе с Нервой, Орфитом и Руфом в человеческих жертвоприношениях. Придя в Рим, Аполлоний в защитительной речи на суде отвергает эти обвинения, проводя различие между высокой философией и низменной мантикой, между религией и занятиями чародейством. «Если бы я был магом, меня бы здесь не было», — говорит Аполлоний Элиану по прибытии в Рим на суд (7, 17). Подчеркивая, что Аполлоний — идеальный мудрец, а не маг, Филострат дает понять читателю, что Тианец занимается свободной деятельностью, конечная цель которой — добродетель, и поскольку добродетельный человек подобен божеству, то ему незачем страшиться тирана (8, 7). Выиграв судебный процесс и обличив Домициана, Аполлоний чудесным образом исчезает, чтобы затем после своей смерти явиться некоему юноше, сомневающемуся в том, что души людей бессмертны и могут, следовательно, переселяться в другие тела (8, 28).
111
Штаерман Ε. Μ. Мораль и религия угнетенных классов Римской империи Μ 1961. с. 282 и след.
112
The Letters of Apollonius of Tyana: A Critical Text with Prolegomena/Transl. and comm. by R. I. Penella. Leiden, 1979.