Страница 18 из 22
М.Б. В любом случае это была независимая коммуникация со своей системой распространения информации, «вписками» и «квартирниками».
С.В. Это ужасно… (фальцетом) Ребята, закройте окна, я не могу петь! Пожалуйста, не курите здесь, а вообще – дайте немного денег музыкантам. Ребята, чуваки, вы здесь играете, дайте немного денег. Такие специальные коммерческие отношения – ну, какими коммерческими они могут быть, когда играют все равно не для денег? Понятно, что двадцать пять рублей с таких концертов не получишь. Собирались ради того, чтобы посидеть, попеть, послушать. И можно сказать, что на «квартирниках» были все время одни и те же люди, и через этих людей шел поток различной информации. У нас тоже такие «квартирники» проводились постоянно, потому что все жили рядом, а потом все это тоже перерастало в наигрывание.
У нас на Речном вокзале был такой бермудский дружеский треугольник. Катя Филиппова, с которой я познакомился во время крымского пленэра, жила в «китайской стене»; рядом в башне жил Серёжа Рыженко, который в те времена создал группу «Футбол» с Валей (его женой – ред.), рядом буквально жил я. Все музыканты плотно общались; приезжали в свое время «Кино», мы ходили на шашлыки с Шевчуком, и смешно кричали местные вслед: о, битлы пошли, все в черном. Петя Мамонов ходил на «квартирники», садился и слюнку пускал. Тогда он ходил в одних и тех же джинсах, у него был клетчатый пиджачок и усики такие. Однажды Петя с Леликом приехали к нам на Речной, и Петя очень красиво достал банку с ананасами и заедал ананасами пиво. Такая вот была эстетика. И ради того, чтобы просто хорошо посидеть и время провести, все это и делалось. Надо сказать, что публика была очень благодарной и серьезно к этому движению квартирному относились: слушали, запоминали конкретные песни, которые не были нигде изданы. Вот сейчас это в клубе невозможно представить – приходят какие-то люди, краешком глаза смотрят, а в основном все своими делами занимаются.
Н.О. Я тоже делал у себя дома квартирники для питерцев, когда у меня была квартира в Никулино… Там были Рыженко, Кинчев, Майк, Башлачев, 85-й год… да, Башлачев был последний. Я даже умудрялся своих соседей приглашать, какие-то деньги собирать и отдавать музыкантам. Там как раз двадцать-тридцать рублей ребята иногда собирали – тем, кто из Питера, просто на билеты. Такое много где происходило, когда расцвел «Апт-Арт». И в квартире Никиты, и в квартире Рошаля, состоялся первый концерт Цоя в Москве. Впрочем, первый концерт Свиньи в Москве – тоже. Я на нем присутствовал, когда Грише Забельшанскому колонки для классической музыки сожгли. Там все время Майк любил останавливаться ночевать у Никиты, еще до «Апт-Арта», и вели они долгие умные беседы. Не помню, выступал ли Майк, но контакты с Питером налаживались через музыкантов.
М.Б. Как началась «Среднерусская возвышенность»?
С.В. Никола мне позвонил и попросил приехать на Ленинский проспект. Мы отрепетировали первую песню «Галя гуляй», с которой и выступили. Попадание в этот новый мир сработало, как революция. Я познакомился с людьми, которых раньше не встречал, целый сложившийся пласт нового искусства. Это сильно повлияло на психику. Сработало, как бомба замедленного действия. Даже переезд в Берлин я осознал не сразу. Такой вот, параллельный советскому, этот неформальный мир был.
Так получилось, что творчество мое сложилось между музыкой и живописью. Музыкальное началось с такой штуки, как мы это называем, «Колдунчики», которые до сих пор существуют. Люди приходили и вместе играли музыку, неважно какую. В восьмидесятых мы с товарищами базировались в чудовищном месте, которое называлось «Завод нестандартного оборудования имени Александра Матросова». Из нас единственным профессионалом был барабанщик, который пытался даже на этом заработать деньги. Возил на какие-то свадьбы, и был откровенный лабух. А я был если не начинающим, то и не стремящимся… Была своя точка. Вот и все.
При этом я занимался живописью. В «полиграфе» был замечательный преподаватель живописи Буржелян, и мы все стали «бурженистами». Классный живописец, наследник «Мира искусства», который проводил постоянные практики в каких-то хуторах, там, где Бруни писал. А летом все ездили писать в Крым. При этом он был настолько классный человек, с ним все хотели общаться. Он был стержень, важная часть эпохи. Не КЛАВА, а его школа живописи на меня повлияли. У него осталась масса хороших учеников. Мы ходили, рисовали этюды, а параллельно я работал на заводе Курчатовского института в НИИ неорганических материалов, это давало бронь от армии.
М.Б. Только вот я не понял географической связи. Ты все время говоришь про район Речного, а я знаю про Новослободскую и мастерскую в центре.
С.В. Родился я на улице Грановского в самом центре. Потом постепенно стали расселять квартиры и мои родители, получив такую возможность, уехали на Речной вокзал. Там построили первые хрущобы. Массовое расселение из центра началось оттуда. Речной вокзал – совершено удивительное место, население которого состояло наполовину из москвичей, которые уехали в новостройки, наполовину из деревни, которая была за кольцом и приехала жить в Москву. Там были совершенно чудовищные баталии. За железной дорогой стояла деревня Бусиново, а с другой стороны – платформа Ховрино. Я себя школьником помню, когда мы мальчиками ездили на велосипедах, трясли банками и кричали, что сегодня будет событие. И буквально в середине железнодорожной насыпи собирались толпы с одной стороны и с другой. Друг друга заваливали камнями. Это худшие стороны. А лучшие – там в принципе было нормальное место. Там прошло мое детство золотое.
Закончив школу, я буквально сразу, потихонечку переехал обратно в центр, потому что у родителей была здесь мастерская. До этого она находилась на Казарменном переулке, недалеко от Новокузнецкой, а потом мы переехали в Марьину рощу, здесь неподалеку. То есть одной ногой я был еще на Речном вокзале, а второй уже здесь. Раньше это место более привлекательно выглядело: газончики, мусора такого не было. Здесь наверху у меня образовалась своя крепость в виде мастерской. У меня пережило куча народу всякого разного, из самых отдаленных концов нашей необъятной страны. Ходили, беседовали, пили пиво, фанатели от искусства. Панк-рок опять же не обойти никак. Все присутствовало. Как и тонны выпитого и проглоченной информации. Для меня было чудовищно удивительно, когда в конце концов я сюда приехал из Германии и увидел, что именно здесь построили памятник Веничке Ерофееву. Попадание в точку абсолютно. Потому что отсюда люди в дурдом попадали с белой горячкой. Случалось, выпивали сильно. И не только выпивали, там было все в полном наборе. И приехав сюда, меня этот памятник с одной стороны дико обрадовал, а с другой приятно удивил.
М.Б. Давайте начнем историю «Апт-Арта». Как мы все знаем, это подавалось как «искусство апартаментов» и шло в общей канве альтернативы этого периода. Квартирные посиделки, «квартирники», квартирные галереи и даже салоны. Сквоты тоже имели прямое отношение к этой квартирной традиции. Московский центр расселялся, и москвичей конца ХХ века квартирный вопрос окончательно испортил.
Н.О. Начался он с того, что Никита Алексеев организовал в своей квартире галерею, на базе которой сложилось целый пласт новых, более молодых деятелей. Надо сразу тогда сказать, что крыло дома, в котором жил Никита, построено как общежитие. Там такие длинные коридоры: справа и слева маленькие однокомнатные квартирки. Их давали людям, которые работали строителями университета. Все это вместе, весь комплекс зданий и двор, был первый кооператив Академии Наук.
Интересен и дом, где жил Миша Рошаль. Его начали строить в 1954-м году и он очень странный – снизу побогаче, а сверху все беднее и беднее. А история такая, что его строили очень долго и когда достроили до третьего этажа, вышел указ Хрущева о борьбе с архитектурными излишествами, и эти излишества где-то стали сбивать, а где-то просто не стали строить по изначальным чертежам. Миша Рошаль активно участвовал в «Апт-Арте»; его придвинутые экранами друг к другу телевизоры, которые назывались «Искусство для искусства», теперь в Третьяковской галерее. Там же и куча апт-артовских работ, в том числе знаменитый холодильник Кости Звездочетова, «мухоморское» солнце с неоновыми трубками… Одной из первых акций, прославивших группу, была акция «Гнездо» в павильоне Пчеловодства на ВДНХ. «Гнездо» стало следующим, более молодым поколением московского соц-арта. Они были одними из первых художников, которые работали с перформансом.