Надо посоветоваться!

Мне кажется, что не сама она придумала эти слова. Что это за «мир доброго дела»? Я не знаю такого мира. Что это за «мир веселых игр»? Я такого мира не знаю.

Мне интересно, чем эта девочка сама занимается. В какие игры она играет и какое доброе дело делает?

Нельзя увлечь мальчика или девочку просто одним названием — «мир доброго дела». А вот увлечь устройством радиоприемника можно. Это, во-первых, доброе дело, а во-вторых, страшно интересно. Можно увлечь аквариумными рыбами. Тоже очень интересно. Из такого увлечения может вырасти будущая профессия. Сейчас биология — одна из самых передовых наук. Такая же, как математика, физика, химия. Если мальчик увлекается голубями — тоже неплохо! Нельзя относиться к этому как к чему-то скверному. Я все детство водил голубей, и, если бы я этого не делал, может быть, и не занимался бы искусством. Ведь искусство начинается с умения видеть, а умение видеть — это значит любить все живое вокруг себя: голубей, лягушек, кошек, собак, деревья, цветы. Но не просто любить — «Ах, ах, я люблю цветочки!» — а по-настоящему знать природу и животных. Все мое детство прошло с птицами, рыбами, собаками, кошками, голубями. И до сих пор я все это очень люблю. Только я никогда не называл это «миром доброго дела» или «миром веселых игр». Мне было просто очень интересно.

Если девочка, которая написала письмо, сама по-настоящему чем-то увлекается, то почему бы ей не позвать в эту свою веселую игру или свое доброе дело соседских мальчишек? Если это действительно интересно, то они пойдут, а если только красивые слова, то, конечно, не пойдут. Мальчишки красивых слов не любят, они на это говорят: «Подумаешь!..» Нет никакого смысла разговаривать с ними красивыми словами. Им нужно говорить: «Смотри, какая рыба! Смотри, как она кладет икру! Смотри, как она выводит детей! Смотри, как интересно собирать марки! Смотри, как интересно выращивать из луковиц гиацинты! Смотри, как интересно делать археологические раскопки! Смотри, как интересно изучать историю своей улицы!..»

По-настоящему интересных дел очень много, и в эти интересные дела совсем не так трудно завлечь мальчиков или девочек, если сам действительно этим увлечен.

Мне показали еще одно письмо, пришедшее в редакцию «Пионера». В этом письме две подписи, и написано в нем, что «наш класс очень хороший и дружный. Все учатся на «хорошо» и «отлично», а один мальчик учится плохо. Не слушается учительницы и позорит весь класс».

Ребята пишут в письме имя и фамилию мальчика и спрашивают, как поступить с этим мальчиком. Что надо сделать, чтобы он исправился и стал хорошим?

Так вот я скажу, что ничего нельзя было сделать хуже того, что сделали те, которые написали это письмо. Вы думаете, что мальчик прочтет в журнале свою фамилию и ему станет совестно? Нет. Он просто разозлится на тех, кто писал, да и всё. Что он про них подумает? Ябеды. Разве он преступник, что его можно позорить на весь Советский Союз?

Если бы не была написана его фамилия, то, может быть, и можно было дать совет, как перевоспитать такого мальчика.

Только имейте в виду, что для этого нужно очень хорошо знать, как этот мальчик живет. Как прошло его раннее детство? Все ли благополучно в его семье? Во всем разобраться и все понять.

Много лет тому назад я был преподавателем рисования в одном детском доме. Там жили сироты. Дети, у которых не было ни отца, ни матери. Воспитатели остались в этом детском доме еще с дореволюционного времени. Некоторые из них были хорошие, а некоторые были плохие, очень плохие. Они иногда даже били детей.

Был там один мальчик. Его очень не любила учительница и всегда его в чем-нибудь обвиняла. И вот когда что-то происходило, кто-то разбил окно или исцарапал парту, учительница спрашивала: «Кто это сделал?» Мальчик вставал и говорил: «Это я». И она его наказывала. Опять что-то происходило, опять она спрашивала: «Кто это сделал?» Мальчик вставал и говорил: «Я». И опять она его наказывала. Наказывали тогда очень плохо: оставляли без обеда, или заставляли стоять несколько часов в углу, или ставили на колени.

А потом я узнал, что ни разу мальчик ни в чем не был виноват. Но он ненавидел учительницу, которая его не любила, и ему доставляло удовольствие все время говорить «я» и не бояться ее. Показывать ей, что не боится, раз все время принимает на себя наказание за поступки других.

Я рассказал это для того, чтобы вы поняли, что очень трудно проникнуть в душу маленького человека — девочки или мальчика. Иногда этот маленький человек может замкнуться. Вы всем классом будете ругать его, всем классом говорить ему, что он плохой, а он закусит губу и все-таки не подчинится вашему решению, потому что каждый человек за себя самого как-то горд, он не может сразу раскаяться перед всем классом. Это не всегда легко.

Перевоспитывать и воспитывать своих товарищей — дело сложное, и нельзя делать это сплеча. Нельзя думать о себе, что сам ты хороший — очень честный, очень благородный, — а вот этот мальчик плохой! А может, ты просто зазнайка?

Не каждый имеет право учить.

Чтобы повлиять на человека в хорошую сторону, надо заслужить его доверие. Иначе ничего не выйдет. И лучше всего подумать о том, как втянуть его в какое-нибудь интересное дело. А в интересном деле даже самые плохо воспитанные ребята могут быстро перевоспитаться. Прочитайте «Флаги на башнях», и вы увидите, как один из самых замечательных воспитателей не только в нашей стране, но, может быть, и во всем мире умел воспитывать и перевоспитывать ребят делами. По-настоящему интересными делами. Никаких других методов перевоспитания не бывает.

Джеймс ОЛДРИДЖ

ЧЕРЕЗ РЕКУ

О рассказе английского писателя Джеймса Олдриджа «Последний дюйм» есть такие слова: «Никогда не знаешь, на что ты способен, пока не попробуешь». Там мальчик, который боялся летать на самолете, сам сумел довести самолет до аэродрома, когда его отец из-за ран не мог управлять самолетом.

Мне очень понравился этот рассказ и все другие рассказы из сборника «Последний дюйм».

Но я хочу рассказать вот о чем. Один раз, это было летом, мы с ребятами купались у недостроенного моста. Один рабочий попросил нас принести ему с берега ящик с инструментами. Никто не согласился, потому что надо было пройти по узкому бревну.

Я прошел по нему, хотя бревно было на высоте двадцати или тридцати метров от воды и пройти по нему нужно было метров восемь.

Но обратно я не мог вернуться, потому что у меня заболела нога. Пришлось возвращаться кружным путем. Ребята стали говорить: «Струсил, струсил!» — хотя никто из них не осмелился повторить мое путешествие. Прошло уже много времени, а я все думаю: может, я и правда струсил? Но ведь просьбу дяди Миши я все-таки выполнил.

Вот что однажды случилось со мной, когда я был мальчиком. Я жил тогда в Австралии, на берегу большой реки, быстрой и полноводной зимой, а летом медленной и узкой.

Для нас, мальчиков, лето начиналось тогда, когда мы могли переплыть на противоположный берег реки. Но переплывать ее слишком рано было опасно — можно не справиться с течением, — а если ждать слишком долго, то кто-нибудь другой мог переплыть речку первым. Поэтому в конце весны мы все каждый день ходили на берег смотреть на речку: не уменьшилась ли скорость течения? И трудно ли с ним справиться? Конечно, доплыв до противоположного берега, нужно еще плыть обратно, иначе придется пять часов идти пешком, чтобы попасть домой через мост, расположенный выше по течению.

В тот год, когда мне исполнилось двенадцать лет, я решил первым переплыть реку. Весна была на исходе, и по пути в школу я всякий раз сворачивал к реке и вечером после уроков снова шел на берег и присматривался к течению.